В очерке «На крестьянском съезде» подробнейшим образом рассказывается о происходящих событиях:
«В Городской думе, где собрался крестьянский съезд, полно людей. Съехались сюда представители и от фронта, и со всей необъятной Руси — в серых шинелях, в поддёвках, в зипунах. Колыхаясь, клубятся в зале облака табачного дыма, но кажется, что это с улицы забрался сюда одурманивающий туман, отравив людей ядом ненависти друг к другу, помутив сознание. Весь зал разделился на две враждебные половины: справа сидят социалисты-революционеры центра и беспартийные, большею частью приехавшие от сёл и деревень; слева — большевики, максималисты, левые эсеры, явившиеся от военных организаций. Между той и другой половиной идёт непримиримая борьба. Когда одна сторона шумно рукоплещет своему оратору, другая — сильно негодует, поднимая свист, грозясь кулаками.
— Да здравствует Учредительное собрание! — кричат одни.
— Да здравствуют Советы! — неистово вопят другие.
Лица у всех возбуждены, глаза горят нескрываемой злобой.
Иногда кажется, что вот-вот одни пойдут стеною на других и кончится всё это всеобщей кровавой свалкой».
Этот сумбур продолжается несколько дней, «пока съезд окончательно не раскололся на две половины, из которых каждая стала заседать отдельно».
Писателя больше всего интересуют «кулуары, коридоры, ибо здесь высказываются все, никогда не стесняясь, здесь скорее можно уловить настроение массы». Вот одна из зарисовок:
«— Чёрт знает, что происходит! — собрав вокруг себя несколько человек, возмущается пожилой крестьянин, одетый в простую деревенскую шубу. — Люди столько лет боролись за Учредительное собрание, гибли за него по тюрьмам, в ссылке, гибли на виселицах и на-ка вот… Не надо, говорят, Учредительного собрания. Дай им Советы. В программе у тех же большевиков сказано, что выборы должны быть прямые. А как в Советы выбираются? Скажу про себя: меня сначала выбрали из деревни в волость, из волости в уезд, а уезд уже послал меня сюда. Выходит, вроде как по трём лестницам взбирался я на съезд. В той же программе говорится: должна быть одна палата. А тут что получается? Совет Рабочих, Совет Солдатских, Совет Крестьянских Депутатов. Трёхэтажная палата! Сам Ленин сказал, что Учредительное собрание создано у нас по самому лучшему избирательному закону. И вдруг ставят его ниже Советов, ниже этой трёхэтажной палаты, в которую нужно взобраться по трём избирательным лестницам! Советы — это наскоро сколоченные бараки, а Учредительное собрание — это дворец, одна красота.
— Вы, товарищ, не из кулаков будете? — обращается к крестьянину солдат-большевик».
В столовой на Фонтанке, где кормят депутатов, споры продолжаются:
«Один молодой человек, вихрастый, без передних зубов, в кургузом пиджаке, размахивая руками, рассуждает:
— Буржуазное правительство Керенского восемь месяцев морочило нам голову насчёт войны. А большевики сразу заключили перемирие.
— Для того только, чтобы начать войну на внутреннем фронте, — возражают ему противники».
За другим столом толкуют об ином:
«— Для меня и социалисты-революционеры, и меньшевики — тоже не враги, — повествует один худой прыщеватый солдат. — Они, можно сказать, тоже для народа, но очень медленно, наподобие безумного солдата, на костылях ковыляют. Не угнаться им за большевиками…
— Ещё бы, — отвечают ему. — Большевики на все четыре ноги подкованы. А сам Ленин — скачет выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего».
По возвращении в лазарет, превращенный в общежитие для депутатов, спорят везде: в ожидании кипятка, на лестницах, в коридорах, в уборных:
«Развязался человеческий язык, отверзлись уста, и полились потоки слов, иногда умных и метких, больше глупых и бездарных. И никак не могут обойтись без дурной брани, без того, чтобы не обидеть друг друга.
— Эх, осатанел народ, беда! — жалуется мне крестьянин, мой земляк.
В нашей камере сосед мой по койке, сибиряк, здоровый, рослый молодец возмущается:
— А главное — весь ужас в том, что для людей ничего не осталось святого. Плюют на всё. Благородное и подлое сваливают в один куль. Лучшие борцы за свободу — Плеханов, Брешковская, честные писатели — Горький, Короленко, гордость нашей литературы, объявляются народными врагами, контрреволюционерами. И кто это говорит? Какой-нибудь мартовский социалист-сопляк! Тьфу! Хочет учить гнилой Запад, а сами прогнили насквозь, разложились. Нет, нам, сибирякам, нечего здесь делать. Надо уезжать. Свои порядки будем заводить, свои законы. А вы пока беситесь здесь».
«Я лежу на койке и думаю, — пишет автор, — что будет дальше с Русью? Куда мы идём?
Утомлённый, с горечью в душе, я засыпаю под гомон человеческих голосов…
И представляется мне наша Русь в виде женщины-богатыря. Устало понурив голову, идёт она вперёд, сама не зная куда, — вся оборванная, нищая, вся в глубоких ранах, истекающая кровью, красивая и безобразная, опозоренная и славная, любимая и ненавистная. Она не разбирает дорог, бредёт напролом. Подошла, вплотную придвинулась к мрачной пропасти и, подняв над нею ногу, в раздумье остановилась, дико озираясь незрячими глазами. Ещё одно движение вперёд — и всё кончено… Трагическая развязка…
— Господи, да минует её чаша сия! — в ужасе шепчу я и просыпаюсь».
Очерк «На крестьянском съезде» — яркое свидетельство времени, которое ощутимо передаёт горечь разлома России, атмосферу сумбура и неясности в определении дальнейшего её пути.
Но так уж получилось, что главным событием 1917 года для Алексея Силыча Новикова-Прибоя стал выход в Москве, в издательстве Я. Г. Сазонова, его первой настоящей книги. Это были «Морские рассказы».
В сборник вошли следующие произведения: «По-тёмному», «Подарок», «Между жизнью и смертью», «Побеждённые», «Одобренная крамола», «Злая весть», «Рассказ боцманмата», «Бойня».
«Искренность, правдивость и простота прежде всего характеризуют „Морские рассказы“». Так ясно и точно скажет о первом сборнике произведений Новикова-Прибоя уже десятилетия спустя один из исследователей его творчества В. Щербина[15].
Действительно, читая сборник, понимаешь, что его автор — человек, наделённый пытливым умом, открытой душой и стремлением воспроизвести на бумаге реальную жизнь во всех её проявлениях.
Новиков-Прибой всегда считал своим главным учителем А. М. Горького, не раз подчёркивая это как в своих устных выступлениях, так и в публицистических произведениях. Да, собственно, всё творчество советского писателя-мариниста подтверждает, насколько сильно было влияние на него Горького. Преданность жизненной правде, внимание к простому человеку, безграничная любовь к России и желание бороться за её светлое будущее, обострённое чувство справедливости и глубокая тоска оттого, что её днём с огнём не сыщешь, всё это было в своё время навеяно прежде всего книгами Горького.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
