В 1909 году в Лондоне Новиков-Прибой написал по просьбе Н. А. Рубакина большую статью «Что и как читали матросы?». В ней он рассказал, как матрос Затёртый (то есть он сам) читал на палубе корабля сборник «Миссионерское обозрение» со статьями, направленными против Л. Н. Толстого, причём выпады церковнослужителей против великого писателя опускались, а оглашались лишь цитаты из его сочинений.
Этот эпизод чтения «одобренной крамолы» и стал центральным в рассказе, главным героем которого является квартирмейстер первой статьи Дмитрий Брагин. В глазах начальства это «примерный унтер-офицер, хорошо знающий своё дело, исправный по службе и усердно посещающий церковь». Матросы же считают его «загадочным человеком». И не случайно:
«Если кто-нибудь из матросов ругает начальство, он говорит:
— Ты, брат, тише!
— А что? — спрашивает тот.
— Всякая власть от Бога.
— А ты откуда знаешь?
— Так святые отцы говорят, — отвечает Брагин, но смотрит на матроса так насмешливо, точно подзадоривает его.
Иногда вытащит из сундука Библию, как бы стараясь цитатами из неё подтвердить свою мысль, но читает те места, где говорится как раз обратное.
— Нет, не то, — заявит вдруг он, кладя Библию обратно в сундук. — Забыл я, где это за власть-то говорится. После найду…»
В сундуке Брагина множество книг: «Тут „Сила материи“ Бюхнера и „Четьи-Минеи“, Библия и сочинения Штрауса, требник и „О происхождении видов“ Дарвина».
Хитрый Брагин не навязывает чтения матросам — ждёт, когда попросят. И этот момент наступает:
«Простояв на перекличке и пропев вечерние молитвы, матросы толкутся около Брагина, прося:
— Ну-ка, браток, уважь публику!
— Да уж будете довольны, — отвечает Брагин и достаёт из-под подушки книгу.
Он читает стоя, не торопясь. Голос его, немного вздрагивая, звучит всё громче и внятнее, брови нахмурены, а худощавое лицо серьёзно как у проповедника.
Матросы, собравшиеся почти со всей роты, слушают его с напряжённым вниманием, застыв на месте, чувствуя какую-то смутную тревогу. И не удивительно: в книге резко критикуется царское правительство, беспощадно вышучивается полицейская религия, а попы бичуются такими резкими сарказмами, что, кажется, от них летят только клочья. Раздаются слова новые, страшные, никогда ещё не слыханные, разрушая, как каменные глыбы, установившиеся взгляды на жизнь. Всё озарено пламенем глубокой мысли, слушатели охвачены трепетом и безумным страхом от впервые вспыхнувшей перед ними во всём своём ослепительном блеске правды».
Те слушатели, что поосторожнее, пытаются остановить Брагина: «Брось, слышишь! В остроге сгноят…» Другие нетерпеливо поощряют: «Продолжай читать! Читай дальше!»
Матросы слушают слово Льва Толстого, которое в этот раз приготовил им Брагин.
«По мере того как прочитываются новые страницы, любопытство их всё возрастает. Незримый дух гения, передаваясь через голос чтеца, покоряет слушателей. И всем кажется, что в их уродливую и сумрачную жизнь врывается золотой луч истины, освещая бездну людской лжи и порока.
— Ай да книга! — изредка восклицают из толпы.
— Ровно поленом вышибает дурь из головы!
— Другая книга как будто и складная, но такая мудрёная, точно её аптекарь сочинил, — восторгается чей-то бас. — А тут всё ясно, что и к чему».
К слушателям приближается фельдфебель по прозвищу Кривая Рожа. Он уловил, что звучит форменная смута, которую необходимо пресечь. Кривая Рожа уже бросается к Брагину, но тут появляется дежурный офицер. Он быстро «вникает» в суть. Взяв книгу в руки, он видит, что это сборник статей об отлучении Толстого от церкви и что сборник этот рекомендован властями для народных библиотек.
«Просветительская» деятельность Брагина одобрена, фельдфебель посрамлён. А то, что из книги читались только крамольные фрагменты из статей самого Толстого и пропускались гневные разоблачительные слова в его адрес, — об этом знает только Брагин и догадываются те из матросов, кто посмышлёнее.
Рассказ «Одобренная крамола» отличается яркими, живыми диалогами. Хорош он и по форме — отточенной, лаконичной. Интересно и неоднозначно прорисован характер Брагина: его лукавый прищур и наигранная наивность умного, смекалистого русского мужика, думается, вполне симпатичны и притягательны даже для современного читателя, которого отделяет от времени написания рассказа целое столетие.
НА АЛТАЕ
«Зимой 1918 года Москва была, как глухая деревня, покрыта снежными сугробами. По ней свежим сквозняком пронёсся вихрь Октябрьской революции, разметавший в клочья дряхлый старорусский строй. Люди Октября были заняты другим новым и великим делом — они очищали жизнь от грязи и смрада сгнившего на корню царского режима. А уборкой улиц от снега занялось уже весеннее тепло, ворвавшись в конце марта в красную столицу, оно повело атаки на сугробы. Вдоль тротуаров говорливо зажурчали стремительные ручьи. Казалось, что с вешними водами куда-то в далёкие моря уплыла навсегда старая жизнь. Но красная столица ещё не успела оправиться от Октябрьских боёв и ещё не было речи о её благоустройстве: виднелись руины разрушенных домов, следы от орудийных снарядов, винтовочных пуль, уличных окопов и баррикад. В городе не хватало продовольствия».
Так начинается очерк Новикова-Прибоя «За хлебом».
Весной 1918 года Алексей Силыч и Мария Людвиговна на санитарных поездах отбывают из Москвы в Барнаул. Но в этот раз не для перевозки раненых, а для доставки продовольствия: в Москве царит голод. Три поезда получают правительственное задание вывезти из столицы мануфактуру, обменять её в Сибири на хлеб и доставить его в распоряжение Московского продовольственного комитета. Начальником этой экспедиции был назначен Новиков-Прибой. В поездку с ним отправились писатель Иван Вольнов и сын Горького — Максим, которому в ту пору было немногим больше восемнадцати.
В одном из вагонов санитарного поезда № 204 разместилась вооружённая охрана из красногвардейцев под командованием бывшего штабс-капитана. Кроме этого, в число сопровождающих состав был включён уполномоченный по обмену мануфактуры на хлеб — «кооператор», как называл его Алексей Силыч.
Из очерка Новикова-Прибоя «За хлебом»:
«Мы мчались на север, как бы отступая от напиравшей весны, которую мы оставили в Москве. Наш путь был по Ярославской дороге, а затем мы должны будем свернуть на Вятку. Начинались глубокие снега. Но и здесь было заметно, как зима сдавала свои позиции наступающей весне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
