но не смогла даже пошевельнуться. Я ничего не понимала. Она начала бессвязно что-то объяснять. На шоссе оказался велосипед. Какая-то семья везла спортинвентарь, горный велосипед упал и остался лежать на дороге, и все машины объезжали его. «Где Бет?» – спросила я, и лицо матери исказила гримаса. И тогда я все поняла.
Водитель машины, которая ехала впереди меня, получил перелом ключицы. Все пассажиры джипа сзади отделались незначительными повреждениями. На Чэнгуан не было ни единой царапины. Моя сестра оказалась единственной погибшей, но врачи сказали, что я была на волосок от того, чтобы последовать за ней. Все в один голос твердили, что я не должна ни в чем себя винить, что я ничего плохого не сделала. Все обвиняли семью с горным велосипедом. Ко мне в больницу приходили полицейские, но никакого расследования не было. В какой-то момент, пока наша машина кувыркалась по дороге, мой телефон вылетел из окна и то ли был раздавлен в крошево, то ли затерялся в зарослях высоких лиловых цветов на обочине. Я так никогда и не узнала, кто занял третье место.
Через две недели я вышла из больницы с новым рецептом на оксикодон, который мне было предписано принимать по необходимости в случае боли, но я испытывала боль круглосуточно, каждый день, с того момента, когда утром открывала глаза, и до той минуты, когда вечером падала в постель. Таблетки немного ее притупляли, и я каждый раз упрашивала врачей выписать мне новый рецепт – чтобы пережить сначала Хеллоуин, потом День благодарения, потом Рождество, – но к февралю я уже ходила не хромая, и кран перекрыли.
Такой боли я не испытывала никогда. Это то, чего люди не понимают про оксикодон – ну или, по крайней мере, мы не до конца понимали тогда. За несколько месяцев лекарство полностью переформатировало мой мозг, завладевая все большим и большим количеством моих болевых рецепторов, так что теперь оксикодон был необходим мне просто для того, чтобы существовать. Без него я не могла ни спать, ни есть, ни сосредоточиться в школе. Никто не предупреждал меня об этом. Никто не сказал, что будет так трудно.
Тогда-то я и начала подкатывать к одноклассникам – просить их заглянуть в семейную аптечку, пошарить у родителей по тумбочкам. Вы поразитесь, как много людей держат у себя дома оксикодон. А когда и этот источник иссяк, я обзавелась подружкой, бойфренд которой знал нужного человека. Мне не пришлось долго искать оправдания тому, что я покупаю окси из-под полы. В конце концов, это же были те самые таблетки, которые прописывали мне врачи. Я покупала лекарство, а не наркотик. Но цена была космической, и за месяц я выгребла все свои сбережения. Три кошмарных дня я страдала приступами холодного пота и тошнотой, прежде чем один из новообретенных в поисках таблеток приятелей не познакомил меня с более дешевой и практичной альтернативой.
Героин – слово громкое и пугающее, но по ощущениям он похож на окси за гораздо меньшую цену. Нужно только преодолеть страх перед иглой. К счастью, в Интернете обнаружилась масса роликов мне в помощь – обучающих видео (по всей видимости, для диабетиков), демонстрирующих, как найти вену и аккуратно вытянуть поршень шприца в нужный момент, чтобы убедиться, что игла вошла в сосуд. А как только я освоила технологию, ситуация из плохой стала катастрофической.
Я кое-как закончила выпускной класс – благодаря сочувствующим учителям, которые жалели меня. Но все тренеры поняли, что происходит, и Пенсильванский университет отозвал свое приглашение. Они сослались на аварию и мои травмы: никакая физиотерапия не вернет меня в форму к началу осени, заявили они, и я не помню, чтобы это меня расстроило. Я не помню даже, как мне сообщили эту новость. К тому времени, когда администрация университета связалась с моей матерью, я уже дневала и ночевала у моего нового приятеля Айзека, которому было тридцать восемь лет.
После школы был длительный период, когда я жила главным образом ради того, чтобы принимать наркотики и добывать деньги на покупку наркотиков – любых наркотиков. Если нельзя было раздобыть оксикодон или героин, я готова была принимать что угодно. Моя мать потратила уйму времени и денег, пытаясь вытащить меня, но я была молодая и смазливая, а она старая, толстая и без гроша за душой, так что у нее не было ни единого шанса. Однажды она ехала в автобусе, и у нее случился сердечный приступ; «скорая» едва успела довезти ее до больницы. А я узнала об этом лишь полгода спустя, когда очутилась в реабилитационном центре и попыталась позвонить матери, чтобы сообщить ей эту новость. Она решила, что мне нужны деньги, и повесила трубку.
Я перезванивала ей еще пару раз, но она больше не брала трубку, поэтому я оставила ей несколько длинных бессвязных голосовых сообщений, в которых признавалась в том, что авария произошла по моей вине, и просила за все прощения. К тому моменту я уже жила в «Спасительной гавани» и не употребляла наркотики, но она, разумеется, мне не поверила. Да я бы сама себе не поверила. Наконец однажды трубку взял какой-то мужчина. Он сказал, что его зовут Тони, что он друг моей матери и она больше никогда не хочет меня слышать. А когда я позвонила в следующий раз, номер не обслуживался.
Я не разговаривала с матерью уже два года. Я не знаю точно, где она сейчас и как. И тем не менее у меня есть множество причин быть благодарной судьбе. Я благодарна за то, что не подцепила ВИЧ или гепатит. За то, что меня ни разу не изнасиловали. Я благодарна водительнице «Убера», которая привела меня в чувство при помощи налоксона, когда я отключилась от передоза на заднем сиденье ее «приуса». Я благодарна судье, который отправил меня в реабилитационный центр, а не в тюрьму. И я благодарна судьбе за то, что встретила Рассела, что он согласился стать моим куратором и подтолкнул к тому, чтобы снова начать бегать. Без его помощи я никогда не прошла бы такой путь.
Адриан не задает мне вопросов. Он просто молча слушает, а я говорю и говорю, пока наконец не подхожу к главному.
– Я всегда буду чувствовать себя виноватой в том, что случилось. Все обвиняют водителя той машины с горным велосипедом. Но если бы я следила за дорогой…
– Ты не можешь этого знать, Мэллори. Может, ты успела бы его объехать, а может, и нет.
Но я знаю, что это так.
Я всегда буду знать, что это так.
Если бы я могла вернуться в тот день
