Я даже лицо рукой прикрываю. Стыдно до сих пор. Потом все-таки наблюдаю через щелочку в пальцах. Прилавок поддается с первой попытки, но надо же еще развернуться и встать на ноги, держась за шаткую конструкцию. В этот момент Гамов отвлекается и внимательно смотрит Розе в спину, как будто запоминает. Я замираю на месте, потому что… Ведь… Когда она обернется, он будет подписывать книги и больше не поднимет глаз.
Дверь захлопывается сама собой, выскользнув из пальцев. Ох, поговорить бы с настоящим Максом. Выяснить, запомнил ли он меня? Потому и не подходил на презентациях?
Я дергаю за ручку. Напрасно. Заперто. Приходится наугад открывать следующую дверь. Следовать сюжету – плохо, но как деконструировать снесенный до нуля мир, посреди которого установлена ловушка? В том, что это ловушка лично для меня, я не сомневаюсь ни капли. Интересно только, мотается ли настоящий Макс в такой же – или просто не смог войти после меня?
За дверью оказывается сцена у нас в офисе. Роза выбегает из кабинета, смущенная, а Макс продолжает оборванную посредине фразу:
– Разумеется, ты прекрасно выглядишь.
Молчание. Я краснею не хуже второй версии себя.
– Долго собираешься себя обманывать?
– Мам! – укоризненно восклицает Макс.
Я тяну чертову дверь на себя, но она не закрывается, и тогда я толкаю все двери подряд, только чтобы не слышать уже миллион раз слышанное. В исполнении Геры, в исполнении гамовской мамы на другой лад, в исполнении самого Макса со слов Бориса… За дверями вспыхивают сцены из моей жизни, виденные и слышанные, но не с тех ракурсов, протягиваются нити. И я рву их резко, одним движением, только чтобы не слышать очевидного; замираю на мгновение перед вручением красных дипломов в главном здании МГУ, потому что одну секунду мне что-то мерещится; отгоняю видение – и толкаю двери дальше, сама не понимая, что по лицу текут злые, несправедливые слезы. Если Макс такой дурак и что-то ко мне испытывает, несмотря на красотку Риту, то черт бы с ним. Если он хочет решиться и не может – то черт бы его побрал. Я натыкаюсь на какую-то незнакомую вечеринку и вижу Лешку.
– Детка, – говорит прокуренным голосом блондинка, в которой я узнаю Лену. – Ты никогда не получишь ее номера. Она вежливо отказала в первый раз и прямо послала тебя во второй.
– Бог любит троицу, – говорит Лешка, совсем юный и без дурацких мешков под глазами, одергивает и так неприлично низко сидящие джинсы – и устремляется к Оливии Розен.
С замиранием сердца я понимаю, что это та ночь, когда мы переспим в первый раз; я – цинично рассчитывая на секс, Лешка – на долго и счастливо. Из других дверей несется гам и рокот, и слова сливаются в единое неразборчивое пение, но мне так хочется шагнуть в эту дверь, со знанием того, что будет, наперед, со знанием того, как себя вести, как забрать Макса у Риты… Нет, просто прожить три самых счастливых года своей жизни.
Я заношу ногу над порогом и грязно ругаюсь. Близстоящие гости оглядываются на меня неодобрительно. Не удерживаюсь и посылаю их по матери. Дверь захлопывается сама собой. Я упираюсь в нее рукой и считаю, пока кровь не перестает бегать исключительно по сосудам головного мозга, вызывая малиново-карминные круги перед глазами. Борис пытается продать мне ту же туфту, что общество потребления. Возможность изменить все в любой отдельно взятый момент времени. Играет на моем желании, на моей слабости, на моей мечте вернуться по временной нитке назад. Но разве нельзя быть чуть оригинальнее, чем Фейсбук и иже с ним? Разве нельзя не учиться у общества потребления, разве нельзя придумать что-то свое?
В голове бьют в набат. Ощущение такое, будто я выпила залпом два бокала шампанского и танцую с Максом… Стоп, нет, конечно, с Лешкой, в модном французском клубе под названием «Tainted Love». Еще неизвестно, кто кого придумал. Вполне может статься, Борис – общество потребления. Этого монстра, продающего нам простую возможность, за которую отдашь последний грош. Возможность все изменить и переиграть. Расстались в двадцать лет со школьной любовью – не беда, зайди в социальную сеть, найди, измени. Поссорились с другом – плевать, пошли ему на одном из многочисленных ресурсов песню, под которую когда-то вместе веселились. Простит, вот увидишь. А кто помог? Твой новый бог, социальные сети. Не теряй связи с двумя незнакомцами, встреченными у какого-то левого человека в квартире! Зафрендь их хотя бы где-нибудь! А можно – сразу на Фейсбуке, Лайвджорнал, Ластфм, Вконтакте, Твиттере и сайте чертовабабушкасоединяетлюдей. рф.
Я хмыкаю и качаю головой. Борис все-таки оказался слабоват со своей продажной магией. Надо было выдумать что получше. Потому что это все – такая же подделка, как соцсети. Потому что в реальности я не могу ничего изменить. Не могу вернуться в прошлое. Я работаю с очень специфическим материалом, человеческими мыслями, но к прошлому или будущему это не имеет никакого отношения. В реальности никто не может ничего изменить. В реальности можно сделать поступок, набраться дыхалки и ждать, понесут ли тебя на щите или ты пойдешь домой со щитом. Попытка продать нереальность – конечно, здорово, но работает только с оставшимся золотым миллиардом. Я давно все это прошла.
Передо мной остается последняя дверь. Пятая или шестая слева. Не иначе – выход. Я осторожно поворачиваю ручку по часовой стрелке. Приоткрываю. Заглядываю в щель. Пусто. Белый параллелепипед два на два на один, или в каком там порядке… Две двери. Снова. Я вздрагиваю. Быстро иду к правой. За ней – короткая пустота, промежуток. И окно обратно, в офис. Нет бы выйти – но сердце тянет, и я знаю, что все же загляну за вторую. Может, не надо этого делать, может, пора, наконец, свалить из ловушки, потому что Москва пылает, пока я тут прохлаждаюсь… Но я возвращаюсь, делаю глубокий вдох – и открываю левую дверь.
Белая комната, белый ковер на полу. И бледная Рита за белым столом. В белом, разумеется, халате. Секунды две субъективки я просто не хочу верить. Зачем – в это – верить?
– Роза, – удивленно говорит она. – Ты ко мне на прием?
Мне снова хочется ругаться матом, просто от самой ситуации, и я ломаюсь – впервые в жизни – и выдаю цветистую тираду. Правильно я недооценила Бориса, хитрую, хитрую сволочь.
– На прием, – отвечаю. А сама думаю, что, увидев выход, во вторую дверь вернулся бы только полный, законченный идиот. Самое сладкое – на десерт, да, Борь?
– Не понимаю, как тут оказалась. Это не мой кабинет, да и вообще… – Она разводит руками. Невыносимо женственная, такая девушка-девушка, не то что некоторые, даже одетые в полушубки из рыси.
Я медлю. Дверь не делает попытки закрыться, хотя я переступила порог и только слегка придерживаю ее рукой. Выбирай, Оливинская. Делай, что хочешь. Можешь сказать Максу, что ничего не знаешь. Что не заходила во вторую дверь. Делай, что хочешь.
Ору в голос – и пугаю Риту до беспамятства. Этот вариант, оставить ее в забытой, деконструированной книге навсегда, решает все мои проблемы сразу. Максим погорюет-погорюет, а потом обратится к тому, кто будет рядом. Кто всегда был рядом. И этот же вариант заставляет меня орать, прыгать, грызть фаланги пальцев и огромным, нечеловеческим усилием воли не терять рассудок. Рита пытается меня успокоить, но мне все равно. Я швыряю о стену вазу, но все – нереально, все – глупо, и тогда я хватаю эту чертову дуру за шиворот, ну ладно, куда дотянулась, и тащу через одну дверь, во вторую, в прорыв. Мы вываливаемся в туровский кабинет, под изумленные взгляды Геры и Макса.
– Какого? – спрашивает последний.
Объяснять нет сил, я смотрю на Риту и понимаю: да, она настоящая. Ловлю ошарашенный, но осмысленный взгляд Геры. Осознаю, что не могу посмотреть в ответ, и несусь в ванную – выблевывать внутренности.
Глава 41
Будущее
– Ну что, Оливия Константиновна Розен? – злобно шипит Макс.
Гера только что вытащил меня из ванной, потому что где-то на западе – прорыв. Вот уж сюрприз так сюрприз, никто даже ожидать подобного не мог, в самом-то деле. Особенно с тех пор, как пару часов назад мы открыли охоту на Бориса.
– Заткнись, Гамов, я читаю, – отплевывается Гера, сидящий между нами; огромный черный внедорожник под управлением Мишки рвет, как бешеный пес, на место.
– Ничего, – мрачно отзываюсь я и пытаюсь смотреть в прыгающие буквы распечатки. Какое там: Гера только и успевает, что страницы листать. Чтение по диагонали, но профессиональное, хорошее.
– Понимаете, госпожа Розен. – От подобного обращения меня начинает колотить, будто мало того, что и так едва в сознании держусь. – Теперь это мое личное дело, раз уж ваш Борис переступил черту и похитил… ее. Я просто теряюсь. Вариантов – бессчетное количество, но я не знаю и не хочу говорить.
Почему Борис вдруг мой? Почему в разряд личных дел Макса это попало только сейчас? Не после того, как Арлинова… Сердце вскрывается, как консервная банка, острыми краями наружу, ранит окружающие ткани, дышать больно, перед глазами кровавая каша. Разнервничалась, так их и так. Перестала себя контролировать. Нашла повод – и понеслось.
