Чьи-то руки тянут за плечи назад, и я дергаюсь, рвусь из железной хватки. Борис отпустил меня, оборачивается и смотрит с непониманием. А я балансирую на краю своей мечты и никак не могу в нее свалиться, кричу что-то, еще бы шаг, еще бы вдох! Я поскальзываюсь и вдруг оказываюсь в висячем состоянии. Прорыв коллапсирует и меняется, тянет меня внутрь, оказывается под ногами. Теперь туда можно просто упасть. Но меня держат чьи-то руки, и я задираю голову, чтобы посмотреть, что, черт возьми, происходит. Сверху золото, и я не вижу реальности – только Макса, крепко схватившего меня за запястья и до боли сжимающего зубы.
– Пусти, – выдаю я, и он меняется в лице, как будто собирается отлупить по щекам. Отворачивается, тянет наверх, меняет угол, дергает, я моргаю – и вот уже лежу на темном и скучном полу рядом с ним. Хватает меня в охапку и оттаскивает от прорыва метра на три.
– С ума сошла.
– Пусти, – прошу я без сил. – Пусти, Максим.
– Я никуда и никогда тебя не пущу, Роза.
– Зачем? Чтобы вечно держать при себе?
– Нет, глупый ребенок. – Макс обнял меня за плечи и притянул к себе одним резком рывком. Прижался губами к губам, и это было по-настоящему. Сердце сорвалось с цепи так, что я на мгновение отключилась, а потом стала целовать в ответ, жадно и не заботясь ни о чем.
– Убедил не прыгать?
– В-вполне.
Он посмотрел мне в глаза и почему-то улыбнулся. Тогда я поняла, что улыбаюсь в ответ.
– Могла бы не валять дурака и давно мне сказать. Ты моя, поняла? Моя.
– Поняла. – Я счастливо пожала плечами.
– Что с прорывом будем делать?
Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Потом я подняла глаза на Макса и заволновалась, занервничала, чуть в обморок на месте не завалилась, оценивая ситуацию. Он или не он? Моя придумка ведь, ни слова про Риту.
– Я разберусь с ним… Надо войти и закрыть. Макс, а скажи, пожалуйста… Ты настоящий?
– Судя по обручальному кольцу – да. – Он продемонстрировал мне безымянный палец. – Успел прочесть пару страниц из этого твоего опуса – вообще на меня не похоже. А что до Риты… Я разберусь, как только мы разберемся с Арлиновым. Из-за него ты чуть было не застряла в книге, из которой я не смог бы тебя вытащить.
– Не смог или не захотел бы?
Макс посмотрел на меня скептически:
– Думаешь, не пошел бы тебя вытаскивать? Роза, ты должна знать, что, будь ты на моем месте, я бы пошел за тобой и в «Вампиров» тоже.
На меня будто горячим ветром подуло.
– Правда?
– Конечно. Проблема в том, что ты это знала с тех пор, как я подошел к тебе у «Весны».
– У «Весны»? Макс, а зачем мы тогда… Столько мучились? Без малого три месяца?
– Дурак я потому что.
– А я тогда дура. – Я крепко обняла его за шею, потом встала на ноги, оборачиваясь к прорыву. – Как закрывать будем, господин Гамов?
– Мы не будем закрывать, госпожа Оливинская.
– Деконструировать? – поправилась я.
– Никак нет. Еще варианты?
Я побегала по вероятностям в голове. Золотая пропасть и не думала уменьшаться, наоборот, с каждой секундой росла в размерах.
– Я не очень хорошо соображаю.
– И все же?
– Удалить? Удалить файл к чертовой матери?
Я рванула к ноутбуку.
– Самое простое и очевидное, удалить файл, господин Гамов. У-да-лить.
Макс – мой Макс – спокойно улыбался в ответ.
Секунд за тридцать я снесла повестушку с сайта и перебросила исходный файл в корзину. Почти нажала на «очистить» – и ойкнула. Вызвала контекстное меню еще раз, снова занесла палец над тачпэдом – и выругалась.
– Что случилось? – поинтересовался Макс, подходя ко мне.
– Я… не могу. Не могу его отрезать. Что хочешь проси, но я не могу просто взять и отрезать его. Он этого не заслужил. – Я заглянула в чудесные серо-синие глаза, надеясь найти понимание. – Он ждал, что придут, спасут его, а за ним так никто и не вернулся.
Макс покачал головой:
– Он почти убил Микаэлу Витальевну. Да и нас тоже.
Я всплеснула руками. Он не понимал. Скорее всего, не хотел понимать.
– Неужели так можно сделать?
– Он сожрет Москву, ты же знаешь. Камня на камне не оставит. Нас с тобой точно убьет каким-нибудь изощренным способом.
В этот момент Борис показался из прорыва. Я вздрогнула, отступая с ноутбуком в руках к Максу, и инстинктивно нажала на тачпэд. Воронка схлопнулась, оставляя за собой кристально чистый пол. Я похолодела и впилилась спиной в Макса. Он обнял меня за плечи и прижал к себе.
Эпилог
Ваганьковское занесло снегом аж по колено. Я стояла около ямы и смотрела, как Гера, Макс, Борька и Кораблев несут гроб Микаэлы Витальевны. Все четверо – опрокинутые, потерянные, осиротевшие. Даже Михайлов, примостившийся у дерева поодаль, выглядел не лучшим образом. Нина ревела взахлеб уже десятую минуту, чем страшно меня раздражала. Я пыталась сморгнуть слезы, но мир ежесекундно расплывался и терял фокус.
Умерла в ночь, когда мы ловили ее беглого мужа, когда он почти выиграл. Когда почти выиграли мы, когда я удалила мир, из которого он не успел выйти. А потом, пока мы с Максом пытались насмотреться друг на друга, в тишине комнаты раздался звонок, и потерянный Гера сказал в трубку одно слово: «Умерла». Тогда Борис просто появился, упал на пол со страшным грохотом и зарыдал. Я набрала Гере, уже выпившему сотую чашку кофе и ехавшему в какое-то похоронное бюро, и спросила, что делать. Потому что Макс прижимал меня к себе в ступоре, я не могла отпустить его, а перед нами самое настоящее человеческое существо рыдало так, что Земля должна была пойти вспять, изменить свой ход и вернуть ему Мишку. Не закрывать его в романе, не давать ему вечность на то, чтобы быть богом, а просто – вернуть Мишку. Но Земля продолжала крутиться в правильном, изначальном направлении, и тогда я разревелась сама и протянула к Борьке руку, тронула за плечо. Могу поклясться, что Гамов, мой Гамов, тоже в этот момент простил ему все. Потому что чертова планета должна была, обязана была сделать по-другому. Бога не существовало.
Приехавший Гера только руками всплеснул, пробормотал что-то про генерал-майора и черт с ним, раз такое дело, и забрал нас с собой. В ту ночь поспать нам не удалось. Зато свалились, мертвые, у меня в квартире в два часа дня. Вчетвером. Борису пришлось стелить на полу, Гера растянулся на кушетке (я никак не могла выкинуть из головы его бритые виски и антиутопию в целом), мы с Максом рухнули на двуспальную кровать и мгновенно провалились в сон, уверенные, что впервые за долгое время с нами ничего не случится.
– Ты как? – шепнул Макс, обнимая меня за плечи.
Гроб только что опустили в яму. Герман с Борькой встали поодаль, а священник начал что-то басовито говорить.
Я чуть мотнула головой, сглатывая слезы. Борька выглядел совсем подростком, и, конечно, все собравшиеся понятия не имели о том, кто он такой. Я отвернулась, чтобы не смотреть на его потерянное лицо. С Максом было тепло и уютно, но болеть – болело все так, что даже отсутствие кольца на его безымянном пальце не радовало.
Через могилы неслась Катя с охапкой белых орхидей. Я подняла взгляд на Геру, тихо обалдевая от того, как она к нему привязалась. Снова увидела Борькины глаза – и заскулила, моля мироздание, чтобы перестало болеть сердце.
– Ну что ты, Лив, что ты. – Макс поцеловал меня в макушку, не отпуская. – Она прожила хорошую жизнь, ты же знаешь. Всю жизнь – на страже человечества.
– Но… Макс. Как же так, Макс. – Я заглянула в его глаза недоверчиво, не в состоянии привыкнуть и смириться.
– «Как же так» что? – вполголоса и с отчетливой улыбкой.
– Как же так. Как же так. – От боли меня заклинило на трехсложном наборе. – Им лет семьдесят коротать друг без друга. Снова. И до того… еще сорок два года. – Голос прервался, и глаза окончательно затуманило.
– Она не пришла за ним, ты же знаешь. А он – не простил. И, вместо того…
– Ничего себе, не простил! Он там сколько тысяч лет прожил?!
Батюшка бросил на меня неодобрительный взгляд, но я захлебнулась словами и слезами, не смогла извиниться.
– Он мог вернуться, – мягко проговорил Макс. – В девяностых. Мог.
– Но…
– Нет никаких «но», Лив.
– Есть.
– Нет. – Макс поплотнее прижал меня к себе, стараясь укрыть от порывов шквального ветра. – И ты сама это знаешь.
– Еще семьдесят лет? Жить здесь и мучиться?
Макс не ответил, но я почувствовала, что он кивнул.
– Но потом они встретятся?
– Конечно, встретятся. Сколько можно платить по долгам и расходиться в разные стороны, так и не поймав друг друга?
– Но какой же тут бог, Максим, какой же тут бог, если он позволяет таким вещам случаться? Если он позволяет влюбленным расходиться по непересекающимся маршрутам?
– Ты хочешь сказать, что справедливее к своим героям? Что любишь их больше? Но, может, они так не считают? А потом, Лив, есть разные герои. Есть разные поступки, есть разная вера. Семьдесят лет – не слишком большое наказание.
