– Лук нынче злю-у-ущий, – нараспев сказала Ульяна, не переставая стучать ножом. – Продирает до самого нутра.
Вера ничего не ответила, а продолжила свои наблюдения.
Егор читал не какой-нибудь бульварный «Московский листок», серьезную газету «Русское слово», но не что-либо из статей, а объявления. Вера смогла увидеть это благодаря тому, что Егор не разворачивал газету, а складывал и держал в одной руке. Судя по повторяющимся движениям головы, проглядывал он бегло, окидывал страницу взором сверху донизу, иногда задерживая взгляд на каком-то из объявлений.
Дворник, просматривающий объявления в «Русском слове», это интересно, потому что интригует. Объявления в «Русском слове» предназначены для благородной публики, а не для дворников и мастеровых. Барышни из хороших семей (непременно чтобы интеллигентные и образованные) объявляют о своем желании быть компаньонкой или гувернанткой. Люди, которым нужны гувернантки и помощницы по хозяйству, тоже дают соответствующие объявления. Бухгалтера, кассира, тапера или приказчика можно нанять через «Русское слово». Но вот кухарок или дворников через эту газету не нанимают, потому что подобная публика не читает «Русского слова». Кухарки большей частью неграмотные, как, например, Ульяна, а дворники если и знают грамоту, то через пень-колоду. Адрес на конверте или короткое объявление прочтут, подпись поставят, но чтобы газету, да так бегло… И что его может там интересовать?
Вера перешла к другому окну, распахнутому настежь, прикрыла одну из створок и стала смотреть, что будет дальше. А дальше было вот что – Егор закончил читать газету, свернул ее и небрежно сунул в карман своего дворницкого фартука. Ничего особенного, но вся соль была в том, как он свернул газету – сноровисто, привычным жестом, так, словно полжизни только этим и занимался, даже встряхнул ее, чтобы листы легли ровнее. Совсем так, как это делал Владимир.
Странное и непонятное всегда побуждает к размышлениям. Вера вообще любила разгадывать всякие загадки и, играя с подругами в шарады, неизменно выигрывала.
Дворник Егор умеет читать, бегло, как образованный человек. Кто он – самородок, подобный Ломоносову или Блинову, тому, что вагон с бесконечными рельсами изобрел. О Блинове Вере рассказывал Владимир и очень им восхищался. Вера никак не могла представить себе бесконечные рельсы, а спросить постеснялась. Если задавать слишком много вопросов, то Владимир может счесть ее глупой. Надо стремиться к тому, чтобы до всего своим умом доходить.
Что ж, Егор самородок? Вера прикинула и так, и эдак и решила, что нет. Был бы самородком, проявился бы как-нибудь. Хотя бы удивил Владимира какими-то техническими познаниями. И из дворников ушел бы, невелика наука метлой махать, ворота открывать да перед каждым «благородием» навытяжку тянуться. Положа руку на сердце, надо признать, что паршивая у дворников работа, особенно зимой, когда приходится часто чистить снег. Да еще и у такого строгого домовладельца, как господин Нирензее. Он никому спуску не дает, ни себе, ни людям. Владимир ему завидовал, говорил, что Эрнест Карлович может преспокойно работать по двадцать часов в день. Владимир смешной, нашел чему завидовать. Если по двадцать часов в день работать, то жить когда? Когда любить? Когда радоваться жизни? Когда в театры ходить или книги читать? Человек, в конце концов, не ломовая лошадь, чтобы только и знать, что лямку тянуть.
Нет, не самородок Егор. Определенно. Что же тогда? А тогда выходит, что он не тот, за кого себя выдает.
Разгадка тайны в чем-то похожа на раскладывание пасьянса. Ляжет в нужное место нужная карта, и раскладывается дальше все как по маслу. Сообразишь верно, и вот у тебя в руках ниточка. Дальше только успевай доводы на нее нанизывать, словно бусины.
В Вериной голове словно иллюзион заработал. Начали картины из памяти всплывать. Все про Егора. Про то, как крестился Егор по-католически, а Вера думала, что это от волнения или спьяну. Про то, как Егор ударения путал, тоже от волнения:
– А поднос Владимир Григорьевич с собой увезли… Сперва… господин инженер…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Точно так же, когда волновалась, начинала говорить Евочка Пуциловская, Верина одноклассница, которая до шести лет жила в Варшаве и никак не могла окончательно избавиться от привычки ставить ударения на польский манер, на предпоследний слог.
Еще Вера вспомнила, что говорил Алексей о варшавском воре по прозвищу Румпельштильцхен. Заодно вспомнила и о том, откуда приехал в Москву Эрнест Карлович Нирензее. В отношении Эрнеста Карловича у нее никаких сомнений не было, просто к месту вспомнилось. Невозможно предположить, что крупный домовладелец и известный архитектор будет связываться с преступниками, но нельзя исключать того, что из желания помочь земляку он может взять на работу варшавянина, который окажется преступником. Но Егор вроде бы не варшавянин, во всяком случае, не выдает себя за такового.
Егор! Он все время во дворе! Он видит, когда кто уходит и когда приходит! Он пытался ухаживать за покойной Клашей. Он вполне мог пробраться в квартиру…
Первым желанием было немедленно позвонить Владимиру и все ему рассказать, но, поразмыслив, Вера решила поступить иначе. Никто не мешает ей обратиться в полицию самой. Выйти из дома она уже в состоянии, полицейская часть недалеко, и прогулка только пойдет ей на пользу. А если полицейские чины сочтут ее подозрения глупыми, так то будет ее собственная глупость, не имеющая никакого касательства к мужу-адвокату и его репутации. Ну навыдумывала себе женщина, бывает.
Неожиданным препятствием оказалась Ульяна. Увидев, что Вера оделась к выходу, кухарка стала в дверях, раскинула в стороны руки и заверещала дурным голосом:
– Не пущу! Как Бог свят, не пущу! Владимир Григорьевич наказал не пускать! Если что, так он голову с меня снимет и места лишит! Не пущу! Так и знайте, Вера Васильевна! Владимир Григорьевич…
– Владимир Григорьевич места лишит, только если я соглашусь, – жестко сказала Вера, и причитания Ульяны сразу оборвались. – А вот я прогоню, его не спрошу. Тебе все ясно?
– Он надысь грозился, что голову с меня снимет, если я вас на улицу пущу… – сказала Ульяна, но уже без прежнего рвения.
– Не снимет, – успокоила Вера. – Он добрый, а я выйду недалеко, через час вернусь. Вот, возьми…
Полтинник окончательно смягчил сердце кухарки, возомнившей себя цербером. Она засуетилась, возжелав сопровождать Веру, но Вера велела ей сидеть дома, а если позвонит Владимир, отвечать, что она спит.
– Грех на душу беру… – вздохнула Ульяна.
– Успеешь замолить этот грех, пока меня не будет, – сказала ей Вера, в глубине души удивляясь своей суровости.
Что-то в ней определенно изменилось в последние дни. Как пришла в себя, так стала совсем другой. Взрослой. Строгой. Уверенной в себе. Словно через какую-то грань перешагнула, за которой свобода и уверенность. Или просто перешагнула через себя? Если такое возможно…
В Пятницкой части Вере повезло. Почти сразу же, как только вошла, она столкнулась с одним из тех офицеров, что приходили к ним в день смерти Клаши, и даже правильно вспомнила его имя и отчество – Сергей Никитич. Вопреки всем опасениям, Сергея Никитича не пришлось ни убеждать, ни уговаривать. Он провел Веру в какой-то кабинет (весьма и весьма убогий), усадил на жесткий стул и внимательно, не перебивая, выслушал. По выражению его лица чувствовалось, что он серьезно относится к тому, что рассказывает ему Вера. Настолько серьезно, что даже взял лежавшую на столе газету и попросил показать, как именно Егор ее свертывал. Вера показала. Сергей Никитич поблагодарил и сказал, что Вера может идти домой. Особо попросил никому, разве что кроме мужа, о своем визите в часть не рассказывать. Вера ушла довольная оказанным ей приемом и вернулась домой раньше обещанного. Придя домой, первым делом прошла на кухню и выглянула во двор, но Егора там не увидела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Не в силах сдержаться, она начала рассказывать новости Владимиру, едва тот вернулся домой. Сначала муж слушал спокойно (но с интересом), а когда Вера дошла до своего похода в часть, попробовал было возмутиться, но Вера осадила его, сказав, что отлучалась она по важному делу и ненадолго. Не забыла рассказать и о том, как Ульяна не хотела ее пускать, чтобы Владимир не ругал ее зря.
