Многолетняя травля А.А. Свечина со стороны руководства РККА и некоторых представителей молодой поросли советских военных ученых в качестве промежуточного этапа имела появление в свет специального сборника, изданного в 1931 году под названием: «Против реакционных теорий на военно-научном фронте. Критика стратегических и военно-исторических взглядов проф. Свечина». Такой удар трудно было перенести даже человеку с темпераментом флегматика, не говоря уже о Свечине с его горячностью и повышенной возбудимостью.
Однако указанным злоключением 1931 й год для Свечина не закончился. Вообще этот год был для него зловеще памятным – одно несчастье следовало за другим. Именно тогда он вместе с группой бывших военспецов (С.Н. Богомягков, А.И. Верховский, С.А. Пугачев и др.) подвергся аресту по обвинению в принадлежности к некой мифической монархистской антисоветской организации офицеров, идея создания которой родилась в недрах ОГПУ. Формальным поводом к подобному обвинению Свечина было поддержание им знакомства с А.Е. Снесаревым, бывшим начальником Военной академии РККА, генералом царской армии, также арестованным «бдительными» чекистами. И это несмотря на то, что профессор Снесарев одним из первых в СССР в 1928 году был удостоен почетного звания «Герой труда». Подлинной же причиной своего ареста Свечин считал имеющиеся разногласия с Тухачевским. Конечно, такой вывод являлся лично его, Свечина, умозрительным заключением и не более того, так как в следственных материалах по обвинению его нет ничего такого, что бросало бы тень подозрения на маршала Тухачевского.
На следствии Свечин решительно отрицал всякую вину в этом деле. И тем не менее в том же 1931 м году постановлением Коллегии ОГПУ он был приговорен к заключению в лагерь сроком на пять лет. Через год, после ходатайства Ворошилова, Свечина досрочно освободили и восстановили в кадpax РККА. Опытнейший военный педагог, он, как и А.И. Верховский, вынужден был в течение нескольких лет маяться на второстепенных должностях, к каковой вполне можно отнести его пост состоящего в распоряжении Разведуправления Красной Армии. Там Свечин выполнял отдельные поручения, как то составление различных статистических и справочных данных, обзоров и тому подобное. Например, тогда им был подготовлен справочник «Японская армия в прошлом и настоящем».
Наконец-то, в 1936 году, наметился просвет в тучах – Свечина назначили помощником начальника кафедры военной истории Академии Генерального штаба. Незадолго до этого назначения ему было присвоено персональное воинское звание «комдив». Здесь он обошел бывшего военного министра А.И. Верховского, который тогда же стал только «комбригом». Окрыленный оказанным ему доверием, с приливом новых сил Свечин активизирует свою научную работу. В результате в 1937 году выходит его новый солидный труд под названием «Стратегия XX века на первом этапе».
Удивительно еще, что Свечина арестовали не в начале или середине, а лишь в самом конце 1937 года. Оснований же к такому аресту, по меркам Особого отдела ГУГБ НКВД, было более чем достаточно. Оставалось только полистать его личное дело, почитать характеристики и аттестации на него – и текст обвинительного заключения фактически был бы готов. Чего там только не было (ведь не все же начальники были такими умными и проницательными, как Р.А. Муклевич) – тут и приверженность к монархизму, и неприятие в 1917 году Октябрьской революции, и пропаганда не марксистских, «пораженческих» взглядов в вопросах военного искусства, и отсутствие твердых идеологических позиций, и наличие брата Михаила в эмиграции, и, наконец, сотрудничество (правда, весьма кратковременное) с адмиралом Колчаком. В обвинительном заключении содержался и пункт о подготовке Свечиным боевых групп для проведения террористических актов на руководителями ВКП(б) и Советского правительства[135].
Судила Свечина Военная коллегия Верховного суда СССР в конце июля 1938 года, приговорив его к высшей мере наказания – расстрелу. Долгие годы имя А.А. Свечина находилось в полном забвении, а труды его были изъяты из библиотек и надежно упрятаны в спецхраны, откуда ныне с большим трудом возвращаются к читателю. Полностью комдив А.А. Свечин реабилитирован в сентябре 1956 года (посмертно).
В том, что отношение в НКВД к ценности отдельно взятой человеческой личности было самое плевое, лишний раз убеждаешься, листая дело по обвинению комкора С.А. Меженинова, заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии. Открывается оно совсем небольшой справкой с грифом «совершенно секретно» за подписью начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР комиссара госбезопасности 3 ранга Н.Г. Николаева-Журида, исполненной в июне 1937 года.
«Начальник 1 отдела Генштаба РККА – комкор Меженинов Сергей Александрович является участником контрреволюционного троцкистского заговора в армии и занимался шпионажем в пользу иностранного государства.
Прошу санкционировать арест Меженинова С.А.».
Читая этот достаточно трафаретный для НКВД тех лет документ, невольно задаешься вопросами. Во-первых, не указан адресат, хотя из практики работы Особого отдела в 1937–1938 годах известно, что таким лицом, имеющим право давать санкцию на арест руководителей такого ранга, как Меженинов, являлся нарком Ежов или его первый заместитель – начальник ГУГБ комкор М.П. Фриновский. Изучение других следственных дел подводит к выводу, что отсутствие адресата не есть чья-то ошибка, а результат прямого указания, видимо, самого Ежова. Возможно, что это делалось в расчете и на тот случай, когда Сталин, просматривая подобную информацию, сам давал санкцию на арест того или иного лица. Во-вторых, на справке не проставлена конкретная дата. Напрашивается следующий вывод: или она заготовлена заранее, так сказать впрок, или же у сотрудников Особого отдела была такая «запарка», что они не успевали надлежащим образом оформлять документы, санкционирующие арест. И третий вопрос, возникающий от прочтения этого небольшого по объему, но страшного, поистине зловещего по своему содержанию документа: уж в нем-то, имеющем высокий уровень секретности, можно было бы назвать то иностранное государство, в пользу которого якобы занимался шпионажем заместитель начальника Генштаба Меженинов. Однако этого не было сделано и, видимо, потому, что органы советской контрразведки сами еще не решили, куда более выгодно «пристегнуть» его. В течение трех месяцев следствия они смогли это сделать и пошел Меженинов под расстрел с клеймом четырежды шпиона – агента германской, польской, итальянской и японской разведок, хотя для того, чтобы получить после приговора пулю в висок или затылок, достаточно было упоминания и одной разведки.
Взяли Меженинова не из теплой домашней постели или служебного кабинета, а из палаты Кремлевской больницы, куда он попал после покушения на самоубийство. 10 июня 1937 года, накануне суда над М.Н. Тухачевским, Меженинов дважды (в грудь и в голову) выстрелил в себя из пистолета, но чудом остался в живых и в крайне тяжелом состоянии был помещен в больницу. Прежде чем приставить дуло пистолета к сердцу, он написал предсметную записку следующего содержания: «Я был честным командиром и ни в чем не повинен. Беспечность и отсутствие бдительности довели до потери нескольких бумаг»[136].
В чем оправдывается Меженинов, говоря, что он всегда был честным и ни в чем не виновен, нам неизвестно, но можно догадываться, что обвинения в его адрес так или иначе были связаны с делом Тухачевского и его товарищей по процессу – ведь там проходили командиры, которые Сергея Александровича знали многие годы по совместной службе в РККА. А уж техника выбивания показания на нужных им людей в ГУГБ НКВД была отработана до деталей.
А что касается потери нескольких бумаг, о которых упоминает Меженинов, то тут несколько запутанная ситуация, к созданию которой, по всем признакам, сумели приложить свою руку соответствующие подразделения «компетентных органов» в ходе подготовки процесса по делу Тухачевского. Именно в этот период из служебного сейфа Меженинова пропали несколько секретных документов, которые он, если верить материалам следственного дела, вовсе не потерял, а передал представителю германской разведки, на которую якобы работал несколько лет.
Обвинения Меженинова в этой части являются совершенно беспочвенными. Они были основаны на рапортах заместителя начальника Разведуправления РККА комдива А.М. Никонова и его сотрудников, а также работников 1-го отдела Генштаба, которым до ареста руководил Меженинов. Однако в этих рапортах не содержится никаких конкретных данных о пропавших документах. К тому же на запрос Главной военной прокуратуры Главное Разведывательное управление (ГРУ) Генштаба СССР сообщило, что оно данными об утере С.А. Межениновым в 1937 году каких-либо совершенно секретных документов не располагает. В архиве управления Генштаба, ведающего сохранностью секретной документации, также никаких сведений по данному вопросу обнаружить (и таким образом доказать вину Меженинова) не удалось. Тем более. что в суде он от своих показаний на предварительном следствии решительно отказался[137].
