этому и даже отходит в сторону. Всё его внимание обращено ко мне и Эдзе напополам.
— Зачем вам это? — я пытаюсь разобраться. Может, всё не так странно, как кажется?
— А вот это уже не ваше дело, — Эдзе поправляет закатанные рукава. — Обсудите между собой, что вам больше дорого: подруга или такая ерунда, как чей-то прах, и зовите меня, если придёте к здравому решению.
Он разворачивается на пятках, направляется к сыну и всё это время молчавшей дочери. Лукас смотрит на отца так, словно впервые действительно видит. Могу представить, как счастлива сейчас Шиго — у её брата наконец открылись глаза на знание, которое она уже давно считала истиной.
— Миллуони! — окликаю я ведьмака, пока тот не успел окончательно уйти. Имя — непривычно длинное и плавное, как речной поток, совсем не подходит ведьмаку передо мной. — Чей прах вам нужен?
Короткая улыбка. Взгляд — острее бритвы. И я, кажется, уже знаю ответ, когда он спокойно произносит:
— Христофа, разумеется.
Это и служит нашим прощанием вместо обыденных формальностей. Эдзе и Лукас уходят, Шиго остаётся топтаться на месте. Знакомое имя поднимает внутри меня целую волну воспоминаний, приходится ущипнуть себя, чтобы почувствовать настоящее и не пропасть окончательно во всплывающих образах. Перед глазами, помимо испуганной Полины и злого Бена, бледное лицо, обрамлённое чёрными кудрями. Черты потерялись. Я не до конца уверена, что вижу именно недооценённого и сбившегося с пути гения, а не его не менее умного племянника, и это чертовски пугает.
Христоф — определённо не тот, с кем бы мне снова хотелось увидеться, но я не могу сказать на все сто процентов, без единой доли сомнения и хотя бы секундной задумчивости, что какая-то часть меня совсем и нисколечко по нему не скучает.
* * *
Крошечная съёмная квартирка Власа захламлена ненужными вещами до такой степени, что мой образ «до неприличия идеального» парня рассыпается в пух и прах. Он зачем-то копит железные банки из-под выпитой газировки и билеты, оставшиеся после поездки на общественном транспорте. Он всё никак не может убрать горшки с землёй, растения в который погибли несчётное время назад. Полки в его шкафах забиты кипами листов, и я боюсь сделать лишнее движение, чтобы все они не обрушились на нас бумажной лавиной.
Ремни, галстуки, шарфы — на всех дверных ручках, но не на вешалках или специальных крючках. Позабытые чайные пакетики — под специально наклеенными цветными стикерами, но в местах, совершенно для этого непригодных. Начатые упаковки жвачки — в диванных подушках, в ванной на полке, в пустой вазе для фруктов. Недоеденные (как можно вообще такое допустить?) шоколадные батончики — везде, где что-то более важное случайно отвлекло его от еды.
Влас компенсирует хаос в квартире порядком в голове. Вызывает одновременно зависть и восхищение, ведь я — абсолютно пропащая по обоим пунктам.
— Время доставки — сорок минут, — объявляет Влас, возвращаясь из кухни. — Но я сказал доставщику, что если он поторопится, получит двойные чаевые. — Влас подбрасывает мобильный телефон в воздухе. — Так что, думаю, пицца будет у нас меньше, чем через полчаса.
— Это хорошо, — отвечаю я. — Я страшно голодная, и уже вот на столько, — я приближаю указательный и большой палец друг к другу, — близка, чтобы позариться на твои обветренные шоколадки.
— Не суди меня, я убираюсь, — Влас виновато улыбается. — Просто очень медленно.
— Пока здесь не завелось тараканов, меня всё устраивает.
Влас подходит к креслу, на котором я сижу. Наклоняется. Его ладони упираются в обивку кресла по бокам от моих бёдер. Я так напрягаюсь, что мною сейчас как тараном с лёгкостью можно было бы выбить дверь.
— У меня есть вопрос, — приглушённо сообщаю я.
Влас неотрывно глядит мне в глаза. Ненавязчиво или нет — меня не волнует, — но я забираюсь на кресло с ногами и прижимаю их к себе, увеличивая, как мне кажется, препятствие между собой и Власом.
— Я весь во внимании.
Влас наклоняется ещё ближе. Я чувствую еловый запах его одеколона. Он нравится мне больше, чем нечто под названием «арктическая волна», которую использует Дмитрий, и цитрусовый коктейль, который в нереальных количествах на себя выливают Даня и Ваня.
Влас пахнет рождественским лесом. Хочется прикрыть глаза от наслаждения, но я боюсь, к чему всё это может привести.
— Насчёт некоторых нюансов системы, — начинаю я максимально издалека.
— Да, да, — протягивает Влас.
Его ладони перекочёвывают на деревянные подлокотники, и это возвращает мне немного свободы.
— Расскажи мне немного о Спящих.
Влас, до этого думающий явно не об истории стражей, серьёзнеет.
— Что ты хочешь узнать?
— Что-нибудь, что не входит в общую программу.
— Хм, — только и произносит он.
Выпрямляется. Присаживается на подлокотник, ладони складывает в замок, размещает их на коленях.
— Собственно говоря, особо рассказывать и нечего, кроме очевидного. Умерших стражей кремируют, прах развеивают над Дубровом, чтобы остатки магии клятвы смогли служить городу и после смерти её носителя. — Влас прикусывает губу, обращая свой взгляд куда-то в сторону. Затем вздыхает и снова поворачивается на меня: — Ты сама не раз была свидетелем этой церемонии.
Я киваю, мол, да, ты прав.
— Но ведь у тебя есть конкретный вопрос, я прав? — Влас протягивает руку к моему лицу. Его указательный палец касается моего виска и проводит линию, убирая выбившуюся из косички прядь волос.
— Можно ли вытащить обратно чей-либо прах из этого поля? — спрашиваю я.
— Зачем кому-то могло это понадобиться?
— Ну, — я пожимаю плечами. — Для захоронения, например. Или… — Власов взгляд настолько пристален, что я теряюсь. — Мало ли! Для ритуала, может, какого.
— Меня такие «мало ли» немного озадачивают, — Влас чуть отклоняется и осматривает меня целиком. — Особенно из твоих уст. — Когда он снова приближается, я чувствую себя маленькой нашкодившей девочкой. — Ничего не хочешь мне сказать?
Неуверенно, но я качаю головой. Влас ещё несколько секунд внимательно разглядывает моё лицо, а потом окончательно сокращает расстояние между нами и целует.
Не первый наш раз, но по сравнению с другими поцелуями, этот — буквально новый уровень. Стой я на ногах, у меня бы подогнулись колени.
— Такое действительно возможно, — отстраняясь, будничным тоном произносит Влас, как будто мгновение назад никакого поцелуя и не было вовсе. — Но никто, насколько мне известно, этого за всю историю ещё не делал.
Влас отходит к лежащей на полу кошке. Лола, кремового цвета корниш-рекс, сладко потягивается, когда Влас гладит её по животу.
— Я хочу заключить кое с кем сделку, и прах Спящего — её цена, — произношу я, наконец решившись.
Власова ладонь замирает над кошкой и сжимается в кулак.
