Теперь удачная шутка должна была стать ключом к свободе. Алексей миновал пустой торговый зал и, поздоровавшись с продавцами-консультантами, группой у кассы обсуждавших последние новости, узким коридором прошёл в небольшой кабинет директора. Только-только вмещавший стандартный офисный набор мебели для руководителей.
Русаков был весь в мыле. Видимо, только что он поговорил с кем-то по телефону и результат этого разговора был не в его пользу. Стук бросаемой трубки был слышен ещё в торговом зале.
— Привет, — поздоровавшись, Сергей схватил со стола радиотрубку другого телефона, — сейчас позвоню, подожди, — он набрал номер.
— Сергей Иванович, здравствуйте, это Русаков… По поводу последнего инвойса… Какие нарушения?… Точно так же, как предыдущая поставка… Что? Как вывоз запрещён?… Обращусь… К Максиму Витальевичу… Как? А кто решать будет?… Да что вы говорите?… Конечно, подъеду… До свидания.
Он медленно положил трубку на стол.
— Хреново? — сочувственно спросил его Алексей, расположившись на узком диванчике напротив директорского стола. Несмотря на работающий кондиционер, кожа дивана была неприятно тёплой. Дверь в кабинет он предусмотрительно прикрыл.
— Ещё как, — Сергей вскочил, достал из стола пачку дорогих сигарет. Встав прямо под льющимся из настенного блока кондиционера холодным воздухопадом, торопливо закурил.
— Контейнер на таможне застрял. Вытащить не могу второй день. Всё ещё на той неделе было проплачено, вчера надо было декларацию забирать. Всё как обычно. А тут, — он затянулся, — непонятки начались. То не так, это не эдак. Декларант у меня со вчерашнего дня на таможне сидит, всех обошёл. Толку – ноль! Уволю нахрен.
Немного остыв, Русаков вернулся за свой стол. Раздавил сигарету в гранитной пепельнице.
— Сейчас с замом говорил. Начальник таможни пропал, а он боится сам что-то решить. Договорились в "Трёх медведях" встретится. Что ты улыбаешься?
— Значит, начальник таможни тоже свалить пытался.
— Ты о чём?
— О стрельбе в аэропорту. Слышал ведь?
— Слышал, — Сергей понизил голос, — там губер наш был с мэром, глава "Ощадбанка", сам Корнеев и куча народу помельче. Но! — он сделал паузу, — ни одного мента, хотя им звонили.
— Даже так?
— Да. Точно знаю.
— Так, — Алексей задумался, — теперь понятно, кто у нас сейчас главный. Червоненко решил вождём стать.
— …. — сказал Сергей. Теперь он раскуривал сигару. Открытый полупустой хьюмидор лежал с краю стола, у телефона. В его сафьяновых недрах осталось четыре сигары, — я вчера утром краем уха слышал, что наши власти учредили комитет особого, что ли, управления. Типа московского ГКЧП. Ещё того, 91 года. В воскресенье вечером его возглавлял губернатор, а уже утром в понедельник – некий Пилипко. Из военных. В воскресенье назначенный заместителем главы комитета, то есть губернатора.
— Быстро он с главментом переворот устроил. Вот тебе и тупой украинский сапог.
— Да, — Русаков задумчиво выпустил к потолку дымовое кольцо, — теперь есть кем от товарища Сталина откупится. Самых главных буржуинов повязали. При попытке к бегству. Сейчас начнут типа социализм строить. С харьковским лицом.
— Червоненко, — добавил Алексей. Сергей снова выругался.
— Это как бы в России губернатором стал, — он попытался вспомнить, — ты про какого-то авторитета рассказывал. На Урале. Ещё братва у него была круче некуда – почти всех конкурентов зачистили.
— Хабаров, "уралмашевский" лидер, — сказал Алексей, — неудачный пример ты вспомнил, — там менты отдельно от него были.
— А здесь он сам мент. Выкладывай, зачем пришёл, — Русаков посмотрел на часы, — мне скоро ехать надо. Таможенника кормить.
Выслушав, Русаков минуты две просидел молча. Покуривая сигару и выпустив в потолок еще пару дымовых колец.
— А если поймают? — спросил владелец одной из самых современных на Земле сорокового года типографий. Из небольших, разумеется. Полиграфических монстров государственного масштаба в расчёт можно было не брать.
— Сделай так, чтобы к бумагам не придраться было. Человек пойдет за американца, сам знаешь – иностранцев в совке уважают. Тем более инженеров, укрепляющих индустриальную мощь государства рабочих и крестьян. Ему надо только до Москвы добраться. А там… — Мишин многозначительно улыбнулся.
— Уже согласовал? — Сергей с прищуром смотрел на безмятежно сидевшего Алексея, — ну ты даёшь. "Вышак" себе уже обеспечил. По законам государства рабочих и крестьян. С огнём играешь, а у тебя семья.
— У тебя, Серёга, тоже, — Алексей сбросил маску спокойствия. Оттолкнулся от спинки дивана, впился взглядом в лицо Русакова, — сыну твоему, старшему, сколько через год будет? Восемнадцать? Отличный возраст для исполнения священной обязанности – в рабоче-крестьянскую красную армию пойти. А?
— Ты, Лёха, если сам откосил, то других по себе не ровняй! — Русаков так же наклонился вперёд, бросив недокуренную сигару в пепельницу, — я сам служил и он так же пойдёт! Если тебе на Родину похер, то мне – нет!
— Родину, говоришь? — Алексей внутренне обрадовался, он не рассчитывал на такой быстрый "завод" Русакова. Теперь надо было давить на разгорячённую психику патриотично настроенного гражданина – прежде чем в измене меня обвинять, ответь, — какую Родину он через год защищать будет?
— Родина – она одна! — зло сказал Русаков, — всегда и во все времена!
— Ты мне лозунги не втирай! Одну Родину ты уже сдал, в отличие от меня!
— Что!? Уйди Лёха, пока я тебе в торец не уе…л.
— А вот хрен ты угадал, — Мишин вскочил, подошёл к директорскому столу. Опёрся на лакированную столешницу сжатыми кулаками. Его и так же поднявшегося с кресла Русакова разделало меньше метра, — служил ты где? В Советской Армии? Присягу там принимал, да? В верности клялся, защищать обещал? Ты ведь в девяносто втором весной дембельнулся. А х…ли ты в девяносто первом делал, товарищ старший сержант, когда Союз развалили? Присягу в карман положил, а может, подтёрся ей? Забыл, буржуй!? Берия тебе быстро напомнит!!
— Крайнего нашёл?! Что я, старший сержант, мог? — Русаков несколько растерялся от такого напора, да и упоминание зловещего имени быстро сбило с него весь пыл, — а сам ты, если служить пошёл, бунт бы устроил?
— Вряд ли, — Алексей выпрямился, разжал кулаки, — но я не кричу на каждом углу о своём патриотизме, а стараюсь что-то реальное сделать.
— Человека в Штаты заслать, — это, по-твоему, реальный патриотизм? — усмехнулся Русаков, несколько успокоившись и усевшись обратно в кресло.
— Для нас, — да, — Мишин так же вернулся к сидячему положению тела, — пойми, Сергей, сейчас мы люди без Родины. Типа евреев, только дела у нас хуже. Если им надо было просто в Израиле собраться, то нам свою Родину надо не сходя с места построить. Создать, понимаешь? Ну, что у нас осталось? Кусок "незалежной" территории? Сам знаешь, как в Харькове к "свидомизму" относятся, так что никакого украинского государства здесь не будет. А предвоенный СССР… — Алексей махнул правой рукой – слишком от нас отличается. Не для советских граждан он существовал и уж тем более не для меня и тебя – капиталистов и эксплуататоров.
— А для кого же? — с интересом спросил Сергей, обнюхивая новую сигару.
— Для Мировой Революции, для Всемирного Советского Союза. Этому всё было подчинено, даже ВКП(б) была частью Коминтерна. Не во главе, а только частью. Исходя из таких же идей строилась советская армия. Поэтому немцы её так быстро сломали.
— Сказал тоже – сломали! Мы ведь победили.
— В сорок пятом. А к осени сорок первого в немецком плену оказалось около трёх миллионов красноармейцев. Они ведь свет социализма должны были нести. С лучшей армией того времени воевать совсем не готовились. Тухачевщина, блин, аукнулась. С июня ждали, что немецкий пролетариат восстанет и защитит первое рабоче-крестьянское государство. Пока в Москву жопой не упёрлись, всё на пролетарский интернационализм надеялись. Только тогда мозги у народа с властями на место встали – воевать начали не на жизнь, а на смерть.
— Зачем ты мне эти прописные истины рассказываешь?
— Как зачем? — деланно всплеснул руками Мишин, — до Победы очень долгая и кровавая дорога, если её можно сократить или вообще обойти, то глупо от такого шанса отказываться. Штаты сейчас – половина мировой экономики, промышленный гигант, здоровая страна, а не ушлёпок с дармоедами на вэлфере, что мы застали. С этими американцами можно дела вести, они, не забудь, половину довоенной промышленности СССР построили. К русским нормально относятся. А кто с ними от имени харьковчан разговаривать будет? Червоненко с Пилипко?
— Представляю, — Сергей хмыкнул, вернул сигару в хьюмидор, — они после первых переговоров всех нас в мафиози зачислят. На полвека раньше. Так ты, получается, посла доброй воли отправляешь? От народа, так сказать?
