Девушка настороженно принюхалась. Действительно, в воздухе стоял плотный дух какой-то кислятины. Что-то зеленое шмякнулось с потолка прямо перед ее носом.
— Что?! — воскликнул полуэльф, обернувшись, и сам невольно увернулся от второй едкой кляксы.
— Нельзя, чтобы они упали на нас! — воскликнул он, схватив девушку за руку.
— Бежим? — откликнулась она, и они понеслись наутек, под дождем из зеленой слизи.
Держа его за руку, девушка почти смеялась, и перспектива быть обожженной ее нисколько не пугала. Было странное упоительное чувство нереальности происходящего. Хотелось быть здесь и сейчас, наслаждаться отпущенным мгновением, несмотря на обстоятельства. Раньше с ней такого не было.
Они миновали опасную пещеру и остановились отдышаться.
— Они могли сильно повредить и телу, и металлу, и дереву, все растворяют, гады, — сказал Морион. — Тебя не задело?
— Нет, — помотала головой Ксаршей. — Я в порядке. Я скажу, если пострадаю.
— Хорошо… И правда, ты ж не немая, — пробормотал он и засмеялся.
Не удержавшись, эльфийка сама засмеялась с ним, поддавшись влиянию момента. Дальше они шли спокойно, экономя силы.
— Я предупредила Далмуна о нас, — сказала Ксаршей. — Мы можем вернуться аккурат в полнолуние.
— Хорошо! — обрадовался парень. — Да, я сказал про две недели… Это с сильным запасом. На самом деле мы и за недельку с лишним должны справиться.
Он шли по грибной чаще, держась за руки, словно маленькие дети, открывающие для себя безграничный мир чувств. Морион следил за друидкой взглядом и рассказывал по все грибы, что видел. Наклонившись, парень сорвал пучок невзрачного мха и протянул Ксаршей:
— Ты спрашивала про местные лекарства… Это помогает затягивать раны.
Девушка приняла пучок, но куда больше сейчас ее внимание занимал сам полуэльф. То как он двигался, говорил и смотрел на нее. Она видела его совсем другими глазами и хотела запечатлеть в памяти каждое мгновение.
Вечером они устроились под раскидистыми шляпками грибов. Полуэльф вскарабкался собрать воду, пока девушка разводила огонь, а потом они наслаждались прекрасной засоленной говядиной.
— Мне очень нравятся дварфийские пайки… — пробормотал Морион, дожевывая последний кусочек. — Гораздо вкуснее грибов. Ещё бы иметь при себе их мягкие кровати.
— О да! — подхватила Ксаршей, отряхивая ладони от крошек. — А ещё возникает ощущение, что нас там ждут, и это очень приятно.
— Тебе тоже у них нравится, да?
— Да, — призналась друидка. — У них душевно. На нас уже почти не косятся, и это хорошо.
— Приятно найти место, где тебе рады, где тебя любят и принимают таким, какой ты есть… — согласился Морион. — Скажи, тебе хорошо в своем лесу?
Этот вопрос застал эльфийку врасплох, она немного задумалась.
— Я не знаю другой жизни, — наконец ответила она. — Иногда мне хочется компании, но, наверное, да, хорошо. Там суровые дикие края и чащи, но звери меня любят, им плевать на цвет моей кожи.
— Наверное, я понимаю. Мне тоже хорошо в глуши. Лучше, когда не смотрят и не оценивают, хотя я научился относиться к этому проще. Но, наверное, совсем ни с кем не разговаривать я бы не смог и быстро бы одичал
— Вот я и одичала, — вздохнула Ксаршей. — Лучше ложись спать, иначе мы может проболтать до утра.
Он завернулся в одеяло и по обыкновению быстро заснул. Дыхание у него было глубоким и спокойным, безмятежным, а на сердце у Ксаршей трепетало горько-сладкое щемящее чувство: одновременно очень хорошо и немного страшно, что все это оборвется, как тонкая паутинка, так и не став красивым узором. Однако этот страх не мешал ей наслаждаться уютным мигом. Эльфийка погладила парня по волосам, и он пробормотал что-то невнятное во сне. Хотелось лечь с ним рядом и дышать точно также, безмятежно, не думая, что произойдет завтра. Бесстрашно чувствовать себя счастливой, несмотря на весь этот бесконечный мрак. Может, это и есть самая главная сила: несмотря ни на что сохранять в сердце добро и смелость наслаждаться всеми отпущенными тебе светлыми днями. А ведь она почти поверила в слова Динала и была готова же выбрать другой путь. Стать такой дроу, каких боятся на поверхности и в Подземье, но правда в том, что даже темные эльфы не лишены сердечности. Динал огорчился смерти друга, Шардин проявил мягкосердечие, а сколько еще таких дроу? Подлость не передается с кровью, и за серыми жестокими лицами таятся глубоко несчастные, одинокие и вечно испуганные дети. Им страшно опереться друг на друга и страшно открыть сердце. Разве это сила?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Морион сменил ее на посту, оборвав череду мыслей, а утром разбудил, игриво пощекотав нос кусочком вяленой говядины. Ксаршей несколько секунд смотрела на него прежде, чем взять.
— Что? — спросила парень, откусив от своей полоски.
— Непривычно, — призналась она. — Совсем недавно ты ко мне обращался на вы.
— Считал, что прикасаться к тебе что-то вроде святотатства. Женщины требуют почтительности, со дня рождения и до смерти. А прикосновения оказались приятными… — он задумчиво откусил от своего кусочка. — Наверное, я по-другому посмотрел на многое, осознав свои силы и слабости.
Ксаршей улыбнулась. Вот как… Она тоже осознала свои силы и слабости, приняла их и почувствовала себя, наконец … живой. Наверное, морион — действительно волшебный камень. Он освободил ее от гнетущего страха потери и привел к тому дню, когда она, наконец, осмелилась стать по-настоящему счастливой.
Глава 19. Баракуир
Из пасти злобоглаза раздалось шипение, и он рухнул на землю, рассыпая искры вперемешку с кусками обугленной плоти. Подземный ветер подхватил частички пепла, разнося их по руинам.
— Последний готов, — констатировал старик в ослепительно белой хламиде, украшенной орнаментом из черных кругов. — Можно больше ничего не опасаться.
Он сел на упавшую колонну, болезненно потирая колени. Девушка с темно-серой коже и неровно обрезанными белыми волосами тронула труп монстра острием меча, вызвав очередное облако пепла.
— Что теперь? — спросила она.
— Ждем, — отозвался старик. — Мы пришли рано.
Вложив меч в ножны, девушка села рядом со стариком:
— Рано до чего? До ритуала? Вы же понимаете, что у отца не так уж много времени, чтобы просто ждать!
Последнее она почти прокричала, сжав кулак. Старик положил поверх него ладонь.
— Верь мне, дитя мое, как я верю в безграничность возможностей Энтропии. Корниату хватит сил поддержать твоего отца, но помни, что остальное зависит только от тебя. Ты поняла?
Она кивнула:
— Я готова к тому… что прольется кровь. Я готова… стать медузой…
— Однако что-то терзает тебя, — проницательно заметил старик.
— Да, — неохотно ответила девушка. — Кого принесут в жертву?
— Я не знаю, — качнул головой старик, — но Корниату видней. Если он чего-то не сказал, значит так и должно быть. Не забывай, что только ему доступен весь узор, а наше дело — быть его иголкой и ниткой.
— Что будет после? Я больше никогда?…
Старик кивнул.
— Ты много рассказывал мне об Энтропии… Но каково это служить ей?
— Понимаю твой страх, но служить ей — равно служить неизбежности, самой судьбе. Честь, которой ты удостоишься, несравнима ни с одной другой привилегией.
Глаза девочки алчно блеснули, но она тут же тряхнула головой:
— Я делаю это ради отца и матери.
— Они могли бы гордиться тобой, — слегка улыбнулся старик.
***
К полудню Ксаршей и Морион добрались до руин, по разбитым стенам которых невозможно было понять, что же здесь раньше было. Девушка подумала, что они достигли Баракуира, но парень объяснил ей, что это заброшенные дварфийские шахты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Здесь мы спустимся, — добавил он, — а оттуда до Баракуира рукой подать. Только где же тут путь вниз?
Они долго бродили среди заброшенных каменных развалов, натыкаясь на рассыпающиеся в труху шахтерские инструменты. Наконец, они набрели на каменный колодец с большим железным колесом и цепью, которая хоть и покрылась хлопьями ржавчины, выглядела надежно.
