Он пошел дальше, оставив ее наедине с бушующим на душе ураганом.
— Если выживешь, — бросила Ксаршей ему в спину. — Ты же собрался в одиночку спасать её из плена дроу или рабства!
Уголек обернулся на ее отчаянный вскрик, но все равно пошел вперед. “Упрямый осел! — в сердцах ругала его Ксаршей. — Ну почему ты такой упрямый! И почему я только пошла за тобой?”
Ей потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться, а потом она побрела обратно, размышляя обо все, что произошло за последние два месяца. Келафейн вторгся в ее жизнь, нарушил ее уклад, увлек за собой, заставил привязаться к нему и довериться всем сердцем… Если бы не он, не было бы ни укуса оборотня, ни плена дроу, ни пыток. Ей не пришлось бы обменивать их жизнь за жизнь Шардина. Перед глазами вновь проявилось его хмельное лицо… Как больно. Неужели Динал был прав, и ей лучше было бы пойти с ним? Стать частью жестокого общества дроу? Неужели, она поступила как дура, доверившись этому парню? Неужели ему действительно все равно, что с ней станет? Неужели он так легко может нарушить данное обещание?
В городе дварфов полным ходом шла подготовка к празднику. Молодежь веселилась, расписывая друг друга сияющими красками. В доме Далмуна было тоже шумно и суетно. Геррил что-то готовила, а Гулгарн бормотал над коряво сплетенным браслетом. Все это лихорадочно веселье было словно в насмешку той буре, что бушевала на ее душе. Хотелось забиться в дальний угол, но стало вдруг совестно, и она присоединилась к Геррил, помогая готовить и накрывать на стол. Работы было много, девушка успела устать, но это было даже хорошо. Усталость изгоняла из головы липкие предательские мысли.
Дварфы вынесли на улицу столы и скамейки. Ксаршей помогла Геррил выставить угощения. Кто-то из молодых уже начал дарить браслеты, заиграла музыка. Некоторые пустились в пляс, другие понуро сели в уголок. Ксаршей прекрасно понимала тех, кто на этом празднике жизни чувствовал себя обделенным.
— Ну все, с работой покончено, — сказала Геррил. — Поди повеселись.
Но Ксаршей было совсем не до веселья. Взяв тарелку и кружку пива, она устроилась в углу. Еда была очень вкусной, если бы не горечь на душе, она смогла бы насладиться ею полнее. Среди танцующих показался Гулгарн в компании милой дварфийки. Кажется, его ухаживания были приняты.
— Чего пригорюнилась? — спросил Далмун, подсев к ней.
— Да так, воспоминания, — неумело соврала Ксаршей.
— Ага, — поддакнул дварф. — С пацаном чего разругались?
Друидка грустно помотала головой. Говорить об этом не хотелось. Далмун откусил от сочного ломтя мяса:
— Дело ваше, конечно… Но я обещал, что позабочусь, не пугайся.
Он положил в тарелку еще кусок и налил пива себе и Ксаршей.
— Спасибо, Далмун, — вздохнула друидка. — И за то, что судишь не по расе, а по делам, и за кров, и за участие.
— Да чего там… — кивнул жрец. — Он нам здорово помог, и ты тоже, лечением и в бою. Надеюсь, ему хватит духу поговорить с тобой, — и дварф уткнулся в кружку с пивом.
Ксаршей пожелал празднующим приятного сна и ушла пораньше. Шум гуляний просачивался даже сквозь толстые каменные стены. Она села на койку. Что теперь ей делать?
Эльфийка услышала отчетливый стук дверь. Открыв ее, она увидела на пороге Уголька. Он неловко потирал затылок, отчего волосы из его пучка небрежно топорщились.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он.
Ксаршей кивнула, парень облокотился о дверной косяк.
— Я обидел тебя, и сам не понял… — продолжил он. — Прости. Я обещал, что буду заботиться о тебе и защищать… Поэтому ты так сильно разозлилась?
— Да, — глухо отозвалась Ксаршей.
— Я хочу позаботиться о тебе, но я не могу бросить сестру там… Где запах крови и страшный шар.
Девушка кивнула.
— Ты стала мне очень дорога, Ксар, я не хотел причинить тебе боль, — продолжил полуэльф. — Все что я могу — немного позаботиться… Далмун знает, куда тебе надо. Домой ты попадешь и будешь в целости, поэтому об этом не бойся.
— Хорошо, — шепнула Ксаршей.
— Прости, — сказал он еще раз и ушел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ксаршей закрыла дверь, легла на постель и уставилась в потолок. Шторм на душе достиг своего пика, вздымались пенные валы, сверкали хищные молнии, черная вода грозилась потопить ее. За стенами гремели барабаны гуляний — это грохотали раскаты ее душевного хаоса. Эта гроза была полна злости на глупого мальчишку и его бездумные импульсивные поступки, но одновременно с ним — томящей нежности. Ксаршей не знала, чего хочет больше — обнять его или ударить. Ах, ну зачем Уголек согласился на эту сделку? Что теперь с ним будет? Страх за него был глубоким как море. Ей вдруг стало невероятно страшно, что полуэльф сгинет там, во тьме, как предсказывал волшебник, и она больше никогда его не увидит. Как она посмотрит в глаза Нари? Нет, даже не так… Как она будет без него? Ксаршей привыкла, что парень всегда рядом, как верная тень, всегда страхует, поддерживает. Без него станет невероятно пусто. Пусто, как в самом сухом ущелье… Но она не герой, чтобы идти до конца. Лес манил ее домой, призывал вернуться к простой и понятной жизни. Друидка устала бороться с этими волнами, устала преодолевать их. Мысленно она пошла на дно, вспышки молнии медленно удалялись, мрак спокойствия смыкался вокруг головы. Ей надо послушать Уголька и вернуться домой. Там ее место. Метания сменились холодом спокойствия. Ксаршей убедила себя, что надо вернуться домой, оставив все как есть, и погрузилась в транс, холодный и черный, как ее собственный усталый покой.
Утром друидка проснулась раньше всех. Помогла Геррил накрыть на стол и убрать часть посуды, оставшейся со вчерашнего гуляния. Когда Уголек вышел к завтраку, он был уже полностью собран в дорогу. Гладко блестели собранные в пучок волосы, за спиной раскидистый лук и мешок с вещами, а куртка сверкала новыми черными клепками. Геррил протянула ему тарелку, но он мягко отклонил ее.
— Спасибо, но я обойдусь, мне ещё стрелы забрать… — Уголек повернулся к Далмуну. — Спасибо за прием, ждите через недели две, — он кивнул друидке. — Пока, Ксар.
Тщательно выстроенная за ночь стена покоя треснула на душе у эльфийки. Она поняла, что не сможет ждать его две недели. Вскакивать по ночам, смотреть в окно и гадать, все ли с ним хорошо. Молиться богам, плакать по нему, в клочья разрывая сердце. Тешиться надеждой в мрачной холодной безвестности, что он все-таки вернется, улыбнется, скажет какую-нибудь утешительную глупость. Ксаршей вдруг поняла, что это страшней Подземья, призраков, чудовищ и обвалов.
Эльфийка порывисто поднялась со скамьи.
— Я с тобой, — сказала она. — Я делаю это для Ишитнари. Раз уж не сумела удержать дома, так хоть постараюсь сделать все, чтобы вернуть тебя и её дочь в Поместье.
Глава 18. Признание
Полуэльф уставился на Ксаршей округлыми от удивления глазами, невольно став виновником затяжного молчания.
— Я подожду тебя возле кузницы, — наконец сказал он, прервав игру в гляделки с девушкой, и направился к выходу.
Друидка хотела было рвануть следом, но Далмун ее удержал:
— Да никуда он тепереча не уйдет без тебя. Доешь и вот, ещё возьми в дорогу, — жрец фыркнул, поглядев на проем, в котором исчез парень. — Нда, кажется, ты его шибко удивила.
— Если мы вернёмся через две недели, когда настанет полнолуние, — тихо, чтобы только старый жрец услышал, шепнула эльфийка, — запри нас или посади на серебряную цепь. В остальное время мы не опасны.
— Так вы?… — удивленно протянул Далмун, затем кашлянул в бороду.
Ксаршей мысленно съежилась, ожидая какой угодно реакции. Скрывать свою проклятую породу от такого радушного хозяина, подвергая таким образом опасности всю его семью, было выше ее сил. Уж лучше честность, болезненная и хлесткая, словно оплеуха. Каково же было ее удивление, когда сошедшиеся на переносице брови Далмуна плавно разгладились на лбу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Хорошо… что сказала, — тихо, под стать ей, ответил он. — Я служу Морадину больше двухсот лет, почти всю мою жизнь, и ни разу Владыка не оставил меня без верного наставления. Он посылал насчет вас чистые знаки, и, пускай вы поражены проклятием, я готов открыть для вас свои двери.
