Узи Рылов прыгнул мне на спину, схватил за уши и начал трясти. Я сжал его запястье и повернулся к нему лицом. Ему было тринадцать лет, он был старше и проворнее меня. На бар-мицву он получил от своего дедушки верховую лошадь и парабеллум и был послан без еды на холмы к черкесам, чтобы доказать, что способен выжить. Но я уже во втором классе весил сорок два килограмма, сравнялся с ним ростом и ежедневно получал отмеренную дедушкой порцию колострума и ненависти. Я стал медленно-медленно отгибать назад три его пальца, пока не раздался негромкий хруст. Он побелел, упал и потерял сознание. Двое учителей унесли его, а я снова наклонился к гусенице, чтобы разглядеть ее поддельные глаза.
Вечером к нам пришел Рылов, чтобы поговорить с дедушкой, но дедушка, насмешливо перекатывая во рту кубики льда, посоветовал его внуку впредь играть со своими сверстниками, а не набрасываться на беззащитных малышей.
С тех пор на меня не нападали. Зато дразнили на переменах, и Пинес, который всегда ухитрялся выглянуть в окно учительской точно в нужный момент и заметить, что я уже закипаю, выбегал в таких случаях наружу, уводил меня в школьный «Живой уголок» и клал руку мне на затылок, снимая с меня напряжение и ожесточенность.
Дважды в неделю, после обеда, я выходил с ним в поля. В «Школу Природы».
«Природа чужда расточительству витийствовал он, пока мы шли по пыльной дороге в сторону вади. — У нее все идет в дело. „Держись за это и не убирай руку от того“[135]. Существуют червячки, которые живут в кожуре чеснока. Существуют паучихи, которые пожирают своих самцов. Коровий навоз, сгнившие фрукты, ткань, бумага — всему находится применение».
Он шел, заложив руки за спину, как помещик, осматривающий свои владения. Я тащил на плечах квадратный военный ранец, набитый пинцетами, сачками, пустыми спичечными коробками и заклеенными бутылочками с хлороформом. «Этот ранец дал мне твой дедушка, — сказал он. — Это ранец английских радистов, который принадлежал твоему дяде Эфраиму».
Я предложил Пинесу поискать богомола. Это насекомое привлекало меня сочетанием жеманной походки и ханжеского вида. Но тут нашу тропу торопливо пересек оранжевый жучок с черными пятнышками на спине, и я указал на него Пинесу, который вертел головой по сторонам, не переставая разглагольствовать. Учитель возбудился.
«Может, на этот раз нам повезет», — сказал он и велел мне не сводить глаз с жучка. Тот двигался прямо вперед, чем-то явно озабоченный. Его короткие, похожие на палочки ножки безостановочно шевелились.
«Замечательное обоняние», — прошептал Пинес и пополз за ним на четвереньках.
Четверть часа спустя жучок побежал быстрее, и мы учуяли едва заметный запах падали.
Жучок исчез под слежавшимся слоем соломы.
«А ну, посмотрим» — сказал Пинес и, приподняв солому, обнажил трупик щегла. Мы уселись с подветренной стороны, чтобы не дышать зловонием, и Пинес велел мне внимательно приглядываться к тому, что сейчас произойдет.
Появился второй жучок, прокладывая себе дорогу между комьями земли. Не теряя времени, оба жука поспешили совокупиться возле трупа.
«Видишь, Барух, — сказал Пинес. — Природа чрезвычайно разнообразна. Одни пары назначают свидание в поле, среди цветов, другие идут в театр, а эти двое ищут зловоние».
Теперь оба жука начали подкапываться под мертвого щегла. Они выбрасывали наружу маленькие комочки земли и мелкие камешки, и труп все глубже погружался в ямку. Мы просидели там несколько часов, пока птица не исчезла полностью, укрытая слоем земли.
«А теперь, — сказал Пинес, — мамаша-жук отложит свои яйца в труп и будет жевать падаль, размягчая ее для своих будущих детей, пока не появятся на свет личинки. Одни дети растут во дворцах, а другие — в падали. Да будет моя доля с вами, убогие мира сего, ибо вы соль земли».
Он взял меня за руку, и мы пошли домой.
Когда врачи объявили, что Пинес уже может вернуться в деревню, Бускила нанял для него специальное такси, а я предложил ему пожить несколько недель у меня. Но Пинес сказал только: «Домой».
Слезы, вызванные грустью и мучительным усилием, стояли в его глазах, когда мы наконец добрались до его дома. Он очень постарел за эти дни. Маленькие сгустки крови с точностью хирургического ножа перерезали нити его памяти, разрушили все плотины, которые он возводил со дня прибытия в Страну, и понудили центр голода в его мозгу посылать непрерывные сигналы.
«Все ребята поумирали, — сказал Пинес. — Пали в войне с соблазнами и от тяжкой работы. Только Левин да я пока еще живы. Двое никчемных стариков».
Теперь он уже не преподавал и почти не приглашал учеников к себе домой. На поля он тоже не выходил и лишь иногда сидел в своем саду, глядя на ползущих по земле муравьев и прыгающих в траве кузнечиков. Песчаный удав, выпущенный из клетки, лежал, свернувшись ленивыми кольцами, среди диких цветов в «Живом уголке». Свои зоологические коллекции он разделил между мной и школой. Выцветшие пресмыкающиеся в их банках с формалином, членистоногие и пустые птичьи яйца остались в «Живом уголке». Но, кроме обычной классификации, Пинес делил всех животных еще и на «полезных» и «вредных» и поэтому свои собственные коллекции тоже разделил на два больших семейства — «Наши друзья» и «Наши враги».
«Трудное деление, — признавался он. — Щурка, например. С одной стороны, она уничтожает ос, но с другой стороны — также и пчел Маргулиса. Или мангуст, который одновременно охотится и на полевых мышей, и на цыплят».
«Когда видишь насекомое, птицу, млекопитающее или пресмыкающееся, первым делом спроси его: „Ты с нами или против нас?“», — сказал мне Пинес уже во время наших первых совместных прогулок в полях, когда мне было пять лет.
«Свою коллекцию „Друзей“ я оставлю тебе, — сообщил он мне. — Ты этого заслуживаешь».
Он любил советоваться с дедушкой, который был специалистом по садовым вредителям, и они вдвоем преподали мне первые уроки их распознавания и уничтожения. Однажды они привели меня в сад и, положив мне руки на плечи, подвели к одному из грушевых деревьев.
«Смотри внимательно», — сказал дедушка.
Двое мужчин, в одинаковых серых рабочих рубахах, один в каскетке, другой в широкополой соломенной шляпе, высились надо мной с торжественным выражением на лицах. Волнение, причины которого я не понимал, ощущалось в воздухе.
«Но я ничего не вижу», — сказал я.
Дедушка опустился на колени и указал на круглое, диаметром примерно в полсантиметра, отверстие в стволе груши. На земле, под отверстием, виднелась маленькая кучка тонких опилок.
«Этот хищник может уничтожить все дерево целиком», — сказал Пинес.
Дедушка вытащил тонкий, длинный кусок стальной проволоки с заостренным и завитым, как пружина, концом.
«Удочка садоводов», — сказал он и опять стал на колени возле дерева. Осторожным и уверенным движением он сунул свою удочку в туннель личинки. Полтора метра проволоки медленно исчезли внутри ствола, и дедушка молча вздохнул, поняв, как велик причиненный личинкой вред.
«Вот она, мерзавка!» — сказал он, почувствовав, что острие воткнулось в личинку.
Он слегка повертел проволоку, вонзившуюся в тело добычи, как будто поворачивал пробочник, а потом начал осторожно вытягивать ее наружу. Из глубины ствола послышалось омерзительное царапанье вырываемых из сердцевины дерева зубов и когтей, от которого у меня озноб прошел по коже, а затем свистящий, тошнотворный писк чего-то мягкого, что цеплялось за стенки своей норы, сопротивляясь вытягиванию на свет.
«Давай, вылезай!» — сказал дедушка, вытаскивая конец проволоки наружу. Мягкий оранжево-желтый комочек, испещренный черными точками, извивался и крутился на завитом острие, выставленный на всеобщее обозрение и позор. Дедушка придвинул его к самому моему лицу, и во мне поднялись тошнота и ненависть.
«Посмотри хорошенько, Малыш, — сказал дедушка. — Это враг. Медведка».
Так начались мои сельскохозяйственные уроки. Дважды в неделю меня посылали в сад высматривать маленькие кучки опилок у основания деревьев.
Я до сих пор помню, как сам вытащил первую свою личинку из ствола яблони ранет. Судороги этого чудовища и скрежет ее зубов внутри ствола передались по стальной проволоке моим пальцам, руке и всему телу.
«Не бойся, Барух, — сказал мне дедушка, — она в твоих руках».
Я стряхнул личинку на землю и раздавил ее ногой.
Когда медведка уничтожила абрикос в саду Либерзона, Пинес срубил мертвое дерево и стал расковыривать маленьким топориком его ствол, пока не добрался до одной из личинок.
Он отрубил кусок дерева вместе с личинкой внутри. «Тебя мы присоединим к коллекции, — улыбнулся он личинке. — А остальным твоим сородичам приготовим подходящие похороны».
