На этот раз я не чувствовала необходимости набрасываться на кофе. Вместо этого хотела продлить этот момент как можно дольше. Зейн положил руку на затылок Лекси так же, как и на мой.
— Вы справитесь, — пообещал он. — Идите к солнцу на другой стороне.
Он посмотрел на нас еще мгновение, затем отпустил, вернувшись к плите. Лекси молча протянула мне кружку. Я взяла ее, и мы смотрели, как Зейн выкладывает на тарелки бекон и яичницу. Дружеская тишина опустилась снова.
— У нас есть подставки для тарелок? — спросила я, нарушая молчание.
Мы с Лекси захихикали над абсурдностью того, что у таких, как мы, могут быть подставки. Большую часть времени мы ели вне дома. А когда Лекси готовила что-нибудь, в чем не содержалось бы тысячи «суперпродуктов», мы ели на коленях перед телевизором. Кухонный стол использовался для потребления кофе, пиццы и иногда случайного завтрака. Никаких подставок. Поэтому мы смеялись. Зейн стоял и смотрел на нас с теплотой в глазах. Когда мы закончили истерить, он одарил нас своей крохотной полуулыбкой.
— Да, — тихо сказал он нам, — мои девочки это переживут.
Были ли это его слова, или наша способность не терять надежду после того как наши сердца разбились вдребезги, или и то, и другое, но я ему поверила.
Булл
— Ты веришь в рай?
Булл перевел взгляд со сковороды на красивые и повлажневшие глаза ребенка, которого он начал считать своим. Нет. Не начал. Лекси была его. Как и Мия. Вот почему его вывернуло наизнанку при виде боли на лице Лекси, когда она задавала вопрос. Почему его разрывало на части, когда вчера она рухнула в его объятия. Как Мия старается быть сильной ради дочери, пока сама истекала кровью. Его сразило то, насколько сильными они обе были. И в то же время делились с ним этой силой для борьбы с его демонами.
Его выводило из себя то, что от этой боли он не мог их ни спасти, ни защитить. Он увидел их впервые за две недели, а их красивые лица были искажены страданиями. Он был чертовски благодарен за то, что решил вернуться сегодня, после того как понял, что едва смог прожить две недели без женщины, поглотившей его разум. И ребенка, осветившего его жизнь.
— Не уверен насчет Бога, девочка. Не верю в то, что причинит столько боли людям, заслуживающим счастья, — честно ответил он. — Но я верю, что эти люди, хорошие люди, уходят в лучший мир, которого они заслуживают.
Булл не верил в рай. Хотел, но не мог. Желал каждой фиброй своего существа. Это могло бы намного облегчить борьбу с его личными демонами. Обеспечило бы его арсенал дополнительным оружием. Знать, что она может быть в том месте, невредимая и исцелившаяся от ужасов, которые жизнь преподнесла ей в последние часы. Но тьма, которую он приветствовал как старого друга, та, что клубилась в его душе, говорила ему, что там нет ничего, кроме черноты. Никакой помощи. Никакого облегчения вины. Не то чтобы он сказал бы такое Лекси. Он лгал бы о небесном царстве тысячу раз до конца своей жизни, если бы так смог защитить ее от боли.
— Думаешь, Стив и Ава там? — спросила она таким беззащитным голоском, что Булл должен был сделать все возможное, чтобы защитить ее.
Он обхватил ее лицо ладонями.
— Я знаю это, дорогая, — солгал он.
Выражение облегчения на ее лице почти заставило его поверить, что наверху есть что-то еще. Конечно, вселенная не была бы настолько жестока, чтобы отнять что-то у кого-то вроде Лекси и не дать ей взамен ангелов-хранителей.
Она повернула голову.
— Мама! — воскликнула она и побежала в материнские объятия.
Мия выглядела прекрасно, даже несмотря на тяжесть горя, свалившуюся на ее плечи. Безусловно, она носила маску, чтобы защитить дочь от боли. Она была чертовски красивой женщиной, которую он когда-либо видел. И которую когда-либо увидит. Он это знал. Она была прекрасна. Эта мысль пронзила его сердце, когда их взгляды встретились поверх плеча Лекси. Она была прекрасна. Во всем. Внутри и снаружи. Это была невинная красота. Будто жизнь ни разу не приносила ей боли, лишений или трудного пути. Булл знал, что жизнь принесла Мии боль, лишения и чертовски трудный путь. Все составляющие, чтобы разрушить ее красоту и саму Мию. Вместо этого они сделали ее лишь краше. Запредельно красивой. Как гребаную сверхновую.
Поэтому, когда Лекси отошла от матери, у него не было другого выбора, кроме как подойти к ней. Прикоснуться губами к ее голове. Почувствовать ее тепло. Вдохнуть ее сладкий запах. Отдать ей все силы, какие только можно было отдать. Да, он отдаст ей с Лекси каждую каплю, что у него осталась, чтобы подарить им солнечный свет и направить по ровному пути. Он уже знал, что они — единственный свет в кромешной тьме его жизни. Они пробуждали надежду, что из пепла его души может возродиться нечто. В этот момент он понял, что больше никогда не сможет жить во тьме.
Мия
Неделю спустя
Я сидела в своей машине, глядя на арку из кованого железа передо мной, не в силах пошевелиться. Ремень безопасности все еще был пристегнут. Я только что заглушила мотор, но с места не сдвинулась. Не была способна на большее, чем просто смотреть на здание, так полюбившееся мне за короткое пребывание в Амбере. Одна из многих вещей, которые я полюбила. Но теперь я не понимала, как мне туда войти. Как я все еще могла его любить.
Прошла неделя с того дня, как я получила ужасную новость, с тех пор, как наш с Лекси мир и семья стали намного меньше. С того утра, когда наша с Лекси семья стала больше за счет байкера, оказавшего нам поддержку, без которой мы бы не выжили. Сборы, полет в Вашингтон, планирование похорон, неискреннее общение с невнимательными друзьями. Труднее пришлось с настоящими друзьями, которые были частью жизни не только Авы и Стива, но и нашей с Лекси. Тех, кого мы не видели месяцами, кто пришел нас поддержать. С ними было сложнее.
Общение с полицией вылилось в сущий кошмар. Пришлось давать показания, в то время как нам ни черта не говорили, только то, что случившееся со Стивом и Авой было кражей со взломом, пошедшими не по плану.
Все это время Зейн был рядом с нами. В основном молчал, но говорил в нужные моменты, когда это имело значение. Он всегда был рядом со мной, прикасался ко мне так часто, как только мог, заявляя на меня права. Его жесты трудно было назвать любящими, но они были максимально нежными, хотя большую часть времени он держался сурово и невозмутимо. Его нежные взгляды предназначались только для меня и Лекси. Он не избегал демонстрации того, что тоже заявляет на нее права. Убирал волосы с ее лица, сжимал руку, обнимал за плечи в те моменты, когда из-за горя она не могла улыбаться. Он давал понять миру и нам, что теперь является частью нашей жизни, нашей семьи. Лекси ничуть это не смущало; она привязалась к Зейну так, что мне казалось, она тоже заявляет на него права. Она даже не моргнула, когда он заселился со мной в один номер, который мы сняли в отеле. Номер, за который он настоял заплатить, когда я поняла, что не смогу находиться в доме Стива и Авы, в первом доме, который был у нас с Лекси после того, как мы сбежали из ада.
Именно тогда, в первую ночь в отеле после утомительного путешествия и организации похорон, я рассказала Зейну, почему не могу смириться с этим.
Мы только закончили заниматься любовью. Это совершенно не походило на отчаянный, яростный трах, которому мы предавались до вечеринки. До того, как он меня бросил. Сейчас было другое отчаяние. Отчаянное желание запечатлеться в каждой частичке меня. Поклоняться каждой частичке меня. Владеть моим телом. И моей душой.
Так что после я лежала в его объятиях, прижимаясь к его груди. Мы молчали, как обычно после занятий любовью. Я только-только стала привыкать к тому, что могу расслабиться, насладиться близостью момента и заснуть, чувствуя себя в безопасности, поэтому мы обычно молчали. Зейн, потому что он был… Зейном, а я, потому что мою голову одолевало слишком много мыслей, и мне хотелось насладиться моментом, а не обременять нас словами. Что-то новенькое для меня. Так что я особенно удивилась, когда Зейн заговорил.
