– Иной выход мог бы найтись, если бы…
– Тсс!
Приближался некто – вроде бы здешний, вроде бы даже под хмельком, чуть покачиваясь, что-то мурлыча под нос; шел прямо на них. Форама быстро огляделся; нет, никого другого поблизости не было. Тогда он повернулся – так, чтобы ни малейшего света не падало на его лицо, а Хомура, чуть сместившись, оказался между Форамой и приближавшимся. Позади того показалась еще одна фигура, но это был Горга, державшийся шагах в десяти. Незнакомый подошел, остановился в двух шагах, все так же чуть пошатываясь – но глаза смотрели трезво и пристально.
– Форама, ты, что ли? – спросил он, и даже язык, кажется, не совсем повиновался ему. – Куда же ты подевался от ребят? А мы тебя ждем, может, еще что выдашь интересное…
– Давай отсюда, – проговорил Хомура холодно. – Здесь на чужака не пьют. Поищи, где подают.
– Слушай, Форама… – но уверенности в голосе пришедшего не было, он явно бил наудачу.
– Катись-ка ты к своему Фораме, – сказал Хомура и шагнул вперед, а Горга, так и держась в десяти шагах, громко, подчеркнуто кашлянул. – А сюда не показывайся, – продолжал Хомура. – Здесь и без тебя комплект.
– А ты его не видел случайно?
– Думаешь, я всех тут знаю?
– Ну, он заметный – треплется про науку, про взрывы…
– А-а… Дружок, что ли?
– Ну да, дружок. Сам позвал, чтобы я приехал, и вот… А ведь я ему свеженький материал привез, как раз к случаю.
– Видел я его час назад, – сказал Хомура. – Тут целая шарага была, а сейчас – не знаю. Пошарь по кустам. Он тут уже тепленький был.
– Да? Ну ладно. А вы оба, – он все изворачивался, пытаясь ненавязчиво заглянуть в лицо Фораме, но Хомура возвышался непоколебимо, а Горга приблизился на несколько шагов и снова внушительно кашлянул, – вы оба, если заметите, скажите, дружок его ищет. По имени мар Цоцонго, это я и есть. Или лучше крикните меня погромче, я далеко не уйду… А еще лучше – позовите подружку его, тоже приехала, любовь у них с давних времен, вот она и беспокоится…
Великим напряжением сил Фораме удалось удержаться на месте. Хорошо, что чужой не видел выражения его лица.
– Непременно передадим, – сказал Хомура без любезности.
– А твой дружок что – онемел, что ли? Слова не скажет.
– А он таких, вроде тебя, не любит, – ответил Хомура хладнокровно. – Два слова – и сразу в рыло. Так что ты его лучше не трогай…
Поверил ли самозваный Цоцонго или нет, но мундир Хомуры он разглядел хорошо; хотя и без знаков различия, мундир внушал уважение, и пьяным Хомура явно не был, так что обострять не стоило: мало ли какие свои дела могут решать стратеги в этом месте. Пришлый удалился, не забывая, впрочем, пошатываться. Горгу он обошел, сделав небольшой крюк, – и видно было, как из кустов, что возвышались подальше, вслед ему скользнуло несколько теней.
– Вот, – сказал Хомура, когда они отошли. – Это вам о чем-нибудь говорит?
– Я узнал голос. Слышал его сегодня утром. Потом объясню. Мин Алика… Неужели они ее задержали? Она же ни при чем!
– Нам надо поспешить, мар Форама. Сможем ли мы провести вас в центральный пост Полководца или нет, но здесь вам делать больше нечего. Идите за мной, старайтесь не выходить на свет. Штык-капрал, прикройте нас с тыла.
– У вас есть транспорт?
– Военный катер всегда в распоряжении операторов.
– Там, у себя, вы оставляете его наверху?
– Да, это дежурный катер, он всегда остается на поверхности. Вниз спускают только катера старших начальников, если самых старших – то даже без проверки: эти катера сами подают все нужные сигналы. Но у нас такого нет.
Горга подошел вплотную.
– Таким катером можно воспользоваться, – сказал он уже почти совсем трезвым голосом. – Машина Верховного годится?
Форама и Хомура уставились на него, не понимая.
– Свяжитесь с ней из своего катера, – посоветовал Горга. – С водителем. Мастер капрал Сала. Мой двоюродный брат. Скажите: Горга очень просит. Горга отплатит.
– Господи! – пробормотал Форама. – Вот уж нежданно-негаданно…
– Ай-о, – сказал Горга, – не за что. Так приятно посидели с человеком, поболтали – отчего же не помочь?
– Спасибо, Горга, – сказал и Форама. – Надеюсь, еще увидимся.
– Здесь – не знаю, капитан, – сказал Горга, чуть улыбнувшись. – Я свое заканчиваю, ты – еще нет. Но – увидимся…
– Питек… – тихо проговорил Форама всплывшее из недр памяти имя.
– Счастливо оставаться, мары! – Горга четко повернулся и зашагал прочь. Форама смотрел ему вслед.
– Поехали, – сказал Хомура, не очень, кажется, удивившийся последним словам обоих. – Снизимся перед первой охранной линией и пересядем в тот катер. Хорошо бы и остальные решения найти так же просто…
* * *
Услышав сигнал готовности – резкий, неприятный звук, что-то среднее между пронзительным звонком и свистом, Мин Алика поспешно легла в койку, не раздеваясь, и почти одновременно тонкая сеть страховочных амортизаторов развернулась в полуметре над нею и повисла, как полог из редких кружев. Было это, в общем, лишней перестраховкой, лишней в девяноста девяти случаях из ста, но бывает ведь и сотый. Что-то где-то вовне приглушенно проскрежетало, койка деликатно подтолкнула женщину снизу – вот и весь старт, вернее – первый его этап, на антигравах, бесшумный, почти безопасный; второй должен был начаться в заатмосферном уже пространстве. Сразу же наступила невесомость, и Мин Алике стало как-то не по себе, чтобы отвлечься от неприятных ощущений, она постаралась расслабиться и думать о вещах, вроде бы отвлеченных и приятных, думать как бы спокойно, со стороны, именно так, как чаще всего думается в дороге, где человек является всего лишь пассажиром, где от него ничего не зависит, все дела, даже срочные, волей-неволей отложены до прибытия в точку назначения, и можно не спешить (за тебя спешит то средство передвижения, на котором ты едешь, плывешь или летишь), и спокойно предаваться раздумьям – не избирательно, но в том порядке, в каком они сами на тебя наплывают. Вот и Мин Алика сперва внушила себе, что все дела на оставшейся позади планете для нее временно перестали существовать (кроме Форамы Ро, конечно; но он не был делом, он был частью ее самой – частью, как бы оставленной на Старой планете в залог собственного возвращения), а дела на родной планете еще не наступили. Однако Вторая приближалась, и теперь можно было откровенно признаться себе в том, что все годы Мин Алика свою планету помнила и по ней скучала, только не позволяла себе останавливаться на подобных мыслях, даже мимолетно, чтобы не заболеть черной тоской; не хватало ей родной планеты, и не только потому, что она там родилась (факт биографии, порой не значащий абсолютно ничего), но и потому, что, какими бы недостатками социального, экономического или иного типа ни обладала Вторая, но она просто была лучше, даже для непредвзятого арбитра, не уроженца ее. Она была, во-первых, меньше, и, значит, уютнее, и понятие ее единства и нераздельности возникало и укоренялось легче и естественнее, чем там, откуда Мин Алика сейчас летела. Вторая была меньше, но плотнее, кстати сказать, так что ощутимой разницы в напряжении силы гравитации на поверхности обеих соседок не было. Родная планета не была единым, глобальным городом, как здесь – нет, теперь, вернее, уже «там»; тотальная урбанизация не то чтобы не успела еще наступить на планете Мин Алики, ее там сознательно старались не допустить, и планета оставалась зеленой, а не серой, воду ее рек и озер можно было пить, не боясь отравиться, и было там немало мест, где еще можно было уединиться и даже не слышать никакого иного шума, кроме посвиста ветра, шелеста листвы, плеска волны, голосов насекомых и птиц. Но, конечно, не даром; то, что принято называть уровнем жизни, то есть степень проникновения искусственной природы в жизнь каждого человека (в итоге в технологических цивилизациях все сводится именно к этому), – уровень жизни был на Второй планете ниже, чем на Старой, на которой Алика загостилась так долго. Сколько же лет уже она там пробыла? Семь? Восемь? Ну-ка, ну-ка… Родная моя! Смеешься – одиннадцатый год пошел! Так сколько же тебе лет в таком случае – по-настоящему, не по легенде? Ведь когда ты ушла в разведку, тебе было уже девятнадцать?.. Впрочем, кого интересует возраст? Форама все равно старше.
Форама, да… Мин Алика закрыла глаза и на миг перестала быть похожей на Мин Алику, какой была только что – хорошо, что сейчас ее никто не видел. Но тут же собралась с силами и снова стала прежней, привычной всем, и самой себе прежде всего. Одиннадцать лет, значит… небольшой как будто бы срок, однако за это время может измениться многое. Конечно, информации о родной планете у Мин Алики в общем хватало: даже из массовой информации Старой планеты можно было, введя известные поправочные коэффициенты, узнать достаточно много, а ведь Алика пользовалась, разумеется, не только массовой информацией. Но хотя известия говорили о многом – о сменах за Круглым Столом, об уровне производства, о военных делах, о событиях общественной жизни, – в них не было ничего о том, как плещет вода, и шелестят листья, и бабочки летают над солнечным веселым лугом. А сейчас, приближаясь, Мин Алика вдруг почувствовала, что больше всего ей не хватало именно этого, и ощутила острое желание не возвращаться на Старую, но как-то перетащить сюда Фораму и жить на своей планете, если даже понадобится уйти из разведки (если отпустят – подумала она параллельно) и существовать лишь теми же самыми рекламными картинками, в фабрикации которых она за прошедшие годы изрядно поднаторела. Существует же и на Второй реклама!.. Но тут же что-то словно толкнулось в ней изнутри, как если бы она была в тягости (но этого не было, это уж точно) – толкнулось так, что она даже попыталась приподняться над пологом, и расслабленность прошла вмиг; как же можно было забыть о главном – что миру, вместе с нею и Форамой, осталось существовать, может быть, считанные дни и часы даже, и о том, что она летит не ради того лишь, чтобы отчитаться перед своими хозяевами, но в первую очередь – чтобы подыграть Фораме отсюда и добиться результата, нужного им обоим, нужного Мастеру и Фермеру, и обеим планетам – и всей необъятной Ферме, и всему великому множеству подобных ферм, где растет Тепло и Счастье.
