Что мне оставалось делать? Я знал напористость Евгения Яковлевича. Мне импонировало его желание выполнить задачу во что бы то ни стало и как можно скорее, чтобы надежно прикрыть с воздуха наши танки. Риск, конечно, был большой, но главное — боевая задача выполнялась энергично, хитро и смело. И я «благословил» Савицкого…»
Да, Сергей Игнатьевич доподлинно раскрыл сущность нашей миноискательной работы, как бы нынче сказали — комплексного подхода в решении проблемы. И хотя нельзя было считать его самым надежным, но ведь война порой диктовала необходимость и таких, весьма далеких от академических прописей, решений.
К слову сказать, едва мы приземлились и обследовали аэродром, видим, идут наши Яки. По тому, как они присматривались, как начали свой маневр, я понял: намерения у ребят более чем решительные, и предложил своим пилотам залечь в щель.
Дело в том, что аэродром у Сохачева был запружен всяческой техникой гитлеровцев. Группа Яков, как потом выяснилось, возвращалась с «охоты», и летчики решили, что немцы отсюда еще не улетели. Ну и штурманули!
После посадки, когда пилотам стали известны результаты их работы, когда им сообщили даже количество попаданий по вражеской боевой технике, они немало удивились: откуда бы вдруг стали известны такие подробности? А обстояло все, понятно, довольно просто. Я проследил за действиями группы, затем ознакомился с результатом атаки и сообщил обо всем этом в полк по радио.
Вскоре на этот аэродром перелетели истребители дивизии А. А. Корягина, за ними — штурмовики. Прикрытие и поддержка гвардейцев были обеспечены четко и своевременно.
Да, в какие только ситуации не приходилось попадать в годы войны и в воздухе, и на земле. Ко всему-то, кажется, привык, всякого насмотрелся — и жестокости нечеловеческой, и милосердия, и подлости. Ничто, кажется, не могло уже ни напугать, ни удивить. Но вот в дни Висло-Одерской операции случилось как-то со. мной такое, во что за час до событий и сам бы не поверил.
В самом деле, босяк Женька Савицкий, выучившийся за кусок хлеба драться на ринге с чужеземными матросами-неграми — чтобы как-то выжить, выстоять на этом свете, рванувший потом из пролетарских рядов на своем истребителе чуть ли не до седьмого неба — дослужился до генерала! — и вдруг закатывает сольный концерт на органе, да кому бы подумать? — эсэсовцам из дивизии «Мертвая голова»! Хорошенькое дело… Однако расскажу, как это все произошло. Значит, наступали мы с боевыми порядками танковой дивизии настолько стремительно, что пилоты мои месторасположение командного пункта корпуса не успевали порой не только привязывать к какому-то населенному пункту, но и на картах-то полетных обозначать. И вот как-то остановились мы у небольшого польского местечка. Комдив-танкист, совсем еще молодой, бравый полковник, обращается ко мне:
— Товарищ генерал, вы со своими людьми располагайтесь на ночлег вон у того костела, видите? Рядом там какие-то еще строения стоят. А мы в этом местечке определимся.
Я согласился и попросил у полковника-танкиста для охраны штаба корпуса танковый взвод.
— Хорошо, — ответил комдив, распорядился, и вскоре мы вместе с танками подкатили прямо к костелу.
Вечерело. Крепчал морозец. За день-деньской, следуя за танкистами, мы изрядно порастряслись на разбитых дорогах, я уже настроился на крепкий сон — лишь бы приткнуться где-то, но дверь костела оказалась закрытой.
— Стучи! — приказал я командиру роты охраны. — Вызывай, кто там есть!
Тяжелые удары сапог ротного, кажется, подняли бы и мертвое царство, и вскоре пред наши очи предстал сам ксендз. Минуту-другую мы выясняли, на каком языке будем разговаривать — польский не подходил нам, русский — ксендзу, так что переговоры наши начались на немецком. Договорились, к удовлетворению обеих сторон, что займем коттеджи, часть пристроек к костелу, а затем хозяин хоть и сдержанно, но отозвался на нашу просьбу осмотреть костел и великодушно разрешил мне войти туда первым.
Вошли. Ну, костел как костел: пан Езус, матка Бозка — это мы сразу поняли. Гляжу, внутри помещения стоит огромный орган.
— Ваше преосвященство, — на всякий случай повысил я в должности сельского ксендза, — а нельзя ли на нем поиграть? — И показываю на инструмент.
Без особого восторга польский поп все-таки согласился, — а что тут сделаешь? — но, заметил я, лицо его вытянулось и выражало явное неудовольствие. Однако меня уже несло, уже не остановить!.. Устроившись поудобней, я нажимаю всей пятерней сразу несколько клавиш, и… тишина. Орган молчит. Ксендз снисходительно улыбается и объясняет то по-польски, то по-немецки — мол, для работы музыкального инструмента необходимо качать воздух мехами.
— Понятно, — быстро усваиваю я и кричу одному из своих пилотов. — Вася, дай газу — машина не тянет!
Органист, признаться, я был неважный, хотя музыку люблю, да и на пианино худо-бедно, а играл. Но вот когда взял первый аккорд, и он так возвышенно, так торжественно зазвучал и полетел куда-то, похоже, сквозь стены храма — дух у меня захватило!.. Впечатление было такое, будто заиграл целый оркестр. Очень мне это, помню, понравилось.
Потом мы сели ужинать. Пригласили ксендза. Он пришел, выпил полстакана спирту (хоть и поп!), повеселел, гляжу, и предлагает:
— Сейчас я вам сыграю на органе.
— А нельзя ли что-нибудь веселое? — прошу я. И как пошел, как пошел ксендз работать на том органе — хоть польку-бабочку пляши! В общем, получили мы немалое удовольствие и отправились спать.
Ночь прошла спокойно. Наутро собираемся уезжать, а ксендз подходит ко мне и говорит:
— Пан Савицкий, а далеко ли польские войска? Проникся служивый уважением ко мне — я заметил — от одной только фамилии: в Польше-то Савицких, как у нас Сидоровых!
— Идут, — объясняю, — с нами наступает целая армада — Армия Людова!
Тогда ксендз перешел на шепот, и тут у меня брови на лоб поползли: оказалось, что под нами, в подвале, сидит человек двести вооруженных до зубов немецких солдат.
— Я не знаю, как мне быть, — продолжает ксендз и показывает на кованую железную дверь с громадным засовом. — Третий день их не кормлю, а они молчат.
— Но как ты загнал туда столько фашистов? — удивился я.
— Это просто было, — улыбается ксендз. — Стояла у нас здесь немецкая часть. Узнали немцы о моих запасах в подвале костела и устроили там обед. Вошли с оружием, зажгли свечи и принялись за копченые колбасы, окорока да виноградное вино! Пока пили, я их и запер. Наверху был один только солдат — дежурил на телефоне. Его мы оглушили…
Ксендз начинал нравиться мне.
— Но как же: святой отец — и оглушил? — решил все-таки выяснить я всю историю до конца.
— Это, пан Савицкий, совсем просто было, — отвечает ксендз. — Моя Ядвига подошла к нему, принялась кокетничать, а я в это время куском трубы от водопровода и стукнул его по голове. Он до сих пор там лежит, правда, живой. Мы с Ядвигой связали его…
«Что же делать? — задумался я, — надо как-то решать». На всякий случай распоряжаюсь поставить два танка напротив костела, пушки их направляем прямо на выход из подвала, и через кованую дверь начинаю переговоры. Слышно плохо, но, похоже, немцы готовы сдаться на милость победителя.
— Давай! — решительно командую ксендзу. Он не без труда открыл засов, потом отпер большим ключом внутренний замок — дверь тяжело, со скрипом распахнулась, и вот первыми показались из темноты подвала офицеры. Мои автоматчики прямо у выхода обыскали каждого: оружие отобрали, а потом согнали всех во двор костела. Эх и наглые же это были головорезы! Надменно так выстроились, словно не в плен попали, а на какой-то смотр. Выяснилось: компания сия ни больше ни меньше — эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова»!
Подъехал комдив наших танкистов. Держим с ним военный совет — как быть с этими разбойниками. Коль сдались в плен — теперь, действительно, хоть снова за орган садись да концерты по заявкам гоняй, пока пехота не подойдет. «Ахнуть бы по гадам из всех мортир!» — подмывало невольно. Но тут командиру танковой дивизии приходит простое и четкое решение:
— Пусть посидят в подвале — ну их к черту! Мне боевую задачу выполнять надо, а не выгуливать этих собак!..
Я с такой идеей был солидарен. Так что осмотрели мы тот подвал — не подвал, а целый конференц-зал! — все, чем подкопы можно было вести, убрали и загнали фашистов на старое место.
Чтобы смирно себя вели, дверь мы решили заминировать. При этом одному из старших офицеров «Мертвой головы» популярно объяснили, что произойдет, если его приятели вздумают ломиться наружу. Ксендза, когда установили мину, я попросил собрать всех его работников. Он сказал, что при костеле остался один. Тогда ему напомнили о Ядвиге. И вот пришла удивительной красоты полька. Речь с красавицей я повел по-военному кратко и жестко:
— Вход заминирован! Немцев здесь держать до прихода основных сил. За отступление от наших указаний — смерть!..
