– Тебе плохо, отец?
– Раны ноют, но ничего, выдюжу. Иисус Христос не такое терпел. Как-нибудь с Божьей помощью поправлюсь. Ты вернешься в Воробьево?
– Сначала в Кремль заеду, посмотрю, насколько разрушил огонь дворец, храмы, стены. Потом решу.
– Не спеши с возвращением в Москву, государь. Судя по всему, нас ждут большие волнения.
– Почему ты так считаешь, владыка?
– А до тебя доходили слухи, которые распространяются по городу быстрее любого пожара?
– Нет. Что за слухи?
– А вот об этом тебе протопоп Федор Бармин скажет. Он по Москве ходил, слушал разговоры людей. Много чего узнал. – Митрополит послал служку за протопопом.
Тот вошел, поклонился в пояс.
– Расскажи государю, Федор, о чем в Москве простой люд говорит, – велел ему митрополит.
– Народ много чего болтает. Такое и слушать-то не след.
Иван повысил голос:
– Рассказывай все! Или не видишь, пред кем стоишь?
– Не гневись, государь, все расскажу.
– Ну?..
– Слухов разных много. Одно в них общее: народ уверен, что Москва загорелась не случайно. Одни говорят, что пожары – дело рук псковичей, доведенных до нищеты наместником Иваном Турунтаем, князем Пронским, очень дружным с твоим дядей Михаилом Васильевичем Глинским. Другие считают, что в беде повинны новгородцы, сторонники Шуйских, уже покойных. Но чаще всего я слышал, что Москва сгорела волшебством.
– Каким еще волшебством?
– Люди думают, государь, что в Москве объявились чародеи. От их колдовства она и сгорела.
– Чушь полная. Ты сам-то в это, Федор, веришь?
– Побыв среди людей обозленных, потерявших все, во что угодно поверишь.
Митрополит сказал Бармину:
– Ступай, Федор! По улицам больше не ходи.
– Слушаюсь, владыка. – Протопоп Бармин ушел.
Иван посмотрел на митрополита и заявил:
– Но это же полная ерунда! Как в такое можно поверить?
– Народу неважно, чему верить. Ты слышал, обездоленные люди обозлены, полны ненависти, их боли, горю, безысходности нужен выход, те люди, на которых можно выместить потерю близких. Бармин промолчал, а я скажу! В народе вовсю распространяется слух, что над чародеями, которые сожгли город, стоит бабка твоя, государь.
– Господи! – проговорил Иван. – Княгиня Анна Глинская?
– Да! Она, мол, волхвовала, делала то, о чем говорил протопоп. Вот что страшно. Кто-то пытается использовать пожар против Глинских. Это явно не выходцы из народа. Потому я и сказал, что, судя по всему, дело совсем скоро дойдет до народного волнения. Два дня людям не до того будет. Надо родственников по-христиански похоронить. Потом Москва может взорваться бунтом, последствия которого окажутся куда более губительными, нежели великий пожар.
– Но что же мне делать, владыка? – воскликнул Иван. – Не собирать же по уделам войско и не выводить его против горожан!
– О том, царь, даже не думай. Это будет означать твою гибель. Надо предотвратить бунт не оружием, не войском, а словом, которое должно дойти до сердца каждого человека.
Иван вздохнул.
– Знать бы, где слова-то такие найти!
– Ищи, государь, и найдешь. Я посоветовал бы тебе встретиться со священником Благовещенского собора Сильвестром, человеком умным, смелым, строгим. О нем давно слава идет как об исцелителе душ. Он страстными речами очищает разум людей.
– Так позови его. Поговорим.
– Он сам тебя, государь, найдет! Ты только обещай мне выслушать его до конца, даже если слова Сильвестра будут весьма обидными для тебя и ты захочешь схватиться за саблю.
– Обещаю.
– Вот и хорошо. Из меня сейчас тебе помощник никудышный, но знай и помни, я всегда с тобой. Молитвы мои о тебе, о Руси православной, о будущем нашей великой страны. А теперь прости, прилягу я.
– Да, отец, конечно. Благодарю тебя.
Первый русский царь покинул Новоспасский монастырь, направился в Кремль и остановил коня у деревянной звонницы. Она чудом уцелела в пожаре, но колокол упал с нее. Государь спешился. Сошли с коней и вельможи, сопровождавшие его.
Среди них был и Алексей Адашев. Ввиду своего весьма незначительного звания он держался немного в сторонке.
Иван подошел к обломкам колокола, развалившегося от удара о землю, и прошептал:
– Знак Божий! Предзнаменование.
Из арки появился священник лет сорока в черном одеянии, с непокрытой головой, отчего его длинные волосы колыхались на ветру. В руке он держал посох. У звонницы собралось и немного простого народа.
Священник видел царя, но обратился не к нему лично, а ко всем сразу:
– Вот, люди, расплата за грехи наши, за то, что веру христианскую перестали чтить надлежащим образом, погрязли в блуде, корысти и вражде, забыли о любви к Богу. Господь долго терпел, но теперь послал нам страшное испытание, чтобы мы огнем очистили свои души, изгнали дурные мысли, вернулись к честной христианской жизни. Или я не прав, люди? Может, среди вас есть кто-нибудь безгрешный?
Священник резко повернулся к Ивану. В его глазах царь увидел столько силы и внутренней твердости, что невольно отступил.
– А может ты, царь, безгрешен?
– Грешен, как и любой другой человек. Как звать тебя, отец?
– Сильвестр я, государь.
– Мне о тебе митрополит говорил. Хочу побеседовать с тобой наедине, но не здесь, а в Воробьево. Поедешь со мной?
– Коли слушать будешь, не затыкая рта, отчего же, поеду. Но не со свитой. Завтра буду у тебя в летнем дворце. – Не ожидая слов царя, протопоп Сильвестр тяжело вздохнул и ушел в ту же арку, из которой и появился.
Иван проводил его взглядом, повернулся к Ургину.
– Глаза его заметил, Дмитрий?
– Видел огонь пожара, горящего в нем.
– Это точно. А говорит так, словно каждое слово в тебя костылем вбивает. Видать, крепкого убеждения человек.
– Да, но я чувствую, что тебе предстоит непростой разговор. Сумеешь ли выслушать протопопа до конца, не сорвешься ли гневом на его слова?
– Теперь сумею, не сорвусь. Общая беда быстро учит уму-разуму.
Государь с Ургиным и Адашевым прошли к царскому дворцу. Он почернел, но стоял, хотя внутри выгорел.
Иван с досадой сказал:
– Я надеялся, что дворец окажется пригодным для проживания и работы, ан нет, напрасно.
Подал голос Адашев:
– Так мы и дворец, и весь Кремль быстро восстановим.
– Не быстрее, чем отстроится вся Москва, – резко ответил Иван. – Дворец пока подлатать, заменить то, что сгорело. Вот это надо сделать быстро, дабы я мог переехать в Москву. Остальное будем восстанавливать вместе с городом. А пока мне придется править из Воробьево. Надеюсь, недолго. Так, Алексей?
Адашев поклонился.
– Так, государь.
– Вот ты и займешься этим, пока я тебе другого чина не подберу и народ не успокоится. Человек ты честный, в темных делах замечен не был. Гляжу, верен. Да и царица Анастасия отзывается о тебе весьма благосклонно. Такие люди мне нужны. Не на побегушках, не на второстепенных местах, а в делах обустройства государства и управления им.
Адашев, не выказывая никаких эмоций, поклонился царю в пояс.
– Слушаюсь, государь! Если доверяешь мне, то можешь во всем на меня положиться.
– Во всем ли, Алексей?
– Да! – твердо заявил Адашев и вновь поклонился.
Иван осмотрел Кремль.
– Да, дел предстоит много. Смотрю, извелся ты в думах, Дмитрий.
– Признаюсь, государь, все мысли об Ульяне, о дочери.
– Понимаю. Езжай-ка ты к себе да чини розыск. Будет нужна помощь, скажи.
– Не найду семью сам, никто не поможет.
– Вот тут ты не прав. Допустим, судно разбилось о берег, а Ульяну с дочерью подобрали добрые люди. Может, ты ищешь жену, а она – тебя?
– Благодарю, государь, за поддержку.
– Все мы должны поддерживать друг друга.
– Ты не ездил бы по Москве, государь. Народ сейчас обозленный, отчаявшийся, как бы не выплеснул на тебя свою ярость.
– Царя народ не тронет. Ты, Дмитрий, не обо мне, а о себе думай. Езжай, отпускаю тебя. Сколько потребуется, столько и ищи. Найдешь, вернешься.
Ургин поклонился, отошел от Ивана, вскочил на своего верного скакуна и погнал к месту, где стоял его дом. Он едва ли не единственный на улице, как ни странно, не пострадал от пожара.
Дмитрия встретил Тимофеев.
– Что, Гриша?..
– Ничего, князь! Приехал в усадьбу – никого. Кто-то забирался в дом, унес кое-какие вещи, припасы, да все это мелочь.
– Значит, Ульяна не вернулась на Москву?
– Нет, князь.
– Знать бы, что дом устоит, что его пожар не тронет, не послал бы жену с дочерью в Благое.
– Знал бы, где упасть, соломку бы подстелил.
– А Алешка еще не появлялся?
– Ему рано. На то, чтобы осмотреть берега да порасспросить людей, требуется много времени. Но к вечеру, даст Бог, подъедет.
– Хоть бы весточку какую прислал.
– Да у него и людей свободных нет, все при деле.
Ургин пересек двор и присел на лавку.
– Ох и худо мне, Гриша!
– Думаешь, мне легче?
– Ваш-то старый дом что?
– Я быстренько сбегал на посад. Вся улица выгорела начисто. Наш с Ульяной дом тоже превратился в пепел. Помнишь, пред пожаром потянуло меня туда? Видать, дом звал, хотел проститься.
