Разговор Ивана со священником длился более двух часов. Когда они вышли из дворца, придворные заметили, как изменился царь. Он словно повзрослел на несколько лет.
С этого момента Сильвестр постоянно находился при Иване. Слова ли священника Благовещенского собора так подействовали на царя, или, что вероятнее, устами Сильвестра говорили собственная совесть Ивана, здравый смысл и Божья правда, но они многократно усилили в молодом царе чувство долга и сознания истинного назначения царя – быть отцом народа.
Но речами и стремлениями волну народного негодования, вызванную великим пожаром и крайним недовольством боярским правлением, нельзя было остановить. Обстановка на Москве с каждым днем становилась все более угрожающей. Приказом царя разобраться с делом о волшебстве, ставшем якобы причиной огненной стихии, воспользовались противники партии Глинских.
Конюший боярин, князь Михайло Васильевич Глинский, благоразумно не стал дожидаться окончания следствия и вместе с матерью отбыл в свой удел, во Ржев. Брат же его Юрий остался в Москве и жестоко поплатился за это.
26 июня, в воскресенье, он вместе с другими боярами, князьями Федором Скопиным-Шуйским и Юрием Темкиным, протопопом Федором Барминым и другими недругами Глинских приехал в Кремль, на площадь, к пострадавшему от огня Успенскому собору, где заранее был собран народ. Князь Темкин спросил у людей, пострадавших от огня, кто виноват в пожаре.
В ответ народ единогласно закричал:
– Княгиня Анна Глинская. Это ее волхованием выгорела Москва.
Юрий Глинский не ожидал ничего подобного. У князя и в мыслях не было, что в пожаре обвинят его мать. Он понял реальную смертельную опасность и бросился в храм, в надежде укрыться в святом месте.
Но разъяренную толпу уже нельзя было остановить. Она кинулась вслед за князем и, несмотря на протесты, уговоры священнослужителей, забила его кольями насмерть. Истерзанный изуродованный труп вельможи москвичи вынесли из Кремля и бросили перед торгом, где казнили преступников.
Но этого толпе было мало. Люди набросились на слуг Глинских, перебили их, разграбили двор.
Князь Юрий так и не успел понять, что виновниками его гибели и всего восстания были те самые персоны, с которыми он и прибыл к Успенскому собору: протопоп Бармин, Григорий Захарьин, Федор Нагой, а особенно князья Скопин-Шуйский и Юрий Темкин. Они в свое время являлись главными советниками Андрея Шуйского, который даже после своей казни все же отомстил заклятым врагам Глинским.
История вновь сплелась в единый кровавый клубок, распутать который предстояло молодому царю Ивану. Ведь всякая междоусобица имела целью приближение к трону, влияние на волю государя ради собственной корысти. Однако на этот раз козни бояр были обречены на провал.
Новость о московском восстании Иван, на удивление многим, воспринял довольно спокойно.
Узнав о смерти одного из дядьев, он сказал:
– Что ж, я князя Юрия предупреждал и щадил, а народ над ним не смилостивился. Он получил то, что заслужил.
А вести из Москвы шли тревожные. После убийства Юрия Глинского, его людей и разграбления усадьбы народ не успокоился.
Вечером 27 числа Иван вызвал к себе князя Ургина.
Дмитрий явился тут же, поклонился.
Иван указал на скамью у стола.
– Проходи, князь, разговор у меня к тебе есть.
Ургин устроился напротив царя.
Иван взглянул на него и спросил:
– О судьбе князя Юрия слышал?
– Слышал, государь.
– На том волнения не закончились. Верные люди донесли, что завтра толпа, растерзавшая Юрия Глинского, собирается прийти сюда. Люди уверены в том, что бабка моя княгиня Анна с князем Михаилом Глинским прячутся в Воробьево под моим покровительством. Представляешь, что начнется, когда разъяренная толпа ворвется в село?
– Представляю, – ответил Ургин. – Человек, потерявший от ненависти голову, страшнее самого лютого зверя. А если толпу кто-то нацеливает, пользуясь состоянием людей, то предсказать последствия мятежа несложно. Бунтовщики не найдут Анну и Михаила. Они могут повернуть свой гнев против тебя.
– За себя я не боюсь. Мне страшно за других людей, которые укрылись в Воробьево. За Анастасию. Поэтому, дабы не случилось новой беды, о которой меня предупреждал Сильвестр, надо, князь, не допустить толпу до села. Сделать это сможешь только ты!
– Я?
– Да, Дмитрий. Тебя, в отличие от многих других вельмож, народ уважает за твои заслуги и человеческие качества. На то моя надежда. Главное, остановить толпу, начать переговоры. Дальше будет легче.
– Я скажу людям, что Анны и Михаила Глинских в Воробьево нет. Что еще?
– То, что гнев их праведен, но он не лучший советчик в серьезных делах. Воробьево – не то место, где следует решать вопросы государственной важности. Для этого есть площадь у Кремля. Послезавтра с утра я приеду в Москву, выйду к людям. Там и поговорим.
– Ты собираешься в Москву?
– Да. Надо прекратить беспорядки, созидать, а не рушить.
– Но это опасно, государь!
– У меня нет другого выхода. Либо мы прекратим волнения, либо Русь окажется на грани полного уничтожения. Не забывай, что за Москвой внимательно следят и в Казани, и в Крыму, и в Литве. Враги ждут, чем все закончится. Если они поймут, что нам не удалось усмирить людей, а значит, удержать власть, то по Руси тут же ударят татары, литовцы и все наши остальные недруги. Мы обязаны прекратить волнения, Дмитрий. Я пойду на все, чтобы добиться этого.
– Хорошо, государь. Хотя, конечно, в том, что творится в Москве, ничего хорошего нет. Я выйду к толпе. Известно, кто предводительствует ею?
Впервые за последние дни молодой царь улыбнулся.
– Конечно, известно.
– И кто он?
– Наш общий знакомый, Богдан Сумбуров, оружейник по прозвищу Бедовый. Помнишь такого?
– Это тот, что тебе на дядьев жаловался?
– Он самый. Отчаянный малый. К тому же семья у него вся погибла. Сейчас он опасен как никогда.
– От такого предводителя зависит многое, если не все. Но мы знакомы, это уже неплохо. Во сколько и куда точно мне следует завтра выехать встретить толпу?
– Поедешь с утра, место и число охраны определишь сам.
– Я понял, государь.
– Надеюсь на тебя, Дмитрий.
– А разве когда-то было иначе?
– Ты прав, не было. Да, прости, но пока не улягутся волнения, отправить отряд Головина в леса я не могу. Здесь, если что, некому будет оборонять женщин да детей.
– Я понимаю. Да и не к спеху мои дела.
– Еще раз прости.
– Да полно, государь! Позволь удалиться?
– Ступай, Дмитрий. Я буду молиться за тебя.
Ургин ушел. Над Воробьевыми горами повисла ночь. Темная, безлунная, беззвездная, тревожная.
В 9 утра следующего дня дружина, отправленная в сторону Москвы, прислала гонца с сообщением о том, что к Воробьеву движется толпа человек в триста. Ни оружия, ни кольев, ни дубья мужики при себе не имели, и это был хороший знак. Навстречу им тут же выехал Ургин с Адашевым и двумя ратниками. Сильвестр хотел сопровождать их, но Дмитрий отговорил его, сказав, что он больше будет нужен в Москве.
Князь Ургин подъехал к воинам, когда до толпы оставалось менее полуверсты, и приказал:
– Всем отойти за холмы. В случае нападения на нас в бой не вступать, уйти в Воробьево.
Статный крепкий воин, княжич Родионов, командовавший дружиной, воскликнул:
– Но толпа растерзает всех вас! Мы могли бы отбить…
– Делай, княжич, что сказано. Коли нападут на нас, то и дружина твоя сделать ничего не сможет, сама поляжет и только еще больше разозлит толпу. Ты отходи, а здесь мы с Алексеем как-нибудь сами разберемся. Суждено погибнуть, значит, так тому и быть. От судьбы не уйдешь.
Воевода кивнул и увел своих ратников за холмы.
Толпа приближалась быстро и молча. Вел ее Богдан Сумбуров по прозвищу Бедовый.
Князь Ургин встал посреди тракта. Рядом Адашев, сзади ратники. До толпы осталось шагов пятьдесят. Мужики начали проявлять недовольство, выкрикивать оскорбления. Дмитрий приказал Адашеву оставаться на месте и пошел им навстречу.
Пред самой толпой князь поднял руку и крикнул:
– Люди, остановитесь! Мне поручено передать вам слова царя.
Сумбуров узнал Ургина, тоже поднял правую руку и заявил:
– Стойте, братья! Это князь Ургин.
Толпа остановилась, и это явилось первой победой Дмитрия.
Он подошел к Сумбурову.
– Здравствуй, Богдан.
– И тебе здравствовать, князь Ургин. Почему вышел навстречу? Что хочешь сказать нам?
– Сначала спрошу, зачем ведешь людей в Воробьево?
– К царю. Пусть выдаст Анну Глинскую и ее сына, своего дядю князя Михаила. Иначе силой отобьем и казним эту сучку и ее щенка. Как Юрия Глинского! За то, что сожгли Москву, тысячи людей сгубили в огне. За то, что мою семью с детками малыми извели изверги.
– Ясно. Я понимаю, Богдан, людской гнев, как и государь. У меня, чтобы ты знал, жена и малолетняя дочь пропали.
