— Что здесь было? — спросил Фауст. — Чей-то замок?
Грета вытащила планшет, погрузилась во Всемирную паутину.
— Замок был маленький, но очень старый, имя владельцев не сохранилось. Зато… — она сделала эффектную паузу, — рядом была деревня, которую внезапно покинули жители. Легенда гласит, что они спасались от злой силы, поселившейся в этих развалинах. И связывают это угадай с кем?
— Да неужели с моим дедушкой? Умел же он во всё и всюду вляпываться.
— Вот именно!
Они устроились на отдых вблизи руин — на самом берегу озера. Где-то рядом навязчиво пели птички, легкий ветерок колыхал юбку Греты и навевал романтические настроения, свойственные молодым самцам-ученым здешней планетарной системы. Но вдруг…
— Машина, — прошептала Грета, указывая на дорогу.
— Нас не видно, машину тоже. Посмотрим, может, проедут.
Да, проехали, не остановились. Большой внедорожник, черно-оранжевой тигровой расцветки. В салоне четверо.
— А! — воскликнула Грета. — Это коварные газетчики за тобой охотятся, сенсацию ищут! Выслеживают твои поиски дедушкиных артефактов! Или ты уже успел что-то ценное похитить и это парни из Интерпола?
— Только собираюсь. Сообщницей будешь?
— Ну сначала получу документы на прапрапрабабушку. А что, у тебя даже сообщниц нет?
— Все пошли на опыты. Научные. Воспроизводство дедушкиных экспериментов. Но следов я, как и дедушка, не оставлял, и посему это папарацци.
Военной и прочих земных разведок младший пришелец Фауст не боялся, поскольку был уверен, что их руководство вряд ли конкретно в курсе его прибытия, но в целом — всё с ними должно быть согласовано, документы у него подлинные. И он де-факто находится под галактической юрисдикцией, и поэтому сомнительно, что его будут похищать и при помощи легендарного терморектального криптоанализатора («русского паяльника») узнавать великие космические тайны и структуру мирозданья. С таким же успехом это можно выпытать у любого писателя-фантаста, приехавшего на соответствующий конвент и повстречавшего закадычных друзей и врагов.
С другой стороны, практичность Тритермия означала, что он будет организовывать слежку за г-ном Фаустом, потому что тот и так неизбежно оставляет свои следы и пока скандален, но еще лоялен. Так что машина — не по его ведомству.
Снова увидели они эту машину почти в конце пути — на стоянке возле придорожного кафе мелькнули знакомые тигровые полоски. Грета яростно затормозила и спросила:
— У тебя хватит храбрости выяснить, кто там? Можешь сообщить, что у нас очень неудобная автомашина, поэтому мы будем заниматься сексом только вечером в гостинице, а сейчас снимать нечего.
— Неужели вечером?
— Нужно закрыть рот, чтобы не капали слюни. Это лишь военная хитрость. К тому же ты пока еще не продал свою душу ради меня.
— Это обязательное условие?
— Есть более привлекательные варианты? Или ты хочешь спросить об этом у наших преследователей?
Фауст еще подумал, не прихватить ли монтировку на «разведку боем», но решил не обострять воинственным видом переговоры. Впрочем, монтировка и не понадобилась. В полосатой машине ехал тот самый Дитмар, флегматичный крупный тип, назвавшийся Патриком, и некто бесцветный ночью на Брокене, а днем превратившийся в маленького сердитого фотографа. Они-де проезжали случайно мимо, но если сам Фауст поделится с ними любопытной информацией, то будут весьма признательны и представят его в наилучшем свете. На этом стороны вежливо и расстались.
— А где четвертый соглядатай? — спросила Грета, когда Фауст сообщил ей эту информацию и парочка вошла в кафе. — Ладно, у меня уже поплавок в горле. Закажи что-нибудь слопать, а я сейчас.
Она спешно удалилась в понятном направлении. Иоганн-Альберт отвлекся было на анализ сравнительных достоинств пиццы и лазаньи, но тут нехитрое придорожное строение содрогнулось от торопливых шагов. Мимо пробежал, испуганно оглядываясь, тот самый четвертый газетчик и с размаху врезался в стол, за которым сидели его товарищи, да так, что один из них выплеснул себе на штаны чашку с кофе, а другой поперхнулся пиццей, прибегнув к метким выражениям.
— Задница ушастая, так твою растак! — заревел, прокашлявшись, редактор. — За каким мы тебя с собой взяли, ну скажи мне?!
— Вот и я думаю, за каким? — комично пожал плечами тот, продолжая с ужасом смотреть на дверь мужской уборной. — Там злобное привидение! — Все уставились туда. И ни одного приличного спецэффекта так и не показалось, вследствие чего наступило профессиональное разочарование.
— Там были черти? — участливо спросил Дитмар. — Зеленые… после вчерашнего?
— Один, — отдышавшись, уточнил несчастный. — Рыжий!
Иоганн-Альберт первый осознал, что случилось, и захохотал, уронив голову на руки.
Появилась Грета. Уселась за стол, фыркнула:
— Черт знает что! Захожу в сортир — там мужик. Я ему: «Ты что здесь делаешь? Вон отсюда!»… Что вы все ржете?
— Посмотри на дверь, — еле выговорил Фауст. — Ох, с тобой не соскучишься!
Грета оглянулась, залилась багрянцем.
— Ой, так я его из законного выгнала?..
— Повезло, что только выгнала…
— Кому повезло? — оживились репортеры.
Грета, чье смущение стремительно испарилось, окинула жертву критическим взором и констатировала:
— Не потянешь.
Этот самый эпизод можно было не описывать, если бы не наличие одного факта — призрак действительно был. И им не была Грета. И зашла она действительно в женский туалет. Как большинству землян неизвестно, именно туалетные кабинки часто используют сотрудники галактической администрации не только по прямой надобности, но и с целью перемещения в пространстве-времени, скрывая при помощи даже хлипкой пластиковой двери сам факт перехода.
Но, увы, перемещательные устройства, как и всякая техника, имеют особенность ломаться. Особенно при наличии неучтенного воздействия, коим оказались те самые «жучки» Макса, нечаянно попавшие и к Грете. Устройство перемещения неправильно зафункционировало, но сменный техник вовремя заметил и в обличье рогатого призрака явился на место поломки и всё исправил, получив соответствующее поощрение. На Земле данный эпизод объяснен рассеянностью Греты, хотя позже он вошел в местную историю как «Мефистофель явился на зов Фауста-младшего через женский туалет».
По мере пребывания младшего Фауста на Земле возникала явная преемственность его родственных деяний, подчеркиваемая как многочисленными публикациями, так и телеэфирами, не говоря уж о гласе народа. Юст Кристоф Мотчман в хронике «Ученый Эрфурт» приводит такой рассказ о пребывании Фауста-старшего в этом городе: «Поселившись в Большой коллегии, доктор Фауст своим хвастовством добился позволения читать публичные лекции в университете. Объясняя Гомера, он так подробно описывал, как выглядели его герои, что студенты возымели желание увидеть их воочию и обратились к нему с просьбой вызвать их силою своих чар. Когда студенты собрались в назначенный Фаустом день, в аудиторию один за другим стали входить герои, упомянутые в лекции, и под конец явился одноглазый великан Полифем с длинной огненно-рыжей бородой, пожирая на ходу человека, ноги которого еще торчали из его пасти. Он навел ужас на всех, кто там был, и, не желая уходить обратно, с такой силой ударял своим железным копьем об пол, что стены аудитории сотрясались, причем он даже пытался вцепиться зубами то в одного, то в другого студента».
Потом во время магистерского диспута преподаватели посетовали, что тексты античных комедий Теренция и Плавта погибли и нет возможности их восстановить. Фауст немедленно предложил извлечь из небытия те самые исчезнувшие произведения, дав студентам возможность переписать их. Но профессора отказались от такой авантюры. Разумеется, на месте старшего Фауста мог оказаться и младший, и от переменных родственников события не слишком бы изменились.
Фауст и общественность
Дальнейший путь до Лейпцига прошел без особых приключений, если не считать того, что на свое выступление Фауст и Грета чуть не опоздали. Вбежали в зал, когда председательствующий уже начал нервно поглядывать то на часы, то в программу. Увидев их, он с явным облегчением выдохнул:
— Доклад «Мудрец и ведьма». Архетипы времени. Иоганн и Грета Фаусты! — шокировав тем самым обоих докладчиков, но зато обострив их концепции.
Вообще-то была заявлена другая тема, и поэтому выступление-диалог пришлось импровизировать на ходу, изображая что-то наподобие интеллектуального перформанса, но с набором мировоззренческих концепций. К примеру: Средние века не ушли бесследно, а лишь были внешне трансформированы. Это было определяющее время для формирования современного человека, а XVIII–XX века — это была уже шлифовка. Именно в Средневековье человек сформировал инструменты познания, а мужчины — свое отношение к женщине, перейдя от рыцарского к партнерскому.
