Он замолчал и стал выжидать, наслаждаясь паузой. Предвкушая бурю. Он любил эти взрывы ее ярости и готовился выдержать натиск. Ее лицо раскраснелось, глаза сверкали, губы сжались в тонкую линию. Ему хотелось зацеловать ее до смерти, но Спенсер продолжал сидеть не двигаясь, сложив руки, боясь, что, если шевельнется, схватит ее в объятия, и тогда все пропало.
Хелен посмотрела ему в глаза и отчетливо выговорила:
— Ты прав. Я жалкое создание, без воли и самообладания, и возможно, любой мужчина способен вызвать во мне такие же ощущения, как ты. Как по-твоему?
Он уставился на нее, трепеща от гнева, ударившего в голову, лишавшего рассудка. Но в отличие от Хелен Бичем был человеком сдержанным.
— Ты, — спокойно сказал он, — безголовая дурочка, Хелен. И ничего не знаешь. Я вытащил тебя из провинции, научил любви, дал понять, как ты легкодоступна, но только мне. Слышишь, только мне! Ни один другой мужчина не смеет протянуть к тебе руку. Да ты и сама, возможно, вбила бы любого другого в пол, стоит ему сделав нескромное предложение! Да, повторяю, ты настоящая идиотка. Не будь ты таковой, поняла бы, что я единственный, кто может заставить тебя сгорать от страсти, стать податливой, покорной и готовой сделать все, что я только пожелаю.
Хелен зевнула.
— Видишь ли. Спенсер, хорошенько поразмыслив, я пришла к выводу, что все эти сумасшедшие неукротимые эмоции, которые ты вынудил меня испытать, в действительности не существовали; во всяком случае, в них ничего нет особенного. Ну было что-то… случайное… на грани безумия.
— Ты вправду так считаешь?
— Ода, разумеется. — Она щелкнула пальцами. — Чушь. Вздор. Совсем ничего.
— Я рад, что ты это сказала.
Он поднялся, стянул сапоги и оглянулся.
— Надеюсь, ты докажешь слова делом?
— Возможно, — кивнула она, и его затрясло. Это оказалось самым трудным из всего, что ему когда-либо предстояло сделать, но он держался. Из последних сил. — Думаю, — продолжала Хелен, — я насажу тебя на отцовскую шпагу.
Но несмотря на столь грозное предупреждение, он увидел, как возбужденно блестят ее глаза, расслышал в голосе волнение, которое она безуспешно пыталась скрыть. Волнение и едва различимые нотки ярости из-за своего беспомощного положения. Ах эта женщина, которую милосердный Господь создал специально для него одного!
Спенсер шагнул к окнам и отдернул гардины. В комнату ворвалось ослепительное сияние.
— Знаешь, сердце мое, — с улыбкой признался он, — я уже немного свыкся с твоими странностями.
Сев на край кровати, он нагнулся и стал развязывать ленты ее ночной рубашки. И заметил, как в ямке между ключицами бешено бьется пульс. Спенсер старался не обращать внимания на собственную, перехлестывающую через край страсть. Если дать ей волю, он снова возьмет Хелен, как всегда, быстро, жестко, исступленно. Нет, нужно следовать намеченному плану. Он намеревался наказать Хелен, а не любить до потери сознания. Для этого еще слишком рано.
Он распахнул вырез рубашки, обнажив ее груди.
— Хорошо, что у меня появилось время оценить клад, посланный судьбой. То сокровище, что ты мне так щедро предлагаешь.
— Свинья! Я ничего тебе не предлагала!
Он приложил палец к ее губам, подался вперед и поцеловал нежное полушарие. Хелен пыталась сделаться неподатливой и неподвижной, как полено, но ничего не выходило. Что же, может, секунд десять она и выдержит.
Спенсер по глазам видел, что она ничего не боится и полностью доверяет ему. И испытывает чистое, неподдельное наслаждение.
Хорошо еще, что он не снял лосины и час назад поклялся своему отражению в зеркале, что не возьмет ее ни разу, пока они не поженятся. И пусть ему хочется повеситься от тоски, он будет держаться до конца.
— Наказание не закончено. Поскольку ты связана и не сможешь ни напасть на меня, ни отвлечь, продемонстрирую свою невероятную технику.
Она затаила дыхание, когда он стал целовать ее груди и ласкать их до тех пор, пока она едва не обезумела. Потом отстранился, одним взмахом располосовал ее рубашку до самого подола и развел обрывки. Наконец-то ее роскошное тело открыто его взгляду.
Спенсер возвел глаза к потолку и вознес благодарственную молитву. Но блаженное состояние продолжалось недолго. Стоило ему положить ладонь на плоский белый живот Хелен, как его дыхание участилось. Он поспешно поднялся, подошел к чайному подносу, оставленному на маленьком инкрустированном столике перед камином, налил себе чая и вернулся к прерванному занятию — продолжал рассматривать Хелен.
— Спенсер!
— Что, сердце мое?
Ее груди тяжело вздымались. Изумительное зрелище! Куда лучше, чем он себе представлял, и это немного его удивило. Она попыталась приподнять бедра.
— Это первая ступень твоего наказания, — сообщил он. — Тебе понравилось? Оценила всю его утонченность? Восторгаешься названием «полуэкстаз»?
Хелен молча смотрела на него. Он отставил чашку, сел и припал губами к ее животу. Хелен вздрогнула и застонала. Спенсер вымученно улыбнулся и прошептал, обдавая ее горячим дыханием:
— А теперь вторая ступень.
И, положив руку на треугольник мягких волос, поднял голову.
— Спенсер!.. — проскрежетала Хелен с искаженным, как от боли, лицом. Спенсер медленно, зная, как сильно она жаждет его ласк, опустил голову и поцеловал ее. Хелен вскрикнула.
Теперь она действительно в его распоряжении. В его руках. В его власти. Упрямая, своевольная амазонка. Он чувствовал, как наслаждение туманит ей голову, держит тело в постоянном напряжении, а нетерпение все нарастает. И резко поднял голову.
— Хелен!
Но она была уже вне себя.
— Хелен!
Она пыталась сфокусировать взгляд на его лице, но это никак не удавалось. Ей ужасно хотелось почувствовать его губы в том местечке, где они были только сейчас, снова испытать те ощущения, которые лишь он один умел в ней будить. Подумать страшно, что она могла прожить жизнь и не узнать всего этого!
Зато знала теперь, и из горла рвался торжествующий крик. Еще минута — и она вспыхнет буйным факелом или просто ринется головой вперед в вихрь буйного наслаждения.
Он снова стал ласкать ее языком и, когда она застонала, внезапно отстранился. Она по-прежнему извивалась, судорожно дергалась, выгибая спину, насколько позволяли путы, пока волны наслаждения постепенно не улеглись. Спенсер преспокойно уселся в кресло, прихлебывая чай и читая «Газетт», и при этом даже не смотрел в ее сторону. Она едва не заплакала, но, разумеется, сдержалась. Жаль только, что сейчас она не в состоянии расправиться с ним. Может, проклясть его самыми страшными проклятиями, известными ей? Но слова не шли с языка. Оставалось лежать, чувствуя себя брошенной, покинутой и одинокой. И готовой прикончить его. Так вот оно, его наказание! И он еще назвал его полуэкстазом?! Ублюдок!
