В это время к нему подбежал радист.
– Почему не в шлюпке? – прервал рапо́рт радиста командир «Гебена».
– Срочная телеграмма из штаба флота, герр капитан-цур-зее! – доложил тот, протягивая бланк телеграммы.
По мере чтения лицо Аккермана покрыла смертельная бледность.
– Господа! – обратился он офицерам, которые смотрели на него с тревогой. – Кайзер отрёкся от престола! – Голос его сорвался, но он сумел совладать с собой. – Государства, которому мы присягали, больше не существует. Поэтому умирать нам не за что. Верните экипаж на борт, – приказал Аккерман старшему офицеру, и спустите флаг, мы сдаёмся!
– Вот чёрт!.. – совсем другим тоном повторил недавнюю фразу Новиков, видя, как сползает с мачты флаг кайзеровской Германии.
Он снова посмотрел на командира. Тот и теперь был невозмутим.
«Стал бы он топить шлюпки, взорви германцы корабль? – подумал старший офицер. – Поди теперь, узнай!»
Глава одиннадцатая
В отеле «У коменданта» нынче было шумно. По случаю победоносного для русского оружия окончания Великой войны (она же Империалистическая, она же Вторая Отечественная, она же Первая Мировая), нынешним днём в Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось первое в истории советского правительства вручение наград. Нелёгкую ношу (в Зимний дворец для получения наград были приглашены 122 награждённых!) взвалил на свои плечи лично Председатель Совнаркома Ульянов (Ленин), поскольку Председатель ВЦИК Мария Спиридонова, в силу своей более чем заметной беременности была от этой процедуры освобождена. В течение нескольких часов Владимир Ильич крепил к мундирам и пиджакам и привычные глазу обывателя Георгиевские кресты, и пока ещё экзотические ордена Боевого Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и Орден Почёта, вручал наградное оружие.
На состоявшемся после церемонии награждения лёгком фуршете (всё-таки страна испытывала определённые трудности, и шиковать в такой ситуации сочли неверным) Георгиевские кресты 1-ой степени можно было наблюдать на мундирах генералов армии Брусилова и Духонина; ордена Боевого Красного Знамени украсили френч товарища Сталина и мундиры генерал-полковников Фрунзе и Абрамова, генерал-лейтенантов Тухачевского и Жехорского, контр-адмирала Берсенева; Орден Трудового Красного Знамени красиво смотрелся на лацкане пиджаков Главного авиаконструктора России Сикорского и председателя ВОК Ежова; Орден Красной Звезды тускло отсвечивал на мундирах сразу трёх полковников: Кравченко, Бокия и Абрамовой.
На этом – стоп! Если я буду перечислять все фамилии, то, боюсь, сотру язык. Кому интересно – тот может найти полные списки награждённых (и не только тех, кто присутствовал на церемонии в Зимнем дворце) во всех центральных газетах.
Глеб«С корабля на бал» – сегодня это про меня и про Тухачевского. В Зимний дворец нас привезли прямо с аэродрома. Машина неслась по принарядившемуся по случаю праздника Петрограду, а у нас перед глазами стояли дымящиеся развалины форта «Король Фридрих-Вильгельм I» или, говоря более простым языком, форта № 3, где обер-бургомистр Кёнигсберга вручил нам ключи от города. К этому времени все форты, входящие в так называемую «Ночную перину Кёнигсберга» – мощную кольцевую систему оборонительных сооружений, блокирующих подступы к городу, украсились белыми флагами. Тевтонское упрямство разбилось-таки о стальной русский кулак.
Кёнигсберг был блокирован частями Северо-Западного фронта уже после того, как боевые действия на всех остальных участках Восточного и Западного фронтов были прекращены. И без того уже треснувшая ось, на которой крепился союз Центральных держав, после того, как на неё основательно надавили русские фронты, переломилась. Первыми с оси слетели Турция и Болгария. Вскоре их догнала корона, не удержавшаяся на голове германского кайзера. Туда же, до кучи, несколькими часами позже, – Австро-Венгерская и Германская монархии перестали существовать в один и тот же день – добавилась императорская корона Карла I, отречение которого благодарные подданные тут же отметили парадом суверенитетов – бац! нет империи – нет войны!
Германия продержалась немногим дольше. Новое правительство поспешило заключить перемирие с Антантой. Германские части, подчиняясь приказу, начали складывать оружие. Единственным гарнизоном, который отказался это сделать, был гарнизон города-крепости Кёнигсберг. Уже спустили флаги военные корабли в Пиллау, уже полная блокада стала свершившимся фактом, а упрямцы из штаба 8-ой германской армии, остатки которой и составляли теперь большую часть гарнизона, не желали признавать себя побеждёнными.
Тухачевский, гвардейской армии которого предстояло брать город, жаждал штурма. Новенькие погоны генерал-лейтенанта – ничего не скажу, заслужил! – как магнитом тянули амбициозного командарма к новой славе. Чтобы сдержать излишне ретивого военачальника, мне постоянно приходилось находиться рядом. Не потому, что я боялся, что он и город не возьмёт, и армию погубит – наоборот: и возьмёт, и погубит, и город, и армию.
Макарыч, которому я посредством телеграфа тонко намекнул на толстые обстоятельства, в моих иносказаниях разобрался и оказал мне поддержку Совнаркома. Питер потребовал отложить штурм до прибытия представителей новых германских властей. Когда я посмотрел на этих «представителей» – бывших офицеров германского Генерального штаба – то понял: штурма не избежать, и порадовался тому, что к этому времени я уже был готов использовать «последний довод королей» в самой что ни на есть грубой форме.
По моей просьбе генштаб передал Северо-Западному фронту всю осадную артиллерию железнодорожного базирования, и платформы с адскими пушками уже прибыли под Кёнигсберг. Я так и объяснил «представителям», прежде чем пропустить их в город. Беседа проходила в виду подготавливаемых к стрельбе длинноствольных монстров.
– Передайте там, – я кивнул в сторону фортов, – что если через шесть часов я не увижу белые флаги, то эти «малютки» разнесут по кирпичикам один из фортов. Если этого окажется недостаточно, мы будем методично уничтожать форт за фортом, затем перенесём огонь вглубь обороны, если при этом пострадают гражданские объекты, то это будет на совести тех, кто из личных амбиций пожелает продолжить бессмысленную оборону. Я не злодей, господа, и не жажду проливать кровь германских солдат, и уж тем более мирных германских граждан. Но ещё меньше я желаю проливать кровь своих солдат, которые уже победили в этой войне. Потому из двух зол я без колебания выберу то, которое принесёт меньше слёз русским матерям! Я всё сказал. Теперь идите, господа!
К назначенному часу «представители» не вернулись, и белые флаги над стенами фортов не появились. Что ж, сами напросились! Для показательной порки был выбран форт № 3 – и потому что он был на направлении главного удара, и потому что рядом с ним проходила железнодорожная ветка. В течение двенадцати часов сорок осадных орудий – их грохот я слышу до сих пор, хотя и затыкал уши ватой, – долбились в толстые стены и стучали по укрытым в толще земли сводам – и додолбились, и достучались!
Довод оказался убедительным: Кёнигсберг сдался.
Ольгины погоны и награды радовали меня, честное слово, больше, чем свои. Даже при том, что мои погоны с тремя генеральскими звёздами в ряд были заметно весомее её – с тремя полковничьими звёздами треугольником. Даже при том, что мне сегодня шепнули, скоро звёзд на моих погонах станет четыре. Даже при том, что против её «Звёздочки» стояли три «Георгия» и «Знамя». При всём при этом, её путь от старшего прапорщика до полковника дорогого стоил, а мой путь от подполковника до генерал-полковника – ровно столько, сколько стоил! И за сегодняшним столом, накрытым для своих на квартире у Макарыча, она была не мужниной женой, а товарищем по оружию.
С чего это меня на сантименты пробило, может, перебрал с устатку? Может, оно конечно, и так, но, однако, не настолько, чтобы не заметить перемены в поведении Вадима Берсенева. Похоже, сквозь медные трубы малец пробирается с трудом. Ишь, как козыряет своими адмиральскими погонами!
– Шуряком моим любуешься? – Ёрш подкрался незаметно.
– Угу, когда я ещё в зоопарке побываю? А тут готовый павлин!
– Злые вы, ребята…
– Макарыч, чёрт, заикой сделаешь!
– Не по адресу замечание, Ёрш! В этом деле у нас Васич непревзойдённый авторитет: после его похода вся Восточная Пруссия заикается.
– А пусть не лезут, – усмехнулся я. – Другой вопрос, что с пацаном делать будем?
– Смотря об чём речь, – глубокомысленно изрёк Макарыч. – Ежели об его зазнайстве, то оно скоро пройдёт. Пройдёт, пройдёт! А ежели об том, как он чуть спасательные шлюпки не потопил, то тут надо покумекать.
– Нечего тут кумекать! – отрезал Ёрш. – Он их только припугнул – они и повелись.
