Он вновь поставил ее на землю, но не отпустил.
— Привет, — прошептала она, сияя от счастья.
От счастья.
— Привет, — ответил он.
При виде его новой маски — лопоухого забулдыги с красным носом — Мадригал улыбнулась.
— У вас опять новое лицо, — сказала она. — Откуда их столько? Вы волшебник?
— Никакого волшебства. Пьяные гуляки так и валятся с ног, так что свободных масок полно.
— Знаете, эта вам совсем не идет.
— Думаете? За два года многое могло произойти…
Мадригал рассмеялась, вспомнив его красоту, и ей нестерпимо захотелось снова увидеть его лицо.
— Не назовете ли вы свое имя, сударыня? — спросил он.
Она назвала, и он повторял как заклинание: «Мадригал, Мадригал, Мадригал».
«Как странно, — думала Мадригал, — что меня охватывает чувство такого… блаженства… просто от его присутствия, ведь я даже его имени не знаю и лица увидеть не могу».
— А ваше имя?
— Акива.
— Акива, — с удовольствием повторила она.
Да, возможно, значение ее имени и было связано с музыкой, но его имя звучало как мелодия. Его хотелось петь. Высунуться из окна и кричать. Шептать в темноте.
— Что же? Ты приняла предложение?
— Нет. Не приняла, — с вызовом ответила она.
— Нет? Он смотрит на тебя так, будто ты его собственность.
— Тогда тебе следовало бы…
— Твое платье! — перебил он. — Оно порвано. Его рук дело?..
Мадригал обдало горячей волной его гнева.
Тьяго, танцуя в паре с Чиро, не сводил с Мадригал пристального взгляда. Она дождалась, пока широкая спина Акивы скроет ее лицо, и только тогда ответила:
— Ничего страшного. Непривычно носить платья из такой непрочной ткани. Выбирала не я. Ужасно хочется накинуть шаль.
Он злился и был напряжен, но руки на ее талии оставались мягкими.
— Могу сделать тебе шаль, — сказал он.
Она вскинула голову.
— Ты вяжешь? Вот это да! Необычное занятие для солдата.
— Нет, не вяжу, — ответил он.
Тотчас Мадригал ощутила первое легкое прикосновение к своему плечу. Это явно был не Акива, потому что его руки все еще лежали у нее на талии. На нее сел серо-зеленый мотылек-колибри, один из многих, вьющихся у фонарей. Перья крошечного птичьего тельца сверкали как драгоценные камни, а мохнатые крылышки мотылька трепетали. Вскоре появилась вторая птичка, бледно-розовая, затем еще одна, тоже розовая, с оранжевыми пятнышками на ажурных крыльях. Птички все прибывали и прибывали, и вскоре их дружная компания полностью закрыла грудь и плечи Мадригал.
— Вот, пожалуйста! — сказал Акива. — Живая шаль.
— Как?.. — потрясенно выговорила она. — Ты волшебник.
— Нет, это всего лишь фокус.
— Это волшебство.
— Что проку в таком волшебстве? Всего лишь собрал мотыльков.
— Что проку? Ты сделал мне шаль.
Она испытала благоговейный трепет. В магии, творимой Бримстоуном, не было ничего завораживающего. Это же волшебство казалось восхитительным и по форме — крылья дюжины сумеречных цветов, мягкие, как уши ягненка, — и по замыслу. Тьяго порвал ей платье, а Акива укутал ее.
— Щекотно! — засмеялась она. — Ой, нет. Ой!
— Что такое?
— Пусть улетают. — Она смеялась все сильнее, ощущая, как крошечные язычки высовываются из клювиков. — Они едят сахар.
— Сахар?
От щекотки она передернула плечами.
— Сделай так, чтобы они улетели. Пожалуйста!
Он попытался. Несколько мотыльков взвились в воздух и описали круг над ее рогами, но большинство остались на месте.
— Кажется, они влюбились, — озадаченно произнес он. — Не хотят улетать.
Одной рукой Акива осторожно смахнул парочку с ее шеи и печально сказал:
— Представляю, что они чувствуют.
У нее сжалось сердце. Когда Акива вновь подхватил ее, мотыльки все еще покрывали ее плечи. Она обрадовалась, что Тьяго стоял к ней спиной. Зато Чиро, которую он поднял в то мгновение, удивленно смотрела на нее.
Как только Акива опустил Мадригал на землю, они взглянули друг на друга, маска в маску, карие глаза в янтарные, и между ними пробежала искра. Мадригал не знала, волшебство ли это, но большую часть мотыльков словно ветром сдуло. Сердце бешено колотилось, она сбилась с ритма, но чувствовала, что танец подходит к концу и что в любую секунду она вновь окажется рядом с Тьяго.
Акиве придется передать ее генералу.
Все ее существо противилось этому. В руках и ногах ощущалась легкость. Сейчас бы сорваться и улететь! Сердцебиение перешло в стаккато, остатки живой шали в испуге упорхнули прочь. То же самое Мадригал чувствовала перед боем: внешнее спокойствие и смятение внутри в ожидании сигнала к атаке.
Что-то произойдет.
«Нитид, — думала она, — ты все знала?»
— Мадригал, — позвал Акива. Как и мотыльки-колибри, он уловил произошедшую в ней перемену: ее дыхание участилось, мускулы на талии под его теплыми руками напряглись. — В чем дело?
— Я хочу… — начала она, зная, чего хочет, ощущая в себе готовность и решимость осуществить свое желание, но не в силах подобрать слова, чтобы выразить его.
— Что? Чего ты хочешь? — спросил Акива мягко, но настойчиво.
Их желания совпадали. Он наклонил голову, и маска на мгновение коснулась ее рога, отчего по телу Мадригал пробежали искры удовольствия.
Белый Волк был в двух шагах. От него не скрыться. Если попробовать улететь, он бросится за ней. И поймает Акиву.
Мадригал едва не закричала от отчаяния.
И вдруг грянул фейерверк!
Позже она вспомнит слова Акивы о том, что все складывалось как по писаному. Во всем случившемся ощущалась неизбежность и правильность, словно сама вселенная это замыслила. Все произошло само собой. И началось с фейерверка.
Небеса озарились ярким светом, вспыхнули огромный и сверкающий георгин, солнце, звезда. Стоял грохот, как от пушечной пальбы. На зубчатых стенах крепости отбивали дробь барабанщики. Воздух насытился дымным порохом. Эмберлин прервался — танцоры сняли маски и уставились в небо.
Мадригал схватила Акиву за руку и нырнула в самую гущу толпы. Пригнув голову, она быстро двигалась сквозь море тел, которое, казалось, само открывало перед ними путь и уводило прочь.
55
Дети печали
Давным-давно, когда не было еще ни серафимов, ни химер, в мире жили солнце и луны. Солнце обручилось с Нитид, яркой сестрой, но страсть его возбуждала скромница Эллаи, вечно прячущаяся в тени своей ослепительной сестры. Дождалось солнце, пока станет она купаться в море, и овладело ею. Эллаи сопротивлялась, однако солнце считало, что имеет право обладать всем, чего ни пожелает. Пронзив его ножом, Эллаи убежала; кровь солнца разлетелась по земле искрами, которые превратились в серафимов — незаконнорожденных детей огня. Как и отец, они считали своим по праву все, чего ни пожелают.
Эллаи же рассказала сестре о случившемся, и Нитид заплакала. Слезы ее упали на землю и стали химерами, детьми печали.
Когда солнце вновь явилось к сестрам, ни одна из них не захотела иметь с ним дела. Нитид спрятала Эллаи за спиной, хотя солнце, рана которого все еще испускала искры, знало, что Эллаи не так беззащитна, как кажется. Оно принялось умолять Нитид простить его, но та отказалась. По сей день ходит солнце за сестрами по небу и никак не может получить то, чего желает. Это и стало его наказанием навсегда.
Нитид — богиня слез и жизни, охоты и войны, и храмов в ее честь не сосчитать. Это она наполняет чрева, замедляет сердца умирающих и ведет детей своих биться с серафимами. Свет ее — как свет маленького солнца; она разгоняет тени.
Эллаи же почти незаметна. Она — призрак, луна-фантом, и лишь несколько раз в году в одиночку восходит на небо. Темные ночи эти с рассыпанными по небу звездами называют ночами Эллаи, они хороши для скрытных дел. Эллаи — богиня наемных убийц и тайных любовников. Храмы, посвященные ей, немногочисленны и неприметны, как тот, что спрятан в роще Скорби среди холмов над Лораменди.
Туда Мадригал повела Акиву, когда они сбежали с бала Воителя.
Они летели. Крылья Акивы были невидимы, но это не помешало ему взмыть в небо. По земле к роще Скорби не добраться. Когда почитатели богини тайком пробирались в храм совершить обряд, над расщелинами между холмами перекидывались канатные мосты. Однако сегодня была не ночь Эллаи, и Мадригал знала, что в храме кроме них не будет ни души.
Нитид все еще стояла высоко. В их распоряжении — целая ночь.
— Это и есть ваша легенда? — скептически спросил Акива. По пути Мадригал поведала ему историю о солнце и Эллаи. — По-вашему, серафимы — кровь насильника-солнца?
— Не нравится? Спроси у солнца, — беззаботно ответила Мадригал.
— Жуткая история. Что за чудовищная фантазия у химер!
— Каков источник вдохновения, такова и фантазия.
