Хуже была только вечная пытка памятью.
* * *
…Он подал рапорт об отставке на следующий день после похорон. Погребальная церемония стала бы для любого другого человека еще одним мучительным испытанием, поскольку проходила на фамильном кладбище в имении ее родителей. Жертв катастрофы хоронили в закрытом гробу. В нем лежало то, что осталось от жены полковника и его ребенка. Только люди из спасательной бригады знали, что не осталось почти ничего.
Все присутствовавшие на похоронах отметили, что полковник не плакал. У него было странно неподвижное и ничего не выражавшее лицо. Никто не знал, что он мертв с того самого мгновения, когда увидел взрыв на месте коттеджа. Поэтому он даже не замечал открытой враждебности ЕЕ матери и отца.
Он не изменил своего решения, несмотря на уговоры и беседы на самом высоком уровне. В конце концов, его рапорт был подписан. Девятаев был уволен из армии с пожизненной пенсией и исчез на долгие восемь лет. Никто из бывших друзей и знакомых ничего не знал о его местонахождении. Вполне возможно, он покинул пределы империи.
Так же внезапно Девятаев объявился в школе пилотов малой авиации под Чугуевым и после полугодовой переподготовки получил разрешение на управление реактивными и винтовыми самолетами негосударственных компаний. С его биографией найти работу было нелегко. Придирчивые исследования не выявили каких-либо психических отклонений; физически Антон также был совершенно здоров.
Когда Голиков подыскивал себе классного пилота, ему порекомендовали отставного полковника. Тот был замкнут, исполнителен, не жаден до денег, и после консультаций с Клейном Девятаев был принят. С тех пор он ни разу не давал нанимателям повода усомниться в своей преданности и профессионализме. Максим умел ценить людей и платил своему пилоту гораздо больше, чем тот получал бы, работая по контракту на ближних и средних грузопассажирских линиях.
Таким образом, все были довольны друг другом.
И никто не подозревал об аде, тлеющем в выжженной душе экс-полковника.
Глава сорок первая
Вечеринка была в разгаре. Огромный трехэтажный дом и несколько акров прилегающего парка были залиты электрическим светом. В чайных беседках на берегу озера зыбко и маняще мерцали бумажные фонарики. По неподвижной воде плыли силуэты лодок. В одной из них четверо молодых людей распевали песни, размахивая опустошенными бутылками. Над бортом другой торчала голова блондинки и ее высоко поднятые голые ноги. С нею в лодке находился и мужчина, но его не было видно с берега.
И все же большинство гостей предпочитали развлекаться в парке и на террасе, где гремел живой оркестр, исполняя старые и новые танцевальные вещи…
Максим Голиков в изрядном подпитии полулежал на диване и еще не вполне пришел в себя после случившегося в «Калимантане». Сегодня алкоголь погрузил его в черную меланхолию.
Рядом с хозяином расположилась пара русских гончих стоимостью не менее двух тысяч каждая, из собственного элитного питомника. Сквозь стеклянную стену фасада Макс смотрел на танцующих. Среди них бешено выплясывала Ирен в длинном серебристом платье с разрезом до верхнего сустава берцовой кости и обнаженной спиной.
Его любовница выглядела вполне беззаботно. После укола метедрина всякие воспоминания о трапезе каннибалов перестали иметь какое-либо значение. Было видно, что сейчас у нее на уме одно – секс. Вокруг Савеловой увивались двое молодых секретарей из грузинского посольства… Голиков тяжко вздохнул и потянулся за стаканом.
Он уже сожалел, что не последовал ее примеру. Какого черта?! Невозможно находиться в напряжении постоянно, надо же когда-то и расслабиться…
Послышались тихие шаги, смягченные ковром. Сзади подошел Клейн с бокалом шампанского в руке – невозмутимый и непогрешимый Клейн, взиравший на игры молодых со снисходительной улыбкой. Макс показал ему на поднос с колесами «брызг», «спида» и секонала – на любой вкус. И, конечно же, масон отверг его предложение…
Где-то в глубине дома загремела музыка. Какой-то придурок добрался до хозяйской музыкальной комнаты. Голиков выругался, но ему было лень сниматься с насиженного места и идти разбираться с обнаглевшим козлом.
– Неплохо веселимся, – заметил Клейн, усаживаясь рядом. – Сколько ей исполнилось?
– Кому? – тупо переспросил Максим и вдруг вспомнил, что вечеринка устроена по поводу дня рождения Савеловой. – А-а. Кажется, двадцать шесть…
Зодиакальный знак – Близнецы. Если погасить свет во всем этом чертовом имении, еще можно будет увидеть Кастор и Поллукс, заходящие на западе. В дальнем конце парка у Голикова имелась небольшая любительская обсерватория. Впрочем, пятидюймовый цейссовский рефрактор был установлен и на крыше дома под раздвижным куполом. Но Ирен не интересовалась подобными вещами. Плевала она на звезды, цветы и стишки…
В знаке Савеловой была заключена двойственность, присущая ее образу с самого начала их знакомства. Она не собиралась посвящать его в свои тайны и переносила боль с чисто женским терпением. Неужели и в нем подозревала тайного врага?..
А вот и она, все такая же соблазнительная и такая же отчужденная, как при их первой встрече. Отделалась от своих кавалеров, поощрив их многообещающей улыбкой. Идет к дому, заприметив Клейна и Максима, застывших за стеклами, будто доисторические рыбы в гигантском аквариуме.
Подошла и легла на ковер, поглаживая гончую. Не стесняясь Клейна. Что ж, собаки и мужчины всегда ее любили. Господи, какие ноги!..
– Смотри, не исчезни до фейерверка, – мрачно предупредил Голиков, думая: «К чему вся эта мишура? Взять Ирен и уехать ко всем чертям, чтобы никто не нашел, даже Клейн. А что? – Финансы позволяют.» Вот только скучно станет на пятый день. Не на пятый, так на десятый. Не ей станет скучно – ему. Он знал это точно.
– Макс, не будь занудой, – сказала она, посмеиваясь. Кобель лизал ее нос и губы. – Пойди потряси костями. Или нет – лучше пойдем наверх…
С террасы донесся визг и взрыв хохота. Некоторые дамы уже танцевали без верхней части туалета…
Публика у Голикова всегда бывала самая отвязаная. Никакого надутого солидняка. Только откровенно грешные и святые в своем грехе. Несколько вездесущих телевизионщиков – приятели Ирен. Богатые бездельники, чьи виллы стояли на Сосновой Горке. Десяток клоунов из богемы, на словах презиравших деньги и тех, у кого они есть, но не упускавших случая приложиться к бесплатной выпивке и сладким доступным девочкам. Пара «голубых», имена которых Макс все время забывал. И, конечно, ребята из музыкальной корпорации, – с тех пор, как Савелова стала любовницей Голикова, у нее появились бредовые идеи самореализации. Она записывала альбом на «Полигрэм-Юкрэйн», и ее продюсер как-то во время совместного обеда всерьез уверял Макса, что получается на удивление неплохая штучка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
