Но уже в следующий момент его собственное горло оказалось зажато в железные тиски. Противник усилил хватку, и перед глазами Александра заплясали темные точки. Он рванулся назад и ощутил удар, основная сила которого пришлась на нападавшего: тот спиной разбил боковое стекло машины. Ослабление хватки помогло Александру сконцентрироваться. Он ударил противника затылком в лицо и, наконец, избавился от плена. Но закрепить победу не удалось: в этот момент на него сзади напали еще двое.
Александр отбивался, конечно. Но его удары, мастерство которых было отточено вечностью, стали терять свое смертоносное изящество, все реже и реже достигая цели. Он по — прежнему не чувствовал боли, но реальность стала расплываться. Потом в поле зрения мелькнула еще одна тень, и на мгновение ему стало легче. А потом все исчезло. Не было ни темноты — ничего. Совсем ничего.
* * *
Когда Александр вновь открыл глаза, он обнаружил, что находится в машине и сидит, прислонившись головой к оконному стеклу. Антон был за рулем. Его присутствие Александр ощутил еще до того, как увидел. Какую бы ненависть ни вызывал в нем теперь Оракул, его соседство по — прежнему дарило ощущение теплоты и комфорта.
Антон остановил машину и заглушил мотор. Только теперь Александр осознал, что они находятся у его собственного дома. Он не мог сказать наверняка, как долго был мертв и сколько еще времени потом провел без сознания, но, как видно, немало, потому что пустота оставила в его душе очень стойкое и неприятное ощущение.
Он попытался сесть ровно, но боль, огнем полыхнувшая внутри, заставила его со стоном опуститься на место. Адреналин ушел из крови, и расплата за недавнее безрассудство не заставила себя долго ждать.
— Не торопись, — посоветовал Антон, его голос звучал мягко и спокойно. — Ты серьезно пострадал, и понадобится время, чтобы раны зажили.
Он был прав, конечно. Оракул не ошибается. Вся одежда Александра пропиталась кровью, и он был поражен, что в его теле так много жизненной эссенции. Он не помнил, кто нанес ему раны, не помнил их природы. Хотя малейшее движение и причиняло нестерпимую боль, он уже чувствовал, что процесс исцеления начат.
— Почему ты убил ее? — голос Александра прозвучал хриплым шепотом, но Антон понял бы вопрос, даже если бы не услышал его.
— Так лучше.
— Чем? Она все равно бы умерла от пули, а так не мучилась, да? Ты все этим оправдываешь?
— Нет, она страдала. Последние мгновения ее жизни были адской мукой, какую ты себе даже не представляешь, потому что привык терпеть боль и не ощущаешь страха смерти. Но, наверное, и в этом был смысл, потому что впервые за десятилетия из твоих глаз текут слезы.
Антон вздохнул и продолжал:
— Было ли пулевое ранение смертельным — я не знаю. Может быть, вскрытие покажет. Но какая теперь разница, верно?
— Я тебя ненавижу! — бросил ему в лицо Александр.
— А для меня ты всегда будешь братом. Но время научило меня приносить в жертву свою любовь и ненависть на алтарь судьбы. Научит и тебя.
— Я уже давно не видел, чтобы кто‑нибудь дрался с таким ожесточением, таким безумным отчаянием, — добавил Антон. — Я бы и сам не смог бы сделать лучше.
— Это похвала? — губы Александра скривились в холодную усмешку. — На моих глазах убили мою любимую и потом забили до смерти меня самого. И ты хвалишь меня?
— Ты сделал все, что мог. Я лишь закончил. Поверь, оставалось совсем немного.
— Значит, все мертвы… Петр Сергеевич, отец Миры, Паук… и все остальные, кто был в этом замешан.
— Владимир жив: должен же кто‑то скорбеть над телом Миры. Петра Сергеевича я убил собственными руками. Да, он мой внук, — продолжал Антон, отвечая на изумленный взгляд Александра. — Но он это заслужил. С Пауком ты покончил своим первым выстрелом. Впрочем, неудивительно, что ты не помнишь. Они все мертвы. Все, кто был в этом замешан. Все, кто знал, что происходит, но молчал и слепо повиновался приказам. Какое странное совпадение, что и мы, и они все оказались в одном и том же месте, в одно и то же время! Кто мог знать, что все будет именно так, а не иначе?
— Только тот, кто знает вперед.
— Это сделал я. Я предупредил их. Удостоверился в том, чтобы там были все до одного.
Александр глубоко вздохнул и произнес твердым голосом, выделяя каждое слово:
— Я никогда не пойму, зачем ты так поступил. Никогда не прощу тебя за это. И я отомщу тебе.
— Никогда не говори «никогда», Александр. И ты не сможешь отомстить мне. Тебе не отнять у меня больше того, чего я уже лишен. Я потерял твое доверие, дружбу, привязанность. Ты не сможешь убить меня, потому что я сильнее и опытнее. И ты даже представления не имеешь о том, какими изощренными защитными механизмами я оградил себя на случай покушения на мою жизнь. И что бы новое ты ни придумал, я все равно буду знать об этом наперед.
Ненадолго воцарилось молчание, которое нарушил Александр:
— Тех двоих, которых должна была спасти моя кровь, ты тоже убил?
— В этом не было необходимости.
— Значит, не сработало?
— Анализы, взятые в тот же день, показали, что опухоль Оксаны исчезла, а кровь Анатолия дала отрицательный результат на ВИЧ.
— Они стали…
— Нет, они не стали бессмертными.
— Как ты можешь это знать?
— Анатолий умер этой ночью. Утечка бытового газа — такое бывает изредка. Аварию обнаружили слишком поздно. А Оксана… утром она спешила в свою художественную студию, счастливая оттого, что часы перестали неумолимо тикать. Она упала с лестницы в подъезде. Там, где другие бы отделались парой синяков, она сломала шею.
— Ты это подстроил?
— Нет, я тут не причем. Им не суждено было жить долго и счастливо.
Александр пристально посмотрел Антону в глаза:
— Сделай так, чтобы Мира была жива. Ты спрашивал, готов ли я пожертвовать бессмертием ради нее. Тогда я не мог дать ответ на этот вопрос, но теперь не сомневаюсь. Я готов пожертвовать. Бессмертием… и даже жизнью, лишь бы жила она.
— В тебе говорят отчаяние и горе. Когда боль утраты утихнет, ты будешь думать иначе. Конечно, ты не сможешь забыть о ней быстро. На это потребуются не дни, вероятно, месяцы, может быть, годы. Но для нас с тобой это не так уж и долго.
— Возможно, ты и прав. Что ж, если только отчаяние способно подвигнуть меня на что‑то действительно хорошее и правильное в моей никчемной жизни — вечности, то пусть будет так! Я воспользуюсь моментом.
— Прости, если вселил в тебя ложную надежду, но с моей стороны это было лишь любопытством. Судьба не заключает сделок. Это невозможно.
