Мой молодой соперник – как выясняется, и в амурных утехах тоже – дергается было, чтобы достать оружие, но я приставляю ствол прямо к его виску.
– Не двигаться! Одно подозрительное движение – и я стреляю!
Юрчик благоразумно приподнимает руки.
– Ты, главное, не волнуйся, Логвин, – пытается он меня успокоить. – Мы думали, это сатанист какой-то под тебя косит, поэтому и не остановились. А почему ты здесь? Ты же должен Заратустру в вирте отлавливать!
– Я его уже поймал. Клео, быстро на заднее сиденье! – командую я. – И без фокусов! Иначе ты узнаешь, как пахнет кровь твоего дружка!
Водитель фуры, плотный мужчина лет сорока, начинает притормаживать.
– Не останавливаться! – командую я. – Скорость не ниже девяноста!
Если фура остановится, водитель и Юрчик, объединившись, могут навалиться на меня, придется одного из них убить. А вдруг Заратустра – водитель? Маловероятно, слишком тупой у него взгляд, но все же…
Клеопатра, взглянув на Юрчика, повинуется слабому кивку его головы и, перевалившись через спинку, устраивается на спальном месте позади. По-хорошему, следовало бы ее обыскать, но вероятность того, что Клео вооружена, очень невелика. Во всяком случае, в ее номере при обыске я никакого оружия не нашел.
Фура продолжает тормозить.
Я стреляю водителю в левое бедро с расчетом, чтобы пуля лишь чуть зацепила мягкую ткань, и снова приставляю пистолет к виску Юрчика.
– Я же сказал: не останавливаться!
– Ты что наделал, пидор?! – орет водитель, однако скорость фуры увеличивается. Из бедра шофера сочится кровь. Но на педаль газа он давит правой, непростреленной ногой, я все сделал рационально.
– Клео, отыщи аптечку и окажи водителю первую помощь.
Не опуская пистолета, я левой рукой достаю из кармана наручники и пристегиваю правую руку шофера к баранке.
– Ты что, уху ел? – матерится он. – А если резкий поворот?
– Ничего страшного, браслет застегнут неплотно, запястье в нем провернешь, и все.
Клеопатра, перегнувшись через спинку, обрабатывает рану. Водитель орет и ругается.
– Теперь ты, – командую я Юрчику. – Руку. Быстро!
Защелкнув вторую пару наручников на запястье правой руки Юрчика, я приковываю его к своей левой руке, потом обыскиваю. Оказывается, за поясом на спине у него был табельный пистолет винтерполовца, заряженный резиновыми пулями. Им-то он и вывел из строя моих помощников. Ничего. Я и один справлюсь.
– Ты можешь объяснить, что происходит? – спрашивает Юрчик, видя, что я несколько успокоился.
– Происходит арест Заратустры, копа-предателя, который, вместо того чтобы хранить Виртуальность, пытается ее разрушить. Зачем вы пытаетесь разрушить вирт?
Вряд ли Заратустра прямо сейчас расколется. Но какой-то шанс у меня есть. Он не ожидал штурма, не думал, что я буду действовать столь решительно. Я очень уверенно идентифицировал его как Заратустру; о том, что Заратустры связаны с Террористом, я докладывал на оперативке. Ну давай же! Колись!
И Заратустра колется.
– В существующем виде вирт нам не нравится. Разве этого аргумента недостаточно?
– Ну так боритесь за изменение вирта, за отмену Хартии!
– Боролись, не получилось. Нас не хотят слушать. А значит, вирт должен быть разрушен.
– Когда это произойдет?
– Сегодня, через несколько часов.
– Конкретнее!
Я снова приставляю к виску Юрчика пистолет.
– Тебе нет смысла меня убивать. Мертвый я тебе уже ничего не скажу.
Клеопатра, вырезав на левой брючине водителя овальную дырку, уже залепила рану – касательную, как я и рассчитывал, – бактерицидным пластырем. Резко потянув правую руку Юрчика, я ухватываю Клео за волосы и приставляю к ее голове пистолет.
– Ай! Мне больно! – вопит она.
– Тогда я убью ее.
– Завтра в три ноль-ноль по московскому времени.
Отпустив Клео, я смотрю на дисплейчик кома.
– То есть примерно через шесть с половиной часов.
– Вы все равно уже ничего не успеете сделать, – спокойно говорит Юрчик. И эта его интонация лучше любой иной убеждает меня в том, что спасти вирт нам уже не удастся.
Но не бороться до последнего мгновения за спасение того, чему было отдано столько энергии и сил, это было бы не рационально.
– Мы – не успеем. А вы, не исключено, еще сможете. Я предлагаю сделку: вы получаете в свое полное и законное владение страну Аркадия, она же Беловодье. Ты станешь там кем захочешь – царем, султаном, князем мира того. Все ресурсы будут не ворованными, а легальными. В обмен – сохранение вирта.
– Нет. Карфаген должен быть разрушен.
– Тогда зачем нужна была Аркадия?
– Мы тоже по-своему любили вирт. Хотели напоследок насладиться им.
– Вы – это кто?
– Группа единомышленников.
– Врешь. На самом деле Аркадия использовалась для пропаганды ваших идей. Вот-вот Кропоткин объявит о наступлении царства свободы. Начнется хаос. Вами под шумок будут сняты блокировки на полеты, телепортирование из любой точки, отменен запрет на уникальность личин. Начнется такая неразбериха, что вирт рухнет, как карточный домик. Я правильно излагаю ваш дьявольский план?
– В общих чертах – да.
– И что дальше?
– Виртляне выйдут на улицы реальных городов. Посмотрят на настоящие деревья, глотнут свежего воздуха, вспомнят, как прекрасна Земля. А ночью займутся настоящим, неподдельным сексом. Надеюсь, многим из них не захочется возвращаться в вирт. И уж тем более не захочется его восстанавливать.
– Смешной, наивный юноша… – жалею я Юрчика. – Когда-то такие, как ты, шли в народ, потом совершали революции, позже боролись с их последствиями и готовили контрреволюции…
– Лучше быть наивным, чем расчетливым.
– А еще лучше – разумным. В данном случае было бы разумно все мне рассказать.
– Да я и так вроде бы все уже…
– Ты не признался, что именно ты и есть Террорист. Ты не сообщил, кто остальные Заратустры и где искать Кропоткина. Ты не сказал, сколько всего романтиков участвует в заговоре против вирта. Я что, должен прострелить ногу Клеопатре, чтобы ты начал говорить?
Через зеркальце заднего вида в меня буквально вонзается взгляд Клео, полный ненависти. Я давно заметил: женская любовь в отличие от мужской трансцендирует не к равнодушию, а к ненависти.
– Нас семь человек, семь друзей, решивших спасти мир от вирта. Есть программисты высочайшей квалификации – они обеспечили ресурсами Аркадию; разработали апплеты, позволяющие нарушать Хартию, и кирасы, защищающие от выстрелов копов. Кропоткин – один из нас. Собственно говоря, единственное, чего ты не знаешь, – это реал-адреса моих друзей. Но если даже я сейчас скажу, где их искать, это не поможет. Помимо романтиков, как ты нас называешь, через три часа в вирт выйдут десятки призраков Кропоткина. Они объявят, что радостный день настал. Ну, будет их немного меньше – что из того?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
