— Нам нужны только швейцары.
— Портье, — поправил директора пришелец.
Гуляев пристально посмотрел на него и охотно согласился, что портье звучит лучше, а главное — скрывает характер работы для многих и удовлетворяет самолюбие тех, кому не хотелось бы себя называть швейцаром.
— Вы, случайно, не француз? — спросил Гуляев.
— Нет, я — эстонец из-под Сочи.
— Откуда? — удивился директор.
— Из-под Сочи. Там есть эстонские села. Не слышали?
— Да, да, конечно... Ну что ж, пишите заявление.
— Заявление у меня уже написано.
Мужчина развернул газету, которую он держал в руках, извлек листок из ученической тетради и передал директору. Николай Васильевич прочитал заявление Пери Мико Карловича и наложил резолюцию о приеме на работу в качестве швейцара. Когда вопрос был решен, Гуляев предупредил:
— Зарплата, как вы сами знаете, у нас невысокая. Чтобы потом не было обиды. Кстати, вы язык знаете? — поинтересовался Гуляев.
— Эстонский?
— Эстонский или другой какой.
— Да так, с пятого на десятое. Мать у меня — немка, отец — эстонец. В селении говорили больше по-русски. Кое-что слышал еще в детстве. Отец знал немного немецкий. Меня пытался обучить. Но в молодости все мы как-то не ценим всего того, что нам хотят дать родители.
Такой швейцар гостинице был нужен.
— Когда выходить на работу? — спросил Пери.
— Завтра и выходите. Зайдете ко мне на инструктаж.
...— Андрей Карпович, можно спросить? — прервал я майора.
— Спрашивай.
— Откуда вы знаете все эти подробности?
— Откуда? — удивился Крикун. — Через плечо не заглядывал, любопытства не проявлял. У нас это не принято. А с Николаем мы еще в гражданскую из одного котелка кашу ели.
— Извините...
— Ото, что не положено, не взыщи... Сколько ни спрашивай... Для тебя, молодого, полезно знать историю, потому и рассказываю, — назидательно заметил майор.
Уже на инструктаже Пери не понравился Гуляеву своей молчаливой напыщенностью и заискивающей угодливостью, мелькавшей на лице, но личная антипатия никак не повлияла на отношения директора к своему новому подчиненному и внешне была незаметна.
Швейцар исправно выполнял возложенные на него директором нехитрые обязанности, заодно присматривался к людям, которые его окружали. На новичка тоже обратили внимание служащие гостиницы и на первых порах отнеслись настороженно. Он как-то выделялся среди них своим усердием, замкнутостью, непривычными манерами, редкими разговорами и тем, что каждый день брился до синевы. Бритье доставляло ему удовольствие. Правда, все это относили за счет того, что он эстонец, почти иностранец, хотя и проживал в России. Не ускользнуло от сослуживцев и то, что Пери любил в одиночестве вечерами гулять по побережью. Комнату он снял на окраине города у Елизаветы Петровны Косухиной, одинокой женщины, муж которой умер. Жила она тихо и незаметно с дочерью, ученицей третьего класса, и не предполагала, что ее нелюдимый жилец однажды явится к ним и сделает довольно странное предложение — считать их мужем и женой, но без регистрации брака. Елизавета Петровна стала наводить справки о своем квартиранте, побывала у директора гостиницы, робко, не поднимая глаз, поинтересовалась, кто он такой, не пьет ли и нет ли у него жены. После этого в гостинице было только и разговоров: Михаил Карлович обзаводится семьей... Так его теперь именовали сослуживцы, вспомнившие при этом и о другом холостяке, Меретукове Исмаиле, работавшем администратором, тихом адыгейце лет тридцати, с острым пытливым взглядом. Исмаил, слушая эти разговоры, держался скованно, но директору он нравился своей скромностью и аккуратностью.
Беседуя как-то с ним, Гуляев выяснил не только степень его грамотности, но и пригодность к работе в гостинице. И чем больше Меретуков рассказывал о себе, тем внимательнее его слушал Николай Васильевич.
Отец и два старших брата Исмаила в период гражданской войны бежали с белыми за границу. Отец настаивал, чтобы с ним бежали все сыновья, но самый младший — Исмаил остался с матерью дома, в родном ауле. Ему, сыну помещика, нелегко приходилось после того, как революция смела помещичьи и монархические устои в России. Деревенская беднота не только конфисковала их землю и дома, но и требовала, чтобы Исмаил занимался полезным трудом. И хотя он не уклонялся от работы, относились к нему с недоверием.
До Исмаила доходили слухи, что его братья учатся чуть ли не в Белграде, в университете. Потом он как-то неожиданно получил из Таганрога письмо, написанное отцом. Его привез из-за границы какой-то возвращенец. В письме отец просил Исмаила пробраться в Югославию любыми путями, сообщал, что они втроем вступили в «Союз русских монархистов».
Исмаил раздумывал. С ним жила старая мать, которую он не мог бросить, а пускаться с ней в такое дальнее путешествие, как и вообще заводить переписку с отцом и братьями, не решался. Отец к тому же предлагал деньги для матери и просил сообщить адрес, на который он мог бы их перевести. Исмаил совсем испугался, так как получение денег из-за границы нельзя было скрыть.
Его положение в ауле несколько уравновешивалось тем, что он был единственным грамотным человеком. Нередко к нему обращались за помощью, когда нужно было написать какую-нибудь бумагу, прошение или письмо.
Мать Исмаила, Гошсох, урожденная Ду, происходила из богатого старинного рода, состояла в родстве с генералом Улагаем. Ее братья Мурат и Темирбей бежали после революции на собственном пароходе в Турцию.
Мурат служил в турецком генштабе, имел чин полковника, руководил русским сектором турецкой разведки. Это на него возлагал большие надежды Улагай. Мурат изыскивал все возможные пути переправы сестры в Турцию, рассчитывая на помощь Исмаила, который проявлял нерешительность и предпочитал получение официального разрешения на выезд матери.
— Тебе очень трудно придется, — осторожно отговаривал ее Исмаил. — Я и то не решился бы. Задержат... Что тогда?
— Меня горы укроют, сын мой, — говорила мать.
— Здесь наш дом. Куда нам отсюда?
— Я не могу оставаться в ауле одна. И тебя зовут отец и братья. Ты должен подчиниться зову старших.
— В ауле трудно, переедем в Анапу к Хораюкову. Он давно нас зовет к себе.
Не найдя поддержки у сына, Гошсох на какое-то время смирилась со своим положением, но настояла на переезде в Анапу. Хораюков принял гостей радушно, но просил Гошсох не распространяться о своих родственниках в Югославии и Турции, да и помалкивать о былом богатстве. Старуха была ворчлива и упряма, но на первых порах молчала. Правда, Исмаил замечал, что мать навещала соседку-турчанку Асю Алиевну, у которой познакомилась с греком Генерозовым.
