— Пересказывать похождения Исмаила в Турции не буду, лучше почитай его заявление, как он сам описывает свои приключения, — сказал Андрей Карпович. — Ото, читай, а потом, если нужно, я дополню.
«...На той стороне я шел до тех пор, пока меня не увидел местный житель, — писал Исмаил. — Он отвел меня к офицеру турецкой пограничной охраны. Доставили меня в какое-то близлежащее селение, название его не запомнил, спросили — кто я такой, откуда пришел и с какой целью.
После этого первого допроса тут же под охраной доставили в небольшой городок — кажется, Хопа, за правильность названия не ручаюсь, пишу, как слышал от турок. Там меня долго допрашивали. Я рассказывал все как было: грек устроил меня на работу в совхозе, вблизи границы, где я несколько дней проработал, чтобы ознакомиться с местностью. Ждал только удобного случая бежать в Турцию, к своему родственнику Мурату Ду, который служит в турецкой армии в Стамбуле. Показал его адрес и просил сообщить ему, где я нахожусь. Через него, говорю, хотел разыскать в Турции своего отца и братьев, которые еще в 1920 году выехали из России.
Рассказывал к тому же, что отец мой помещик и до революции у нас было много земли, жили богато. Потом нашу землю отобрали, дом конфисковали. Пришлось прозябать с матерью в Анапе, потом работал администратором в гостинице в Новороссийске.
Много раз меня переспрашивали, зачем пришел в Турцию. Я повторял, что меня послала мать, хочу встретиться с Муратом, через него узнать, где мои отец и братья, может, удастся повидаться с ними. Мне ничего не приходилось выдумывать, а потому никакими вопросами запутать меня было невозможно.
Меня спрашивали, как бы я объяснил советским пограничникам, куда я иду, в случае моего задержания на границе. Сначала я пояснил, что было бы очень плохо для меня и для матери, если бы меня задержали, а потом сказал, что свое появление на границе мог объяснить только так — заблудился по дороге в совхоз, расположенный поблизости. Турки спросили название совхоза. Я им назвал. Еще раз сказал, что место для перехода границы мне указал грек из Анапы Георгий, которого они должны знать, так как он бывает в Турции.
Они не верили мне, стращали тюрьмой, если обнаружится, что я перешел границу по заданию НКВД. «А причем здесь НКВД? — возмущался я. — Найдите грека и спросите у него, как он ночью привел меня к границе!»
Несмотря на то, что я все время настаивал разрешить мне связаться с Муратом Ду или же сообщить ему обо мне, турки не торопились. Держали меня в одиночной камере больше двух недель. При мне было письмо от матери к Мурату, которое ей написала Ася. Сначала его отобрали у меня, а потом вернули.
Неожиданно в Хопа меня освободили и передали под расписку одному хозяину гостиницы, у которого я должен был работать. Выезжать из города запретили до рассмотрения моего дела.
Я выпросил у хозяина денег и с его помощью написал телеграмму Мурату, указав, что у меня есть для него письмо. Вскоре получил ответ, и у нас завязалась переписка. Я сообщил, зачем перешел границу, и приложил письмо от матери.
У меня была с собою еще фотокарточка матери. Упомянул о ней в письме Мурату. После этого стал от него чаще получать письма и деньги. Он писал, что принимает меры, чтобы ускорить разрешение на мой выезд в Стамбул. Кроме того, Мурат написал обо мне отцу и братьям, и те стали просить за меня. Они надеялись выхлопотать мне визу в Югославию. Только через два месяца переправили меня в Ризу, а потом в Трапезунд и наконец, под охраной, в Стамбул. На это ушло почти семь месяцев.
В Стамбуле меня снова посадили в камеру при полицейском управлении. На третий день ко мне явился Мурат и забрал к себе. И сразу же из разговора с ним я понял, что он причастен к моей переброске в Турцию. Он ставил себе в заслугу то, что помог мне вырваться из большевистской России.
На другой день, когда мы с ним сидели в ресторане и он угощал меня, проголодавшегося и порядочно исхудавшего за время скитания по турецким тюрьмам, я ему сказал, что вообще-то намерен возвратиться домой, к матери.
На это он мне ответил: «Если думаешь вернуться домой, то чем раньше, тем лучше. Намерение твое считаю вполне благоразумным. Что касается материальной помощи от твоих родственников, то об этом не беспокойся. Материальную сторону, а также безопасность твоего отъезда в Россию я беру на себя. А теперь ни о чем не думай, отдыхай, гуляй по Стамбулу. Если встретишься с эмигрантами или с кем бы то ни было, то не говори им о своем намерении возвратиться в Россию. Скажи, что Мурат достанет тебе визу в Югославию». О времени отъезда домой он обещал мне сообщить, когда решится вопрос.
Мурат устроил меня в гостиницу, приходил ко мне, а я иногда навещал его дома. О своей работе он ничего не рассказывал и всегда избегал этого разговора. Подолгу со всеми подробностями расспрашивал меня о матери, ее поездке в Батуми, о Новороссийске, о гостинице, о директоре, моих знакомых, зарплате, о греке и, конечно, о переходе границы. По-моему, он оставался доволен мною. Доставал из бумажника несколько лир и давал мне, как дают детям на мороженое».
— У нас была информация об Исмаиле, — сказал майор. — Она подтверждала, что он связался с Муратом, бывает у него в гостях, но находится под постоянным наблюдением. Для того чтобы привязать Исмаила к одному месту и провести его проверку, дядька устроил его в Стамбуле на работу. Улавливаешь?
— Улавливаю.
— Ото, читай, а что будет непонятно, я дополню.
«Однажды Мурат сказал мне, что ожидает приезда одного эфенди, после чего решится вопрос о моем возвращении в Россию. Вообще, ему нравилась моя забота о скорейшем возвращении домой. Видимо, это совпадало с его планами. В Стамбуле я познакомился с Траховыми Меджидом и Гамидом, сыновьями миллионера Трахова, бежавшего за границу из Екатеринодара в 1920 году. Определенных занятий у них нет, проживают те деньги, которые лежали у них в иностранных банках. Встретился мне как-то бывший офицер Магукаров из аула Ассакалай, владелец мастерской по ремонту кузовов автомобилей. Он познакомил меня с черкесом Гатагогу, приехавшим из Чехословакии, по профессии юристом, якобы членом Кубанской казачьей рады.
Эти люди рассказали мне о внуке Шамиля. Его называют там министром без портфеля и посмеиваются над его потугами организовать движение за независимость горцев Северного Кавказа. Этот Шамиль призывает горцев к восстанию против Советской власти, пытается, как мне говорили, собрать всех выходцев из Северного Кавказа и послать их на помощь восставшим. Меня расспрашивали с серьезным видом, как идет подготовка к восстанию. И крайне удивлялись, что никаких признаков подготовки восстания я не видел и не слышал. После этого мои земляки всякий интерес ко мне потеряли, с Шамилем знакомить не стали, хотя мне и хотелось на него посмотреть. О намерении возвратиться домой я им не говорил и поэтому, наверное, в «Комитет независимости Северного Кавказа» меня не приглашали. О работе этого «Комитета» ничего интересного не слышал, кроме того, что «Комитет» занимается переброской людей на Северный Кавказ опять-де для поднятия восстания в Чечне.
