Я сжимаю ее щеки ладонями.
— Не жалей ее, — говорю я. — Она сама сотворила это. Ничего бы не случилось ни с кем из нас, если бы она не заявилась в мой дом, намереваясь причинить нам вред.
Лейла кивает.
— Ты расскажешь ей, что произошло? Что она Сейбл?
— Наверное. Она имеет право знать, почему связана.
— Когда ты ей скажешь?
Я пожимаю плечами.
— Мне кажется, чем раньше мы ей расскажем, тем скорее можем надеяться найти решение.
— А если она потребует, чтобы ее отпустили?
— Потребует. Не сомневаюсь.
— Ты отпустишь ее?
— Нет, — вновь качаю головой я.
Лейла взволнованно вскидывает брови.
— Мы не можем удерживать ее силой. У тебя могут быть проблемы с законом, если кто-то узнает.
— Она не уйдет отсюда в твоем теле. Оно твое.
— Скажи это полиции, — отвечает Лейла.
— Незачем кому-то знать. Но она не покинет дом, пока мы не придумаем, как все исправить.
Лейла сжимает затылок ладонью и отодвигается от меня.
— Ты слышал, что сказал этот человек. Он сказал, что ничего исправить нельзя.
— А еще он сказал, что такое случается редко. Может, настолько редко, что никто еще не нашел решение. Наберемся терпения. Изучим все сами. Мы во всем разберемся, Лейла.
Я вновь заключаю ее в объятия, надеясь унять ее тревогу. Но сделать это непросто, потому что она чувствует бешеное биение сердца в моей груди.
Я волнуюсь точно так же, как она. Если не сильнее.
— Думаю, тебе стоит рассказать ей уже сейчас, — говорит Лейла. — Может быть, если она поймет, что натворила, то перестанет с тобой ругаться. Возможно, она поможет нам во всем разобраться.
Лейла всегда видела в людях только хорошее.
Проблема в том, что я сомневаюсь, что в Сейбл хорошего достаточно, чтобы та захотела нам помочь. В конце концов, мы сейчас здесь из-за нее.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но сначала нужно ее связать.
Лейла забирается на кровать и говорит, когда я привязываю ее.
— Я понимаю, что ты сейчас злишься на нее. Но не будь с ней жесток.
Я киваю в ответ, но не в знак обещания.
Злюсь — это еще мягко сказано.
Лейла закрывает глаза и делает вдох. Когда ее глаза вновь открываются, я вижу, что в ответ на меня смотрит уже не Лейла, и ощущаю одну лишь неприязнь. Я не чувствую раскаяния, когда она начинает тихо плакать. Не испытываю вины, когда она умоляет меня развязать ее. Я сажусь на край кровати возле ее ног и пристально на нее гляжу.
Она хотя бы не кричит и не бьется в истерике. Может, нам даже удастся обо всем поговорить.
— Теперь ты меня отпустишь? — спрашивает Сейбл.
— Сперва я хочу задать тебе несколько вопросов.
— А потом отпустишь?
— Да.
— Хорошо, — кивает она, — но… можешь, пожалуйста, развязать меня сначала? У меня все болит. Я часами сижу в этом положении.
Она сидит связанной всего минуту. Даже не осознает, что большую часть времени свободно перемещается по дому.
— Развяжу, когда ответишь на мои вопросы.
Она устраивается на кровати подальше от меня. Подтягивает ноги к груди и с тревогой на меня смотрит.
— У тебя сердитый вид, — тихо замечает девушка. — Почему ты злишься?
— Что ты помнишь о ночи, когда в тебя стреляли?
— Я не люблю говорить об этом. Ты же знаешь.
— Почему? Потому что не помнишь так четко, как я?
Она мотает головой.
— Нет. Потому что вообще ничего не помню.
— Не совсем так, — возражаю я. — Думаю, тебя просто сбивает с толку то, что ты помнишь.
Девушка мотает головой.
— Я не хочу об этом говорить.
Я продолжаю, несмотря на ее просьбы прекратить.
— Я знаю, что творится у тебя в голове. Ты утверждаешь, что потеряла память, но я в этом сомневаюсь. Просто тебе сложнее добраться до воспоминаний Лейлы, потому что они перемешаны с другими воспоминаниями. Поэтому… порой… когда я говорю о событиях прошлого, ты не сразу о них вспоминаешь. Тебе будто бы приходится их перебирать. Раскапывать их.
Я вижу, как у нее перехватывает дыхание.
Наклоняюсь и смотрю ей прямо в глаза.
— Тебе порой кажется, что воспоминаний слишком много? Тех, что тебе даже не принадлежат?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
У нее начинает дрожать нижняя губа. Она напугана, но пытается это скрыть.
— Ты помнишь, как открыла дверь тем вечером, когда Сейбл постучала?
— Да, — кивает она.
— А еще ты помнишь, как была той, кто в эту дверь стучал.
Ее глаза округляются.
— Почему ты так говоришь? — выпаливает она.
— Потому что… ты Сейбл.
Она неотрывно смотрит на меня несколько долгих мгновений.
— Ты с ума сошел?
— Твои воспоминания сбивают с толку, потому что ты в чужом теле.
Ее взгляд становится угрожающим.
— Лучше отпусти меня сейчас же, иначе мигом упеку тебя за решетку, Лидс. Так и сделаю. Не думай, что я прощу тебе подобное.
— Ты же все это время знала, что ты, возможно, Сейбл?
— Пошел ты, — шипит она. — Отпусти меня.
— Зачем ты разбила зеркало в ванной, когда мы приехали? Видишь порой лицо Сейбл, когда смотришь в зеркало?
— Конечно, я порой вижу ее лицо! Она стреляла в меня, Лидс! У меня посттравматическое расстройство!
Она не стала отрицать, что разбила зеркало.
— Нет у тебя никакого расстройства. Это реальное воспоминание.
— Говоришь как психопат.
Я отвечаю ей ровным тоном.
— Ты стреляла в меня. И стреляла в Лейлу. И я знаю, что ты помнишь, как сделала это.
Она мотает головой.
— Я стреляла в Лейлу? Я и ЕСТЬ Лейла!
— Понимаю, что все запутанно. Но ты не Лейла. Ты способна увидеть некоторые из ее воспоминаний, потому что ты в теле Лейлы и имеешь к ним доступ. Но ты умерла, когда я выстрелил в тебя. А когда ты выстрелила в Лейлу, умерла она. Но лишь на несколько секунд. Этого времени было достаточно, чтобы твоя душа оказалась не в том теле. А душа Лейлы оказалась в заточении в этом доме.
Теперь она плачет.
— Ты меня пугаешь. — Ее голос звучит боязливо. — Несешь какой-то бред. Я Лейла. Как ты вообще можешь думать, что я не Лейла?
Я бы мог начать перечислять все доказательства, но слишком уж их много. Вместо этого я пытаюсь придумать вопрос, на который смогла бы сразу ответить только Лейла. Вопрос, ответ на который Лейла уже давала, что Сейбл будет вспомнить непросто.
— Какую песню я пел тебе в ночь нашей первой встречи?
— Я… — отвечает она, — это было давно.
— Какую песню я тебе пел? У тебя три секунды на ответ.
— «Помни меня»? — Она озвучивает название словно вопрос.
— Нет. Я пел «Я перестал». Лейла помнит.
— Перестань говорить обо мне, будто я не Лейла. Это безумие. — Она отползла еще дальше к изголовью кровати, будто пытается улизнуть от меня.
Я не виню ее за то, что она меня боится. Если бы месяц назад кто-то попытался объяснить мне подобное, я бы не смог поверить. И я стараюсь вести себя настолько уравновешенно, насколько могу, понимая, что сейчас она обо мне иного мнения.
— Честно признаться, я не рассчитываю, что принять эту информацию тебе будет легче, чем мне. Потребуется время и, возможно, какие-то доказательства, чтобы ты всецело осмыслила происходящее. И приношу свои извинения, но не могу тебя сейчас отпустить. Не могу, пока не придумаю, как разрешить ситуацию для Лейлы.
— Но я и есть Лейла, — шепчет она, пытаясь убедить себя в том, что все это не происходит на самом деле.
Я оборачиваюсь.
— Лейла, вселись в тело.
Подождав всего пару секунд, я вижу перемену.
Лейла открывает глаза. Расслабляет ноги, но выражение ее лица остается напряженным. Вид у нее такой, будто она готова расплакаться, но я не знаю, стало ли тому причиной то, что у нее не осталось никаких сомнений в том, что она Лейла, или то, что она сочувствует Сейбл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я тянусь и развязываю ей руки. Едва ее запястья освобождаются, она бросается ко мне и крепко обнимает. Лейла начинает плакать.
Все в этот миг становится по-настоящему. Понимание, что Сейбл непросто добраться до воспоминаний, созданных нами с Лейлой, тех, что стоят на первом плане в сознании Лейлы, развеяло последние капли сомнений, витавших вокруг нас.
