Может, конечно, и странно в этом пригородном лесу сейчас. Сейчас зимой, в конце февраля. Корки африканских апельсин в лыжнях и рядом с лыжнями. Конфетные бумажки - "Театральные", "Холодок", аэрофлотовская "Взлетная" - рядом с лыжнями. Они напоминают город. Ох уж эти нынешние лыжники! Правда, и город стал ближе, чем он был в сорок первом...
И все же это лес. Мох на стволах елей и - плесень. Впрочем, плесень не плесень, а так выглядит смола. Зеленоватая, желтая, белая, бурая, серая, а все вместе - как плесень.
Дубки, даже самые молодые, шуршат сухой листвой. С осени сохранили. А как подует ветерок, что там шуршат - кипят, как чайники или самовары. Кипят!
Слева чащоба. Снега невпроворот, и туда сейчас днем с огнем не пробраться. Провалишься.
А позапрошлым летом Александр Петрович ходил туда не раз, пробивался через поваленные деревья, между ветвями, по мхам и подгнившему хрустящему суховью.
Но то летом...
На снегу, уже по-весеннему пожухлом, еловые ветки, палочки, куски того же мха с еловых стволов, чешуйки и непонятные вертолетики с семенами: два крыла-лепестка и четыре сухие ягодки - семечки. На одних - четыре, на других - шесть, а крыльев всюду по два. Две такие упавшие на снег штуки и настоящий вертолет!
Жаль, что не знает он, откуда они, с какого дерева: с липы ли лесной, с ясеня ли, еще с какого другого дерева? А может, и с той же самой осины? Все борются с осиной всеми способами - вырубают и травят ее химией с самолетов, а она ведь - не так уж плоха! - должна бороться за свою жизнь. И вот, может, рассылает по лесу с помощью ветра семена-вертолетики. Может, и так...
Слишком много деревьев в здешнем лесу, и все никак не узнать.
Рядом у ручья - осины. Неприметные, рыжие в ржавчине и, как ели, с плесенью, они покрыты снежными хлопьями. То белые куропатки на них мерещатся, то песцы, то пучки ваты. И на старой березе, спустившейся чудом к ручью и чуть не упавшей в него, такие же белые куропатки, песцы, пучки ваты...
...Кто-то догнал Александра Петровича, поздоровался.
- Здравствуй, - сказал Александр Петрович.
По привычке отвел в сторону свое лицо. Чтоб не пугать мальчишку.
Белка откуда-то с дерева свалилась на тропинку, вскочила на ствол ели и виновато смотрела на Александра Петровича немигающими глазками.
Он остановился, чтоб не спугнуть ее. И мальчишка остановился.
Белка словно поняла, махнула благодарно хвостом и взвилась куда-то вверх.
- А вы тут были? На войне? - спросил мальчишка.
- А почему ты так думаешь? - поинтересовался Александр Петрович и обрадовался, но тут же испугался: "Сейчас скажет - по лицу".
- Не знаю... Так вижу: идете, вспоминаючи что-то...
Они шли рядом, и мальчишка нет-нет да и нагибался - собирал шишки в свой школьный портфель.
- Из школы?
- Из школы.
- В пятом классе?
- Что вы, в шестом. Я и так год пропустил.
- Значит, четырнадцать?
- Пятнадцать. Шестнадцатый пошел.
- А шишки зачем?
- Да просто так...
И опять:
- Так были? В войну?
- Был.
- Я так и думал!
И у мальчишки заморгали глаза.
- А у меня дед тут воевал, в партизанах. Может, знаете командира Сто сорок четвертой дивизии генерала Пронина и командира Девятой стрелковой дивизии генерала Белобородова?
- Лично не знаю, но слышал. Они ведь в этих местах были...
- Так вот дед мой им сведения передавал. И через них - штабу Западного фронта. По этим сведениям наши разгромили немецкий аэродром под селом Ватулино, артиллерийский склад и штаб полка в Можайске. В общем, много чего сделали! А отец у меня летчиком всю войну...
Шубейка на мальчишке, как заметил Александр Петрович, недорогая, с дешевым воротником, а шапка хорошая, только потертая от времени и страшно большая: на лоб и уши налезает. Видно, не своя, отцовская. И портфель дерматиновый, куда он только что совал шишки, незастегнутый, распухший, не новый, мятый, потрескавшийся.
Птицы лесные вспорхнули с тропки. Александр Петрович узнал только двух снегирей, а мальчишка сразу:
- Смотрите, зеленушки, коноплянки, дрозды, снегири...
- А я думал, что все, кроме снегирей, воробьи, - пошутил Александр Петрович.
- Нет, воробьи ближе к жилью тянутся, их в лесу не встретишь, сказал он. - А вы знаете мину-сюрприз? - вновь перескочил он с птиц на войну. - Ну, в коробочке "Казбека", в папиросной?
- Слышал, - сказал Александр Петрович. - Ходили наши разведчики с такими по тылам немцев.
- А вот дед мой, я рассказывал вам о нем, так однажды такую мину подсунул прямо в кабинет начальника гестапо района. Правда, сам начальник не взорвался, а офицеров их много погибло...
"Вот почему он тут ходит, - подумал Александр Петрович. - Славно! Традиции отцов и даже дедов, как говорят, и все они в нем есть..."
В городе такие ребята выглядят куда старше. И не по одежде. Признаться, Александр Петрович и побаивался их порой, вернее, избегал, поскольку не знал, как с ними держать себя, как говорить. Они чаще не спрашивают, а сами отвечают на все...
Этот - не такой и потому особенно был приятен ему. Наивный, с пухлыми губами и моргающими глазами и какой-то чистый...
А ему пятнадцать. Шестнадцатый пошел.
Небо - белесое с голубинкой. Оно и в лесу видится. Там, где лес, лес, над головой голубее. Но на спуске к ручью и прямо на берегу его, на поляне, уже куда больше неба, и оно разное. Прямо над тобой - голубое, иссиня-голубое. А дальше оно бледнеет, бледнеет и постепенно становится уже не голубым, не белесым, а молочным. И еще дальше, с лесной поляны, как видит глаз, небо меняется. Там оно светлее молока со стороны солнца и на фоне леса, но стоит повернуть голову - и опять белый цвет начинает голубеть и почти незаметно, осторожно возвращается к прежнему цвету неба, которое ты видел там, наверху.
- На небо смотрите? - спрашивает мальчишка и тут же добавляет: - Я тоже люблю. А больше всего - лес. Этот!
- И я, - признается Александр Петрович.
Ветка сухих дубовых листьев повисла на голой осине, прилипла к ней и сейчас, запорошенная снегом, похожа на сказочные грибы.
В сарае у домика лесника вяло кудахчут куры. У них там какие-то свои переживания. Другие куры - не белые на фоне снега, а какие-то желтоватые вместе с петухом прижались у стен сарая, прямо на снегу. Поднимают, нахохлившись, то одну ногу, то другую.
Петух повелительно, но устало посматривает на них и сам чистит перышки, старается спрятать голову под рыжевато-грязное свое крыло. Но вот наши спутники минуют сарай, и петух выходит за ними на тропку.
"Ку-к-ка-р-реку!" - кричит он им вслед.
Александр Петрович оборачивается:
- Здравствуй, петух!
"Ку-к-ка-р-реку!" - опять повторяет петух.
Кажется, он совсем разошелся. Они уже отошли от сарая, а за спинами их все слышится это "ку-к-ка-р-реку" и нежданно - возбужденное кудахтанье кур. Видно, они все - и там у сарая, и в сарае - ждут весны. Лишь сигнал подай!
Копна сена под навесом, что чуть дальше от хозяйства лесника, тоже напоминает о весне и о лете. Копна тает, как и снег, сена осталось уже совсем чуть-чуть (хватит ли леснику для его коровы до первого весеннего выпаса?), но и эти остатки копны пахнут уже весной и летом, пахнут дурманяще.
Чем дальше в лес, тем больше причудливых зимних чудес. И не одни уже белые куропатки, песцы и пучки ваты на голых стволах и на лапах елей, а и удивительные фигуры из снега, которые никогда не построит нарочно ни один мальчишка. Дед Мороз, лежащий на боку, - он подложил под голову с мохнатой шапкой руку и лежит себе спокойно, отдыхает после трудных декабрьских дней и январской вьюги, и, верно, снятся ему хорошие сны. И Снегурочка, выросшая на срубленном пне березы, рядом с сосной, - тонкая, омытая ветрами. И белые мышки, и тюлени, и пингвины, и что-то похожее на сказочные города из сахара и крема...
А рядом сломанный ствол березы, и на нем белые охапки в окружении сухих стеблей крапивы, и все это в снегу, занесенное, похожее на Гулливера в стране лилипутов. Развалился Гулливер на поникшем стволе березы, а вокруг него мельтешат маленькие существа - крапивные человечки, лилипуты. Внизу, под стволом, настоящая пещера - полметра глубиной и вышиной. Но увы! - ее уже освоили местные псы, бегающие по тропинке. Конечно, освоили по своим делам...
И еще такие же пещеры, норы и норки. У молодых елочек - их много в лесу. У поленниц дров. У кустарников. Возле чудом сохранившихся с осени лесных сорняков - трав всяких и палок, торчащих между деревьями. Снег завалил их - каждое по-разному, ветер продул, и вот вам тысяча и одна сказка Берендея!
И вновь ели и сосны.
Под елями меньше снега. Почти круглые провалы в снегу, ложбинки, усыпанные хвоей, ветками и просто зелеными иголками. И шишки там лежат, какие шишки! Но туда через снег не проберешься...
Ничего, есть шишки и на тропке.
Александр Петрович поднимает подряд три шишки. Все тяжелые, замороженные, в снегу.
- Вы тоже интересуетесь? - спрашивает мальчишка и советует: - Вы их домой принесите. Они оттаивать начнут, и трещать, и пахнуть по-особому. Дома лесом пахнет. И, знаете, чешуйки у них будут раскрываться - одна за одной, одна за одной, - и оттуда семечки выпадать...
