В этом кишлаке у меня больше нет должников. Когда появятся, приду снова.
Он приказал помощнику уводить заложников и навьюченных животных. Азиса отвязали и втолкнули в маленькую толпу несчастливцев. Окруженная душманами, она сразу направилась к распадку южного гребня горы. Карахан оглядел изрядную кучу оставшегося добра, потом животных, сбитых на краю поляны в разношерстное изумленное стадо, решительно махнул рукой. Тотчас двое басмачей вынули из подсумков небольшие цилиндрические бомбы с цветными полосками, вставили запалы и одновременно бросили на мешки. Люди, еще не понимая, молча следили за происходящим. Вдруг брызнуло оранжево-белое ослепительное пламя, мгновенно залило горку, и сразу высоким столбом поднялся нестерпимо жаркий костер. Стон прошел по толпе. Зачем?! Горел хлеб. Глаза людей, неимоверным трудом, кровавыми мозолями и потом добывающих каждое зернышко, взращенное на горных террасах, отказывались верить происходящему. Их разум отказывался понимать, что хлеб сжигают умышленно, именем аллаха! Ну, отняли — пусть бы лопнули от обжорства, потравили своим лошадям, так нет — жгут...
Люди не догадывались, что главарю шайки душманов, бывшему господину кишлака, хотелось, чтобы на земле, его породившей, не осталось ни зернышка, ни капли воды, ни травинки — потому что земля эта перестала быть его собственностью.
Резкие очереди автоматов ударили на краю поляны, толпа испуганно оборотилась и увидела продолжение того, что начали поджигатели: душманы в упор расстреливали согнанных животных. Почти в тот же момент прогрохотали взрывы, тучи камней и пыли взметнулись там, где было жилище Азиса и где стоял большой дом Кара-хана, превращенный в школу...
Уже поднимаясь по склону во главе последних басмачей, Кара-хан оборотился. Кишлак напоминал разворошенный муравейник. На поляне еще горело, вокруг огня суетились мужчины, видимо пытаясь тушить. Снова зазмеилась усмешка на губах главаря: старайтесь, псы неверные, старайтесь. Эта адская смесь, которой начиняют диверсионные бомбы, от воды только разгорается, без воздуха тоже горит. Вместо сердца в груди Кара-хана лежал потрескавшийся, опаленный камень, и было больно.
За первым хребтом к основному отряду присоединилась группа басмачей с лошадьми. Две из них нагружены сырыми, тяжелыми вьюками. Кара-хан даже не спросил, сколько суягных маток его душманы забили пинками и прикладами, выколачивая из них ягнят на шкурки, — чем больше, тем лучше. Афганская каракульча — тоже золото, а Кара-хану теперь ни к чему заботиться о будущем поголовье здешних стад. Другой небольшой отряд пригнал пятерых заложников из ближнего к Кучару селения. Теперь у него шестнадцать пленников — трое мужчин, двое юношей, одиннадцать девушек, — в случае окружения будет чем поторговаться с офицерами армии и царандоя. Однако это но значит, что можно теперь не думать об осторожности. Кара-хан приказал посадить заложников на лошадей, позади душманов, и быстро двинулся знакомым ущельем на соединение с отрядом Ахматиара. Уйти подальше от разоренных кишлаков — вот сейчас главная задача.
Ущелье перешло в высокогорную долину с ее неизменной фриганой — редкими полукустарниками, жесткими травами, рощицами арчи и фисташки. Выше в распадках темнели густые заросли, там можно сделать первый привал, попробовать связаться с Ахматиаром, проверить, не появится ли воздушный разведчик. А перед закатом — в путь. Пока душманы не ждали воздушного врага — тревога еще не могла дойти до отряда царандоя и войск, потому что в разоренных кишлаках банда не оставила ни одной лошади и машины, — и все же главарь тревожно оглядывался. Блеснет ли вдали точка самолета, послышится треск винтов — отряд немедленно развернется в обратную сторону, как будто спускается с гор в долину, и всадники станут приветливо махать летчикам. Кара-хан помнит кровавые уроки, и у этих обстрелянных душманов нервы покрепче, чем у тех псов, оставшихся у границы... Однако начальнику охраны заложников надо построже наказать, чтобы присмотрел за сынками помещиков — как бы на привале не потащили девушек в кусты. Эти аристократики, ожесточившиеся на всех простолюдинов мира, миндальничать с полонянками не станут. Кара-хан и сам не прочь бы залучить в свой шатер юных крестьяночек, но еще не пришло время утех. Оно наступит позже, когда банда соберется в долине Рыжих Столбов. Не отпускать же их нетронутыми, а кочевники покупать живой товар теперь боятся. Некоторым крестьянским девкам успели вбить в голову, что они имеют права наравне с мужчинами. Бывали случаи, что такие похищенные и проданные невесты бросались к солдатам и полицейским искать защиты, когда кочевники проходили через заставы. Даже в Пакистане возникали скандалы, а у басмачей там с местным населением и без того отношения натянуты. Многие обвиняют своего диктатора, что он за американские деньги пригрел на пакистанской земле разбойное отребье со всего Востока, требуют изгнания душманов, некоторые племена воинственных белуджей сами изгоняют их со своей территории силой оружия. Поневоле станешь осторожничать...
Кара-хан ехал в середине отряда, поглядывая в спину Азиса, сидящего на крупе лошади позади широкоплечего немолодого басмача. Руки пленника развязаны: все равно не убежит. Кара-хан не случайно подал Азису надежду на спасение — пусть не ищет легкой смерти. Он тоже поглядывает в небо, конечно с надеждой. И думает, наверное: почему не дозвонился в царандой по своему замаскированному телефону? Замаскированному от кого? Разве что от случайных бродяг с ружьишками, промышляющих откровенным грабежом и охотой за «скальпами»? Кара-хан не случайный в Кучаре человек, у него там всегда были и есть свои глаза. Кто подумает, что бедняк Алладад, которого сегодня Кара-хан разорил до нитки и оставил без сына, запродан Кара-хану до мозга костей? Что прошлой ночью человек, пробравшийся в село по следам Одноглазого, щедро оплатил Аллададу и предстоящее разорение, и разрушение телефонной связи, и заложничество сына? Парня, конечно, может клюнуть пуля в перестрелке, но за большие деньги жадный человек способен продать и сыновью кровь. Скорее всего, его сын вернется домой вместе с другими заложниками и передаст отцу новое задание, смысла которого сам не понимает. Парень уверен, что главарь душманов и его отец связаны контрабандными делами, которыми не брезгуют даже правительственные офицеры и чиновники — с давних времен контрабанда в горах считается лихим делом, а всякий бакшиш освящен адатом. Сынок выдался в отца — он оговорил свою долю за мнимое заложничество, даже с родителем поцапался. Щенок, конечно, нахватался непокорства при новых порядках, но Кара-хан, узнав об этом, был доволен: если человек любит деньги, им легко управлять.
Отряд благополучно достиг большой арчовой рощи, разреженной зарослями горного ясеня и колючего кустарника. Здесь было значительно прохладнее, чем в долинах, но отвесные лучи солнца жгли и слепили. Неприхотливые горские лошади потянулись к листьям и колючкам. Кара-хан приказал развьючиваться, укрыть лошадей, задать
