Рад даже улыбнулся – да уж!
– Но, помни, князь – время от времени присылай людей к Синей горе – там, где вы нас и будете сейчас дожидаться. Место пустынное, глухое, никто туда без особой нужды не суется.
– Прощай, – прыгнув в седло, князь махнул Саргане рукой. – Все же надеюсь – свидимся. Да поможет нам Господь.
– И все степные боги!
Гунны унеслись в пушту, расталкивая лошадьми высокую густую траву, серебряную, а местами уже цветущую – голубеющую. Горько пахло полынью, и колыхающая от ветра степь казалась бурным и холодным морем.
– Нам туда, – Радомир показал рукой на буковый перелесок, вдающийся в пушту узким нежно-зеленым клином. – Едем к Данубию, а там…
Эх, жаль с «языком» пролетели. Впрочем, зато в другом повезло – не потеряли еще пока никого из своих. Людей у Радомира-конунга было мало, приходилось беречь каждого, за каждого биться. Вот, как за близнецов.
Истерзанный плетью Горшеня, надо сказать, держался мужественно, не стонал, а Саргана, прощаясь, шепнула на ухо Хильде рецепт настоя из кореньев и трав. Княгинюшка не сдержала улыбки – она-то этот рецепт давно и без воительницы знала. Подъехав к избитому пареньку, наклонилась, погладила по голове:
– Ничего, милый, вылечим твою спину, заживет.
Горшеня улыбнулся довольно – не с каждым княгиня общается! Дальше пошел быстро, сноровисто, только вот иногда морщился – туника спину ела, так ведь не голым же идти, холодновато все же. Хотя ближе к обеду разжарило, тогда и устроили привал у ручья, на опушке. Славный тянулся кругом лес – густой, с буками, вязами, дубами, высоченными, почти что до самого неба. Подлесок тоже плотный: папоротники, ракитник, малина, смородина, бузина, можжевельник, орешники. Кое-где – на пустошах – вереск, а вдоль ручья – краснотал, бредина, вербочки. Уже проглядывали первые листья, но много было и вечнозеленого, а местами и вообще еще только набухали почки: у осины – острые, зелененькие, у ивы – серебристые, плотные, у ольхи – страшные, как змеиные головы. А в малиннике вообще – лохматые, словно головы у юных данов, Готбольда и Раксы.
Дальше шли краем леса – на лошадях-то неудобно сквозь чащу, тропки звериные – узкие, да и по краю-то коней большей частью под уздцы вели. Ручей расширился, журчал громко и весело, играл на перекатах радугой. Вдоль него и зашагали, явно в большую реку ручеек этот впадал, не сразу в Данубий, так в какой-нибудь из его притоков, так Саргана сказала. Как сказала, так и двигались, не очень-то ходко – в зарослях-то, как ни старайся, а невозможно быстрее. Берега у ручья густо заросли ивою – черноталом, ветлою, кустами-ветками желтыми, красными, вишневыми, с пушистыми сережками-почками, а кое-где – и с проклюнувшейся уже листвой, клейкой и нежной. Славное время – весна! Все пробуждалось, тянулось к солнцу, к высокому голубому небу.
А погони так и не было! Князь специально выставил в арьергарде наиболее толковых парней – Хотонега с Домушем. Хотел и Линя, да потом махнул рукой – пусть, если что, брату поможет, да и так, рядом пойдет, поддержит морально.
Не было погони, никто за отрядом не гнался, видать, Саргана хорошо исполнила свое дело – отвлекла погоню на себя. Что ж, дай ей, Боже, здоровья.
Даны сноровисто шли впереди всех, всматривались, шарились вокруг по кустам, меж деревьями, даже успевали охотиться – уже успели запромыслить пару куропаток и глухаря. Вот и ужин. На всех, конечно, не хватит, однако на ночевку-то можно и пораньше встать, порыбачить в ручье, поохотиться. Ах, красота!
Рад так и представил своих друзей туристов. Вот бы сейчас так же – прошли бы, местечко удобное присмотрели, развели костерок, дежурные уже б и котелки повесили, в один – забросили супец пакетный, в другой – крупу, тушеночку, в третий – чай. Валентиныч бы всех за дровами отправил, сложили бы у костра аккуратно поленницу, вещи – чтоб не валялись – в палатки, только «жорики» – мешочки для ложек-тарелок-кружек – где-нибудь на дереве на суку повесили, чтоб потом по рюкзакам не искать.
– Конунг! – чуть поотстав от напарника, выглянул впереди из кустов дан Готбольд. – Хочу сказать тебе кое-что, конунг.
– Слушаю.
– Там, в усадьбе… Мне показалась, будто Сарганагуннка и тот нидинг с косами, которого мы схватили, знакомы.
– Знакомы? – удивленно переспросил Радомир. – А с чего это ты взял?
– Воительница что-то шепнула ему… а я услыхал. А потом она сказала, что сама за пленным присмотрит… он как-то и потерялся, сбежал.
Князь прищурился:
– Так, значит, Саргана во всем виновата?
– Не знаю, конунг, виновата ли, но то, что они промеж собой шептались – слышал!
Рад задумался – интересная была информация. И главное – непонятная. Не похоже, чтоб Готбольд врал – к чему? Данов ведь за сбежавшего пленника особо не виноватили. Может, показалось? Ну, если б это были не воины, а туристы – тогда да, туристам могло и показаться, послышаться. Туристам, но не этим опытным, несмотря на возраст, воинам и охотникам! Людям этой эпохи вообще ничего никогда не казалось – обо всем, что видели и слышали, они судили уверенно и точно.
Тогда что же произошло? И в самом деле, тот странный парень, «клерк» оказался старым знакомым воительницы? А почему бы и нет? Может быть, он даже оказал ей раньше какую-то услугу, вот Саргана и отплатила добром… вызвав неминуемую погоню! Которую, однако, сама же взяла на себя. Да-да, именно так, что еще тут сказать? А ничего. Просто – благородная женщина. Не чересчур ли? Нет. Благородство – такое качество, которого много не бывает.
– Благодарю за сведения, славный Готбольд-воин. Теперь поспеши, присмотрите с Раксой годное для ночлега местечко.
Хильда уснула сразу же, как только голова ее коснулась брошенной в шатер переметной сумы. В ногах, в другой суме, находилась корона бургундов, все больше воспринимавшаяся сейчас Радом не как некий сакральный символ, а просто как драгоценная вещица, да, дорогая, но вполне обычная, которую можно было при нужде продать, обменять, поставить на кон в азартной игре в кости. Человеку двадцать первого века многие представления древних казались надуманными и смешными. Вот и Радомир, хоть и давно уже стал в этом мире своим, но, тем не менее, сохранил известную меру цинизма по отношению… да хоть к тому же венцу, один раз уже сыгравшему важную роль в жизни его и Хильды. И тем не менее…
Ласково погладив спящую супругу – умаялась за день, бедная – сам князь, однако, не спал – думал. И о загадочном поведении Сарганы в частности (что там за шашни со слугой и зачем воительнице омела?), но больше все же – о могиле Аттилы, которую нужно было найти как можно скорее. Найти, вернуть – вернуть? – корону, черт с ним, пусть подавится, раз уж так все сложилось, раз уж именно от этого действия почему-то зависит распространение чумного микроба. В двадцать первом веке над подобной идеей, конечно же, можно было бы и посмеяться, но здесь вся мистика воспринималась совершенно иначе – именно как реальность.
Могила… Насколько помнил Рад, труп грозного повелителя гуннов предали земле ночью, положив в три гроба – золотой, серебряный и железный, при этом специально для устройства могилы отвели русло реки, а потом опять пустили воду. Так, чтоб никто ничего никогда не нашел. Молодого человека заинтересовала сейчас, так сказать, материальная сторона всего этого дела. Интересно, гробы запаяны? Или там просто имеются крышки… скорее, последнее, хотя все может быть, и тогда надо бы позаботиться о необходимом инструменте – не мечами же вскрывать. Хотя, конечно, можно и так – закаленный клинок и не такое выдержит, но… но все же – благородный меч имеет иное предназначение, и честь клинка ронять не стоит. Значит, инструментарий: долото, пилки, клещи – это добро в любой кузнице можно найти.
Что еще? Сам по себе процесс… Вот, Саргана сказала – почти всех убили. А много ли нужно рабов для рытья могилы и самое главное – для отвода довольно широкой реки (Данубия, Савы?). Могила – ладно, а вот выстроить плотину – даже экскаватору не на один день работы. А экскаватора у могильщиков, естественно, не имелось, зато людская сила – в избытке. Сколько рабов равняется одному экскаватору? Нет, лучше так, сколько человеко-дней равно одному машинно-экскаваторному часу? Сколько землекопов выроют столько же, сколько экскаватор за день? Точно, конечно, сложновато прикинуть, одно ясно – что много. И вот этих всех невольников из соображения строгой секретности нужно убить! А потом избавиться и от стражников. Это м-м-м… по всем прикидкам никак не меньше двухсот человек, и то, если брать по минимуму. И куда делись трупы? Вот эти двести – по меньше мере двести – трупов, а скорее, и гораздо больше! Куда их вообще могли деть? Там же, в могиле, и оставить? Х-ха! Это сколько же тогда понадобится места? Тем более что Аттила – язычник, следовательно, в его могиле и так будет полно всяких убитых наложниц, рабынь, жен. Еще только землекопов и не хватало для полного счастья. Так куда же их тогда всех дели? Сожгли? Вряд ли – крематориев еще нет, да и чадить будет на всю округу – тоже еще, тайна. Зарыли где-нибудь неподалеку в общей яме? Они же рабы – сами ее и выкопали. Однако и это дело не такое простое, как кажется – двести человек с лопатами и кирками уж всяко смогут за себя постоять, случись что-то нехорошее. И пусть лопаты в эти времена – как и долгое время спустя – чисто деревянные, лишь с обитой железной полоской рабочей кромкой, что с того? И такой кромкой с размаху заехать – голову сшибить можно, и это еще не говоря о кирке. Опасное это дело, взять, и вот так просто угробить за раз двести человек – автоматического оружия нет, отравляющих газов – тоже. Тогда что еще можно? Утопить в реке? Ну, это еще больше мороки. Как же от них избавились-то? Отравили. Самый простой и безопасный способ, стопроцентно эффективный. Устроили после работы пир, после которого пирующие так и полегли под лавками без всяких признаков жизни, осталось только зарыть.
