— Ну ты и дебил, — закатил глаза Тео, отходя от него. — Идём, хочу посмотреть в телескоп.
Что и следовало ожидать.
Малфой покачал головой, пропустил его вперёд и вновь опустил локти на перила. Наверное, Тео прав. Наверное, Драко полный дебил, и всё это просто нелепая шутка. Наверное, ему бы хотелось так считать. Чёрт возьми, наверное…
— Внимание, все смотрим на небо! — выкрикнула Синистра.
Кто-то подбежал к перилам, кто-то остался на месте и смотрел вверх. А Драко не спеша повёл взглядом, пока не нашёл яркую зелёную точку, которая медленно, слишком медленно, ползла по чернильному небу, будто приветствуя соседние звёзды.
В руках на автомате появилась сигарета. Хотелось отравить лёгкие свежей порцией вишневого горького никотина. Он медлил. Макгонагалл уже отчитала его за то, что Драко позволял себе курить в стенах школы. Старуха говорила ему делать это там, где его не увидят те, кто посчитает это правильным примером. Долбанная чушь.
— Можешь курить.
Малфой на периферии взгляда заметил то, от чего Теодор так сходил с ума. Скулы Грейнджер выбеливались в свете её тусклого люмоса, когда она встала рядом с ним.
— Здесь всем почти по двадцать, а сама профессор Синистра уже докуривает вторую сигарету, — продолжила Гермиона. — Поэтому ты можешь курить, всем плевать.
Он лениво посмотрел в сторону, лишь бы не видеть её лица. Смотрел на лес, на зелёную комету, ползущую по небу, на собственные руки в перчатках.
— Думаю, на следующей неделе можем пойти в лес, — Грейнджер ухватилась за перила, когда подул сильный ветер. — Я скоро доварю чернила для татуировки и можем приступать.
Драко не смотрел на Гермиону. Он её чувствовал.
Её взгляд на себе. Её ожидание ответа. Его реакции, которой не было. Ему никак. Безлико.
Малфой прикусил клыком нижнюю губу, почти до выбеленной боли. Он чувствовал, как хрустела плоть под зубами. Хотелось до крови. Хотелось…
— Драко?
«Блять».
— Кто тебе сказал, что я согласен, Грейнджер? — прикушенная губа сменилась фильтром. Кончик сигареты моментально вспыхнул, заставив её быстро подойти вплотную.
— Что ты делаешь? — шепнула она. — Ты же можешь воспользоваться зажигалкой! Здесь столько народу, твою магию могут увидеть!
Сигаретный пепел осел на деревянном выступе перил серой корицей, как и испорченное настроение Малфоя.
Её голос раздражал. Её поведение тоже. Всё её внимание к нему — тем более.
— Но мы же с тобой договорились тогда, в хижине, — добавила Гермиона, когда поняла, что его невербальную магию никто не заметил.
Драко чуть было не подавился дымом.
— Договорились? — переспросил он и посмотрел ей в лицо. Румянец от холода окутал её щёки. Или же она, так же, как и он, кипела от злости. — Мы с тобой ни о чём не договаривались. Ты мне рассказала про магловские легенды, в которые я не верю и тебе не советую!
— Но от татуировки можно избавиться и…
«Заткнись. Заткнись. Заткнись».
— Говори правильно, Грейнджер, — он выдохнул струю дыма ей в лицо и отвернулся. — От метки пожирателя.
— Да как угодно! — прорычала она в ответ. — Что с тобой? Почему тебя бросает из крайности в крайность?
Злость окутала его. Горло жгла обида и горечь вишни.
— Из крайности в крайность? — он развернулся к ней лицом. — Кто бы говорил. Ты недавно проклинала меня, ненавидела. Как же там было? Ублюдок?
Когда он перестал замечать, насколько близко они подходили друг к другу во время обоюдной агрессии и словесного потока из колкостей? Настолько, что даже можно было почувствовать запах шампуня и разглядеть бледные веснушки на её носу? Так близко, что Грейнджер приходилось задирать голову вверх, чтобы встретиться с ним глазами.
Он не привык к помощи. И принимать её не умел.
И не хотел, если честно.
Слишком болезненное недоверие. Слишком болезненное прошлое. Слишком часто он ждал подвоха от всего нового. А Гермиона была такой. Новым опытом. Новым персонажем в его жизни, который появился слишком внезапно и раскручивал события вихрем, не давая шанса привыкнуть к себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Грейнджер добра к нему, в её понимании, а Драко знал, что те, кто проявлял к нему доброту, потом горько расплачивались за это. И жизнью, и болью. Больше он этого не хотел.
Ветер беспощадно играл с её волосами. Пряди летали из стороны в сторону, задевая ресницы и губы. Как это могло не раздражать её? Малфой чуть было не поднял руку с зажатой сигаретой, чтобы избавить её лицо от непослушных прядей, танцующих на её скулах, но спасение в виде Теодора вовремя оборвало то, что Драко потом посчитал бы ошибкой. Никакого телесного контакта с ней…
— Полумна разлила новую порцию из своего термоса. Он у неё что, заколдован? — он протянул кружку Гермионе, а из второй хотел сделать глоток сам. Но Драко выхватил её из рук Нотта и обжёг губы чаем.
— Спасибо, Тео, — сказала она, но смотрела не на Нотта, а всё ещё диким взглядом на Малфоя. — Я пойду к Гар…
Она сделала шаг и тут же замерла. Поттер стоял рядом с телескопом и смотрел на то, как в него заглядывала Пенси. Грейнджер растерялась.
— Я подожду… — она оглянулась по сторонам, — вон там.
— Какого хрена? — прошипел Нотт, когда она отошла от них к Лавгуд. — Я только хотел с ней поговорить! Тобой только детей пугать!
Малфой почувствовал внутри голодную тварь. Хотелось ещё. Хотелось высвободиться от сковывающей по рукам и ногам боли, отыгравшись на ком-то. И почему-то именно после Грейнджер наступало сытое облегчение. Потому что ему нравилось показывать собственную тьму, пугать её этим? Только вот она совсем не боялась. Львиная ли это кровь или же её глупость — он не знал.
В висках долбило отчаянием и неудовлетворенностью.
Драко докурил сигарету и сжал окурок в кулаке, проговаривая заклинание про себя. Когда он разжал руку, перчатка немного дымилась, но вскоре кожа на ней съёжилась и соединилась, снова став как новая. Вот бы и с собственной душой так поступить. Отчистить, отстирать от воспоминаний и долга, вернуть на место и жить дальше, вычеркнув всё, забыв, как плохой сон.
— Ты никогда так не заведёшь новых друзей, Драко, — подчеркнул Тео и отошёл к своей цели.
А Малфой и не пытался завести друзей. Он с ранних лет выработал иммунитет к этой прихоти. Точнее, его отучили. Выбили силой. Надрессировали, как собаку.
Отец всегда говорил не подпускать к себе недостойных. Не подпускать неравных. А лучше вообще оставаться одиноким, верным только самому себе. Никакой любви не существовало, не существовало и дружбы, так он говорил. На собственном примере показывал.
А потом появилась Мортифера.
Уничтожала всё, что нравилось ему. Павлины, домовики, проявляющие к хозяину чуть больше симпатии, чем к ней.
Она была одержима ревностью. Безумной и отчаянной.
«Ты только мой, Драко».
И:
«Навсегда».
И:
«Ты же не будешь расстраивать меня?»
Не будет.
Никогда так больше не делал после случая с Нарциссой. Всегда удовлетворял желания Мортиферы, какими бы ублюдскими они ни были.
Быть в клетке, пока она пытала жертву? Драко был там.
Слушать то, как она хвасталась ему умением владеть ножом? Драко хвалил её.
Трахать её, как она просила? Драко делал это.
«Ты же не будешь никогда ни к кому привязываться, кроме меня, Драко?»
Не будет.
С самого детства он был наедине с собственными демонами, пока в его жизни не появилось настоящее воплощение ада.
Он просто не умел быть тем, кто принимал помощь и был любезен с кем-то — потому что всегда, если это случалось, Мортифера уже сидела у камина и чистила любимый нож. И больше никогда в своей жизни Малфой не встречал того, кто сблизился бы с ним так, чтобы Мортифера не чувствовала угрозы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Может, поэтому Драко так выводила из себя Гермиона? Потому что ему мерещилось свечение стали ножа Мортиферы где-то позади неё?
Может, это было простейшей защитой — делать всё, чтобы не подпускать её ближе.
