— Но если бы ты выдал нас…
— То я бы был уже не я, если б вас выдал! Ну, довольно об этом. Скажи, а почему отец твой… он спит?
Молодой Ульпин беззвучно рассмеялся.
— А ты решил, он умер?! Да, он спит… вернее, отдыхает.
Холодок пробежал по телу принца. Угадав его мысли, Януарий подметил:
— Если человек не дышит, это еще не значит, что он мертв.
— А твой отец нас слышит?
— Ну, видишь ли…
— Не надо, не отвечай! Я и забыл, что говорил ты мне в темнице. Не буду больше задавать вам такие вопросы. Ты мне скажи другое… насчет Донара! Это…
Молодой еретик воздел руку, останавливая принца.
— Я мог бы обмануть тебя, а ты бы мне поверил. Но я ценю твое доверие и открою правду. Донар был не Донар, а призрак, сотворенный моим отцом. Вот почему отец не в форме. Он должен отдохнуть. Этот ментальный опыт — ты назовешь его чародейством — дался моему отцу нелегко.
— А мои друзья… мои друзья полагают, что то на самом деле был Донар-Владыка, — с горечью заметил Варг. — Выходит, я обманом получил свободу!
— На этот счет у Вергилия — это в Старом Риме был такой мыслитель и поэт — есть примечательная фраза. Запомни ее: "Dolus an virtus quis in hoste requirat?" — "Кто станет разбирать между хитростью и доблестью, имея дело с врагом?".
— Юстина посоветовала мне предпочесть секиру палача вашим услугам, — внимательно глядя на Ульпина, сказал принц.
Его слова нисколько не смутили Януария.
— Мы тебя сразу предупредили, кто мы такие и чего можно от нас ждать. Помнишь, что ты нам тогда ответил? Ты передумал?
— Нет… Я о другом. Хитрить с врагами — одно дело, а с друзьями… Мне никогда еще не приходилось обманывать друзей!
— А ты их не обманывал.
— Но я-то знаю правду, а они — не знают!
— Верно. Если б они знали, ты сейчас не со мной бы разговаривал, а со своим Вотаном. Это во-первых. А во-вторых, если ты не рад, что мы тебя спасли, ты в любое время волен сдаться герцогу… то есть Софии, и исправить нашу ошибку!
Варг в ответ молча протянул Януарию письмо.
***
Письмо: герцог Крун Нарбоннский — принцу Варгу, в замок Эльсинор
Сын!
Это мое последнее слово к тебе. Не чаял я его произносить. Придется.
Не буду лгать тебе, и в том клянусь я памятью твоей матери Хельги. Полагаю, это единственное, что нас еще объединяет.
Хочу открыть тебе мою тайну. Я умираю от язвы в желудке. Мне остался год, самое большее. Скорее всего, я умру намного раньше: ты мне поможешь умереть. Об этой тайне знают Кримхильда, София и лекари, которые живут в моем дворце под видом миссионеров. Меня можно было спасти еще месяц тому назад, но для этого пришлось бы снова ехать к амореям. Я отказался ехать, так как знал, что на тебя оставить государство не могу. Теперь я понимаю, что ошибся. В другом ошибся: я должен был казнить тебя, тогда бы и уехал!
Я поступил, как плохой отец, как слабый государь, и боги слабости мне не простили.
Не буду уговаривать тебя отдать Ульпинов. Знаю, не отдашь, особенно теперь, когда обязан этим тварям жизнью. Вот кто твои друзья отныне: ублюдки, которые сыграть решили на святых чувствах нашего народа. Даже княгиня София не представляла, что им достанет выдумки устроить подлый балаган с нашим вчерашним богом!
Ладно. Тебе выбирать, в чьей компании губить свою душу. Я не об этом. После моей смерти Кримхильда станет герцогиней, это решено. Но прежде я обязан довершить несделанное — избавить государство от тебя. Иначе ты утопишь мой народ в крови. Ясное дело, твои друзья Ульпины помогут тебе назвать это иначе. Ты назовешь это битвой за свободу, освободительной войной, местью проклятым оккупантам… мало ли как назвать можно! Но суть останется: ты будешь драться за свое до последнего нарбоннца, упрямец и гордец безумный!
Вот почему я, отец твой и покамест господин, приказываю тебе самому явиться ко мне в Нарбонну и принять смерть, которую ты заслужил и которая единственная может положить конец страданиям народа.
Я знаю, ты не явишься на казнь. Твои друзья Ульпины скажут много умных слов о долге, о свободе, об интригах вероломных амореев. И ты останешься за стенами Эльсинора, как трусливый заяц прячется в норе!
Так вот, я вызываю тебя, сын, на смертный поединок. Завтра в полдень жду тебя на поле Регинлейв. Я стар, я слаб, я умираю, и у тебя есть шанс. Не трусь, а приходи. Но если есть на свете справедливость, то боги подсобят мне перед смертью погубить того, кого я породил.
А если ты и этот вызов мой не примешь, я прокляну тебя при всем народе и затем отправлюсь сам к тебе, к Эльсинору, с надежным войском, и с тобой покончу. На то, что я умру до того срока, не надейся: нарочно не умру!
Друзьям своим Ульпинам можешь передать: пусть не стараются, ни я, ни верные мне люди их привидений больше не боятся. София объяснила нам, как отличать дурное чародейство от истинных вещей.
И кстати, о Софии. Она — мой самый лучший друг. Она — единственная, кто понимает до конца меня. Я не устаю дивиться благородству этой женщины. Ей ничего не стоит объявить Нарбоннию мятежным краем и выиграть на этом. Как тебе известно, в Империи воинственные люди пользуются высшим спросом. А мы нынче слабы, как никогда, да ты еще междоусобицу затеял. По-моему, одной когорты легионеров хватит, чтобы уничтожить наше государство и сотворить тут экзархат Империи — на веки вечные! Но София, из нашей с нею дружбы, еще пытается устроить дело миром.
Наверное, я это зря бумагу порчу. Ты глух к словам рассудка. Поэтому я повторяю: вернись в Нарбонну и прими положенную казнь. Или приходи на поле Регинлейв в завтрашний полдень. А не придешь, я прокляну тебя и сам к тебе приду. И буду с тобой драться, пока ты не погибнешь.
Я сказал.
Писано в Нарбонне двадцать второго апреля Сто сорок восьмого Года Кракена, на рассвете.
***
Из дневниковых записей Януария Ульпина
…Принц молчаливо ждал, когда мой отец закончит чтение письма. Я тоже был безмолвен, ибо не привык высказываться прежде отца.
— Великолепно, — отметил отец, — просто великолепный опус! В этом письме София превзошла саму себя!
Принц с удивлением воззрился на отца.
— София? Она-то здесь причем?!
— А кто ж, по-твоему, это писал? — усмехнулся отец.
Принц помрачнел.
— А по-твоему, Ульпин, выходит, я не в состоянии признать руку своего отца? Это его почерк!
— Друг мой, — прочувствованно молвил отец, — я вовсе не намерен утверждать иное! Буквы сам герцог рисовал, да, но рукой его она водила!
— Ты все еще не знаешь своего врага, — добавил я. — А мы знаем! В твоем возрасте, принц, София Юстина уже преподавала политическую психологию в Императорском Университете. Тебе это о чем-то говорит?
— Даже мы в Мемноне считали ее одним из самых талантливых умов Империи, особенно среди молодежи, — сказал отец. — Если бы она не принадлежала к династии Юстинов, она бы стала великим ученым. Ты думаешь, она не понимает, что никакие мы не еретики, что аватаров не было и нет, что люди сами создают судьбу свою?! Уверен, понимает, еще как понимает! И, понимая это, сознательно служит злу, то есть Империи Чудовищ. Потому что только в Империи Чудовищ ей возможно ублажить свою честолюбивую мечту о высшей земной власти. Она — политик, она — враг, наш и твой. А ты по-прежнему недооцениваешь своего смертельного врага. Твое варварское презрение к женскому полу играет с тобой злую шутку.
— Да причем тут это! Я не хуже вашего разумею, кто такая Юстина! — огрызнулся принц.
— А если разумеешь, — подхватил отец, — то должен видеть в письме герцога не только буквы на бумаге, но и мысли, что в воздухе витают! Ты погляди, как тонко здесь все рассчитано, продумано до мелочей! Не забыта ни одна струна твоей души. Вот тебе начало: клятва памятью твоей матери. Скажи, когда последний раз твой отец о матери твоей вспоминал?
— Не помню… давно уж это было, — прошептал принц.
— А тут вдруг вспомнил! Это подкупает сразу. Смотрим дальше. Он умирает якобы, в этом его тайна. И ты, как сын, отца жалеешь. Тебе, по замыслу Софии, должно быть стыдно в этом месте. Я не прав?
Принц сумрачно кивнул.
— Потом о нас написано. Какие мы плохие. Ты обрати внимание на аргументы! Уже нас обвиняют не в том, что мы еретики, а в противоположном: мы-де играем на святых чувствах вашего народа. Чувствах к языческим богам! И кто это говорит? Человек, насаждающий аватарианскую веру!.. Просто великолепно! Смотрим дальше. Что тут у нас? А, о войне междоусобной. И в этом месте тебе опять должно быть стыдно. Перечитай этот абзац, здесь каждое слово — психологический шедевр! Спроси у самого себя, смог ли бы герцог, твой отец, такое написать?..
Вот так, абзац за абзацем, отец все разложил на свои места. Я испытывал гордость за него. При всем почтении к талантам нашей врагини я полагаю, что мой отец даст ей сто очков вперед. София здесь опять переиграла. Ей следовало знать, что принц придет советоваться к нам, и мы ему втолкуем, что к чему.
