начал выказывать интерес к чаше, из которой Иисус пил на Тайной вечере и которую аримафей- ский торговец оловом Иосиф привез с собой во времена первой церкви на Храмовом холме.
По какой-то причине я не рассказал ему о видении чаши. Почему, не знаю. Он бы очень заинтересовался моим рассказам, но что-то меня удержало, как будто не пристало говорить об этом так рано. «Скажу потом. Сейчас надо возвращаться в Маридун». Хотя особо спешить было некуда, я чувствовал, что лучше тронуться в путь.
Той же осенью я послал гонцов к Ганиеде, а сам приготовился пережидать самую томительную и бесконечную зиму в моей жизни. Впрочем, об этом я уже рассказал...
Глава 6
Как давно, волчица? Как давно, подружка моя, сижу я на этом камне и смотрю на смену времен года? Их уносит к Деснице, которая их посылает. Они летят, как дикие гуси, но не возвращаются никогда.
Так как насчет Мерлина? Лесного дикаря? Неужто и он никогда не вернется?
Было время, когда... Ладно, волчица, это неважно. Пояс Ориона, Лебедь, Большая Медведица — вот что важно. Пусть все остальное выцветает и блекнет. Только вечные звезды пребудут, когда все перейдет в бессмысленный прах.
Я смотрю, как зимние звезды блещут в морозном небе. Если б во мне оставалась хоть капля жизни, я бы наколдовал огонь, чтобы согреться. Вместо этого я наблюдаю, как холодные небеса совершают таинственный труд. Я гляжу на изморозь на камнях и вижу узор жизни; гляжу на черную воду в моей плошке и вижу тени возможного и неизбежного.
Рассказать про неизбежное, волчица? Я расскажу, и тогда ты будешь знать столько же, сколько я.
Мы жили в Диведде. Я правил, мало-помалу раскрывая перед людьми свое видение Летнего королевства. Я был уверен: стоит показать форму и плоть задуманного — и все устремятся за мной.
Мне было невдомек, какие силы собираются против меня. Да, мы сражаемся с искусным врагом. Это точно. Мы ходим по тонкой земляной корочке и думаем, что видим мир таким, какой он есть. А на самом деле видим то, что вообразили сами.
Ни один человек не видит мир, как он есть. Разве что это прозрение дарует ему враг. Но я о нем говорить не буду. Спросите Давида, он вам расскажет. Ему проще, он никогда не стоял с ним лицом к лицу. Слова бессильны описать все омерзение, все отвращение, всю гнусность... Ладно, не будем. Ладно, ладно, Мерлин. Довольно об этом.
Помню, как он впервые ко мне пришел. Помню юношеское лицо, полное смущения и надежды. Он плохо соображал, что делает, дурачок, но он вбил себе в голову, что это последний шанс, и больше ничего не хотел знать. Конечно, мне было немного лестно, и я видел выгоду для нас обоих, иначе б не согласился. А так...
Как не сказал? Пеллеас, волчица. Я говорю о Пеллеасе, своем юном слуге. О ком же еще?
Вместе с Гвендолау и несколькими людьми Аваллаха я прибыл в Ллионесс посовещаться с Белином. Мы надеялись заключить союз, чтобы вместе противостоять осмелевшим варварам. Нам нужна была помощь тех, кто живет южнее Хабренской губы и вдоль южного побережья. Именно там, в укромных бухточках, высаживались ирландцы, а дальше путь на север и восток был свободен.
Мелвис с Аваллахом надеялись положить конец разбою, опоясав побережье цепью дозорных и сигнальных башен. Если ирландцев всякий раз будут встречать с оружием в руках, если их потери превысят размер добычи, они рано или поздно оставят грабежи и займутся чем-нибудь другим.
Мы рассказали Белину о своем плане. Убедить его было нелегко: он любил ирландцев не больше нашего, но привык сам быть хозяином себе и не желал ни с кем иметь дело. Однако в конце концов Майлдун принял нашу сторону и убедил Белина сделать это.
Накануне нашего отъезда ко мне пришел Пеллеас.
— Прости, господин мой Мерлин, что тревожу твой покой, — сказал он.
(Я в тот вечер рано ушел спать: уговаривать всегда трудно, и я за три дня изрядно устал.)
— Заходи, Пеллеас, заходи. Я собирался выпить кубок перед отходом ко сну. Присоединяйся.
Он принял кубок, но пить не стал. По лицу его я видел, что войти ко мне ему стоило немалых трудов и что речь пойдет не о безделице. Несмотря на усталость, я не стал его подгонять, а позволил не торопясь подобраться к сути.
Я присел на край кровати, а ему предложил стул. Он сел, держа кубок и глядя на вино.
— Что за места на севере? — спросил он.
— Дикие. По большей части лес, есть горы и пустоши, на которых растет только торфяной мох. Одиноко там, это да, но совсем не так страшно, как люди воображают. А что?
Он пожал плечами.
— Я никогда не бывал на севере.
Что-то в его голосе заставило меня спросить:
— Ты думаешь, я там живу?
— Разве нет?
Я рассмеялся.
— Конечно, нет, приятель. Диведд — сразу за Хабренским заливом, недалеко от Инне Аваллаха.
Он был явно обескуражен, а я продолжал:
— Тот север, о котором я говорил, далеко. До него надо ехать много-много дней. Это за Валом.
Он кивнул.
— Ясно.
— Просто я там жил.
Он вскинул голову.
— Да. Жил с фейном Сокола — одним из племен Обитателей холмов, они кочуют со своими стадами по всем тамошним краям. Но есть земли еще дальше на севере.
— Неужто?
— Да, есть. Там живут пикты. Это действительно страшный край.
— А правда, что пикты разрисовывают себя синей краской?
— Правда. Есть разные способы. Некоторые даже выкалывают на коже причудливые узоры — это самые яростные воины.
— Интересно, наверное, на них посмотреть, — с опаской произнес он.
— Тебе бы стоило взглянуть, — произнес я, догадываясь, куда он клонит.
Пеллеас со вздохом покачал головой — думаю, он отрепетировал это заранее.
И вновь я сказал то, что от меня требовалось:
— Почему же нет?
— Я никогда нигде не побываю! — произнес он громко и жалобно.
— Я даже в Инис Аваллахе не бывал!
Наконец-то мы подошли к тому, что он собирался сказать.
— В чем дело, Пеллеас? — спросил я.
Он так быстро вскочил со стула, что немного вина выплеснулось из кубка.
— Возьми меня с собой. Знаю, ты завтра едешь. Я бы стал твоим слугой. Ты король, у
