него получалось отменно, единственное, что он хорошо чувствовал — это когда следует бить по ее чувству вины, когда необходимо нажимать на эти болезненные точки, чтобы произвести наиболее сильный эффект. И это было довольно просто, ведь Кира едва ли не постоянно была виновата. За неправильный выбор, за невыполненное обещание, за его неоправданные ожидания, за несоответствие его идеалу. Кира испытывала чувство вины перед ним практически на протяжении всех их отношений.
Но не сейчас.
Сейчас ей было почти все равно. Внутри зияла пустота. Казалось, что все чувства, бушующие совсем недавно в ее груди, засунули в одну маленькую железную коробку, заколотили и посадили на большой замок. Им тесно, больно, они хотят наружу, бьются и стучат, причиняя дискомфорт. Но они хотя бы не мешают ей думать. Они запечатаны, они под замком и больше не сводят ее с ума, не мешают здраво мыслить. Они под запретом. Они больше не станут отравлять ее жизнь, толкать на безрассудные поступки и дарить радость с таким кислым и, обжигающим горло горечью, послевкусием.
Она не позволит больше эмоциям взять вверх над собой. Лучше пустота. Да с налетом горечи, да с флером печали. Но печаль — это тихое чувство, неторопливое. Оно застилает собой весь мир, расползается как туман и окрашивает все в неправильный серый цвет. Оно замедляет время и делает Киру слабой, неустойчивой.
Но оно пройдет. Очень быстро. И оно уж точно не будет иметь болезненных последствий. Нужно только дать себе время. И все пройдет, само собой.
Андрей старался. Снова не чувствовал ее, не понимал, не видел, что она даже не слышит его обвинительной речи. Он продумывал каждое слово, приводил аргументы, доводы, злился, но как всегда интеллигентно держал себя в руках. Кира смотрела куда-то вбок, поверх его плеча и не слышала ни единого слова. Не подпускала к себе ни единой мысли. Ведь стоит только прислушаться, позволить его словам проникнуть внутрь, как чувство вины, уже готовое проснуться, выползет наружу и заполнит собой все ее сознание. Она не хочет этого. Она не хочет оправдываться, объясняться. Она больше не хочет держатся за отношения, которые изначально были обречены.
— Прости меня, Андрей. — Хрипло, почти не слышно, произносит девушка, перебивая парня на полуслове. Андрей закрывает рот и недовольно поджимает губы. Смотрит на нее снисходительно, с налетом пренебрежения.
— Простить? А за что, Кира? — через минуту неожиданно злобно отзывается Андрей, заставляя Киру наконец взглянуть на его лицо. Челюсти сжаты, ноздри раздуваются. Он злится. Кира горько усмехается. Он злится, но его лицо почему-то все равно остается каким-то беззлобным, нежным. У него много причин для гнева, но он не станет ее ненавидеть. Он никогда не сделает ей ничего плохого, не унизит, не оскорбит, не сделает больно. Не отберет то, что принадлежит ей, не станет угрожать. Внутри него кипит злость, но лицо остается открытым. В нем нет ничего зловещего или устрашающего. В нем нет жажды причинить боль.
Он слишком воспитанный. Слишком добрый.
У него слишком светлые волосы и слишком зеленые глаза.
Слишком не те.
Кира чувствует, как странная горечь снова заполняет грудную клетку, под веками начинает пощипывать и девушка быстро, пока предательские слезы не наполнили глаза, треснувшим голосом отвечает:
— За все. За все, о чем ты только что говорил. За то, что не смогла быть той, кто нужен тебе. Не смогла соответствовать. Я…
— О чем ты говоришь, Кира? — перебивает Андрей, взяв ее за плечи и заглядывая ей в глаза. — Какое, к черту соответствие? Я прошу лишь о капле уважения. О капле твоего драгоценного внимания, Кира!
— Я знаю. Знаю. Но я не могу. — Из горла все-таки вырывается всхлип, когда девушка, сунув руку в карман достает небольшую коробочку и медленно протягивает ее Андрею. Видит, как лицо парня на мгновение каменеет, бледнеет, а после искажается болью и пониманием. Коробочка так и застывает на вытянутой руке.
— Кира, ты что… — с болью в голосе и каким-то задушенным отчаянием на вмиг осунувшемся лице, протягивает Андрей.
— Прости… — повторяет Кира и сует коробочку ему в руку. Стирает скользящую по щеке слезу и добавляет. — Я хотела бы… Я была бы рада, если бы мы остались друзьями… Но я не смею тебя об этом просить.
Андрей молчит. Смотрит на Киру с мольбой, с надеждой, глазами побитой собаки. И от этого вида у девушки внутри все переворачивается. Ей хочется обнять его, успокоить, и еще раз попросить прощения. Но она молчит, не двигаясь.
— Мне жаль. — Лишь виновато произносит девушка и медленно отворачивается, намереваясь уйти. Теперь уже навсегда.
— Могу поспорить, ты даже не заглядывала в нее. — Бросает ей в спину Андрей. Кира оборачивается и видит, как он с горечью вертит в руках коробку и вдруг, брезгливо скривившись, бросает ее в рядом стоящую урну. Как глупо. Как киношно и нелепо. Но Киру это больше не касается. Она снова отворачивается и быстрым шагом уходит.
Закрывает за собой дверь подъезда и облегченно выдыхает. Это должно было случиться. Рано или поздно. Они слишком разные, слишком не подходят друг другу. Андрей — хороший человек, почти идеальный партнер, но Кира все это время была занята собой и только. Возможно ей вообще никто не подходит. Найдется ли парень, который сможешь перетянуть на себя все ее внимание, заставив забыть обо всем на свете: спорте, родных, учебе, обо всех ее целях? — Подумала, и тут же сама себе обреченно ответила — Найдется.
Да только ничего хорошего из этого не выйдет. Он не будет хорошим, добрым человеком. Он не заставит Киру мечтать о нем по ночам со счастливой улыбкой. Она не будет лететь к нему на свидание окрыленная пылкой влюбленностью. Он не будет признаваться ей в любви, дарить цветы, нежно заглядывать в глаза, держа за руку, и совершать великодушные поступки.
Он будет вызывать лишь страх и боль. Он пережует ее и выплюнет как испорченный гнилой фрукт. Ему нет дела до нее. Никогда не было и никогда не будет. Для него есть лишь он сам.
Три недели. Три недели он ни разу не взглянул. Ни разу. Ни прямо, ни искоса. Она для него больше не существует. Для него не существует ничего, кроме неясного, но такого завидного упорства в тренировках.
От тренировки к тренировке, Кира приходит, ожидая натолкнуться на черный взгляд, полный привычной враждебности, но наталкивается лишь на его затылок. Ожидая, и кажется, надеясь встретиться с его злыми глазами. Но он не смотрит. Первым делом, зайдя в зал, Кира
