И тогда она будет моей. Всей, блядь, моей.
Когда я возвращаюсь домой, в доме жутко тихо. У Себастьяна идут какие-то дебаты в СМИ, так что вся его команда с ним.
У мамы дедлайн, так что она, должно быть, пишет. В последнее время здесь царит спокойное и умиротворённое настроение.
И пусто.
Отсутствие Сильвер заставляет это место чувствовать себя грёбаным кладбищем.
Что со мной не так? Я должен был видеть в ней свой хаос, но теперь она - причина спокойствия?
Но она всё равно вернётся. Я избавлюсь от Эйдена и всего, что удерживает её подальше от меня, пока у неё не останется другого выбора, кроме как снова броситься в мои объятия.
Когда я читал об истории Европы, у меня было небольшое увлечение Испанией — современной Испанией и Португалией. Одна история осталась со мной. Во время завоевания мусульманским халифатом Испании в восьмом веке был один берберский вождь, который провёл небольшую армию с севера Африки в Гибралтар, который теперь назван в его честь. Его люди были напуганы, потому что их было значительно меньше.
Что он сделал?
Он сжёг все их корабли и сказал им знаменитую фразу: «Враг перед вами. Море позади вас.»
Он не оставил им другого выбора, кроме как сражаться. Они не только сражались, но и побеждали и правили Испанией более семи столетий.
Вот что я сделаю с Сильвер. Я сожгу её корабли, чтобы у неё не было другого выбора, кроме как вернуться ко мне.
Быть моей в течение семи грёбаных столетий — или что-то близкое к этому в человеческих годах.
Я готовлю мамин любимый жасминовый чай и несу его в её кабинет, который она приготовила, как только мы сюда переехали. Маме всегда нужно было свободное пространство, чтобы писать. Если кто-нибудь её перебьёт, она потеряет ход мыслей и, возможно, никогда не вернётся в эту «зону».
Вместо того чтобы постучать, я медленно открываю дверь, планируя поставить напиток на стол и уйти.
Мама стоит перед своей доской, записывая то, что кажется идеями. Для меня они всегда выглядят как очередной хаос. Слова, разбросанные повсюду без видимой цели или смысла. Как ей удаётся потом соединить их во что-то связное, до сих пор ускользает от меня.
Однако мама - художница, и никто не должен их понимать. Она говорит, что даже художникам иногда бывает трудно понять самих себя.
Я ставлю чашку на стол и планирую уйти, не потревожив её, но она оборачивается и улыбается.
– Дорогой, ты дома.
– Я принёс тебе немного чая. – Я указываю на доску. – Когда я смогу это прочитать, мам?
– Ещё нет.
– Я думал, что у меня есть преимущества быть сыном и рано начинать читать.
О предстоящей книге мамы много говорят, и, как и любой другой её поклонник, я не могу дождаться, когда смогу заполучить этот шедевр в свои руки. У мамы есть способ будоражить человеческий разум, не романтизируя его. Я влюбился в её творчество с тех пор, как украл её первую книгу и прочитал в доме Эйдена.
Она смеётся.
– Отлично. Я дам тебе копию в то же время, когда отправлю её своему агенту. Счастлив?
– Да. Ну а теперь, ты поела?
Мама забывает о своих таблетках и еде, когда у неё сжатые сроки, и мне приходится постоянно напоминать ей о них. Сильвер тоже взял на себя эту роль.
В последнее время у мамы была бессонница, но это только потому, что она писала. Кажется, она всегда немного отступает, когда у неё дедлайн. Её психотерапевт сказал мне, что беспокоиться не о чем, потому что она в стрессе и в конце концов придёт в норму, как только убедится, что уложилась в срок.
– Я поела. – Она подходит ближе и гладит меня по щеке. – Посмотри на моего маленького мальчика, выросшего в мужчину. Я говорила тебе, что горжусь тобой сегодня?
– Ты только что это сделала.
– Где Сильвер? – Она смотрит мне за спину. – Я планировала приготовить лазанью на ужин.
– Она сказала Себастьяну, что останется со своей мамой. – Я ухмыляюсь. – Давай устроим свидание для двоих?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Выражение её лица падает, так как она всецело поглощена семейными сборищами, но затем она снова улыбается.
– Безусловно.
Я собираюсь оставить её в покое, но останавливаюсь у двери и оборачиваюсь.
– Мам?
– Да?
Она бросает на меня взгляд через плечо.
– Ты счастлива? С Себастьяном, я имею в виду.
Я бы сказал, что да. Он внимателен и даёт ей пространство, в котором она нуждается, но дьявол во мне хочет, чтобы её ответ был «нет» настолько плохим, что это отвратительно.
– Ну, конечно. – Её лицо расплывается в еще одной тёплой, ободряющей улыбке. – У меня наконец-то есть семья, о которой я мечтала.
– Я рад за тебя, мама.
Я не рад.
Да, я хочу, чтобы мама больше улыбалась, и она улыбается с тех пор, как мы переехали сюда, но теперь я начинаю сожалеть.
Я начинаю думать, а что, если бы я не согласился, когда она впервые рассказала мне о Себастьяне? Что, если бы я сказал ей «нет» вместо того, чтобы надеяться, что они в конце концов устанут друг от друга и расстанутся?
И самое смешное, что я не делаю «что, если». Я из тех, кто не оглядывается на прошлые события, а вместо этого смотрит вперёд.
Однако из моих правил всегда было исключение.
Она.
Моя Бабочка.
Мой хаос.
Я на секунду останавливаюсь у её комнаты, но решаю зайти в свою.
Хотя её аромат Шанель помогает мне спать по ночам, это также своего рода пытка - представлять её там, когда её нет.
Я переодеваюсь в домашние брюки и футболку, затем сажусь на кровать, опираюсь на одну руку и снова открываю книгу по выбору.
Тошнота.
Может быть, потому что я сам испытываю чувство тошноты, или что я вот-вот впаду в другой тип тошноты.
Вероятно, мне следует почитать историю, вместо того чтобы сосредотачиваться на чьём-то экзистенциальном кризисе. Как раз в тот момент, когда я собираюсь согласиться с этой идеей, моя дверь распахивается. Я ожидаю, что это будет мама, но она не распахивает двери.
Медленно я поднимаю голову и нахожу эти голубые глаза — яростные, темно-синие, как буря.
Сильвер стоит на пороге моей комнаты. Бретельки джинсового платья спадают с её бледных плеч. Золотистые волосы рассыпались по спине и лицу.
Она захлопывает дверь и шагает ко мне, как будто ад лежит у неё на голове.
Она вернулась и сейчас в моей комнате. Сильвер никогда не заходит в мою комнату, если только мама или Себастьян не попросят её позвать меня. И обычно она исчезает слишком рано.
– Скучаешь по мне?
Я улыбаюсь, все еще сжимая свою книгу.
– Скучаю по тебе? – Она повышает голос. – Скорее, я здесь, чтобы задушить тебя.
– Ха. Я думал, что я единственный, кто задыхается.
Она сует свой телефон мне в лицо. Это разговор между ней и Эйденом не так давно.
Эйден: Нэш трахнул Джонссон из команды по лёгкой атлетике.
Сильвер: Какого хрена?
Эйден: Я подумал, что тебе следует знать.
Вот ублюдок.
Он должен знать, что я сказала Эльзе, чего я и ожидал, учитывая, что Ксандер был там, а Эльза выглядела так, словно была на грани срыва.
Чего я не ожидал, так это его ребяческих способов отомстить.
Впрочем, шутка в его пользу. Его сообщение привело Сильвер прямо в мою комнату.
Я тот, кто сжёг корабли. Враг перед ней, а море позади неё.
– Когда это было? – выпаливает она. – Как ты смеешь трахать её?
– Я не понимаю, почему я не должен этого делать. – Я притворяюсь, что мне скучно. “– У тебя есть жених. Почему у меня не может быть приятеля по траху?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Её губы приоткрываются. Они дрожат, прежде чем она соединит их в линию, и я знаю, я просто знаю, что мне не понравится то, что она скажет дальше.
– Я тоже собираюсь завести себе приятеля для траха.
– Забавно. – Я заставляю себя улыбнуться. – Мы оба знаем, что ты слишком консервативна для этого.
