– Василий Илларионович, да что ж такое! – устало всхлипнула первая акушерка смены. Крепкая акушерка. Из таких, что до усталых всхлипов довести практически невозможно. – Схватки никакие, да и те стихают. Открытие сперва пошло хорошо, а теперь на месте стоит. Она и себя измордовала, и нас всех измучила. И девочку поступившую запугала уже. Что будем делать?
– Медикаментозный сон, – Вася согласился с очевидным.
После медикаментозного сна дела пошли не лучше. И после безуспешной стимуляции Вася решился на кесарево сечение. Нет, сам в операционную не пошёл. Слава богу, не в лесу, чтобы самому свою жену оперировать. Начмеда попросил.
– Вася, ты же знаешь, если задастся человек целью доказать ближнему своему, что он страдает – обязательно докажет. Роды твоей здоровой, как кобыла, жены тому подтверждение. Ну, если процесс запущен… Если желание возобладало, то дух рулит биохимией. Все истерики, меланхолики и прочая желчь – идеалисты. Это мы с тобой, здоровые мужики-сангвиники, – материалисты. Всё будет путём, Вася! – заверил его начмед, обрабатывая операционное поле.
Родилась у Васи очень красивая девочка. Загляденье. Кроме лёгкой транзиторной медикаментозной депрессии – сон, да наркоз на извлечении, хоть и щадящий, но всё же… – ничего. Абсолютно здорова.
А вот молодую жену пришлось вытаскивать чуть не с того света.
Гипотоническое кровотечение. Ранение мочевого пузыря в процессе перитонизации матки. Это в средствах массовой информации страшно выглядит: «Врачи порезали женщине мочевой пузырь!» В жизни всё ещё страшнее: такая лужа крови за мгновения рану заполняет, что не видно ничего, хоть с аквалангом туда ныряй. Главное – кровь остановить. А уж если что нечаянно порезали, спасая, то после непременно будет ушито. Вася, из-за голов глядя, уже сам было хотел дать команду надвлагалищную ампутацию матки делать, чтобы жизнь спасли хотя бы. Да начмед его на хрен послал из операционной. Повозились, налили, ушили. Через пару часов вышли – все зады в мыле и пижамы мокрые, в реанимацию перевели под индивидуальный пост. Вытащили. Хотя, конечно, гемоглобин и эритроциты с тромбоцитами… Ну, как после массивной кровопотери. Какие они могут быть? Восполнили, конечно. Да только неродные, перелитые, так кислород по системе не гонят, как свои собственные, родимым костным мозгом выработанные. Разрушаются они быстро, чужеродные. Но спасают, конечно, когда надо.
Через неделю «солнышко» уже скакало козой по отделению, а на двенадцатые сутки домой была выписана. И вроде даже успокоилась. Прав был старший сын от первой жены.
Все свои мысли и силы юная мать на дочь бросила. Вроде и шов ещё болит, и головокружения иногда – после такой-то кровопотери неудивительно. Но никого не захотела. Ни няньку наёмную, пусть сто раз медсестру отделения новорождённых, ни даже родную мать на порог не пустила. Люсю и близко не… На пушечный выстрел. Зато хоть на еду и чистоту плюнула – и на том спасибо. Кот Васька страшно любопытничал, как и любой, на территории которого появляется новое незнакомое животное, – так она, третья, в него кипятком плеснула. Хорошо, что он быстро бегает и далеко прыгает. Так… Кусочек задницы задела. Делов-то – пару дней на одном боку поспать. Тем более Люся Ваську сразу какой-то пакостью из баллончика набрызгала. Пахнет противно и щипало сперва, но зато не больно стало. Вылизываться только невозможно. Даже стошнило пару раз. Но Люся плохого не сделает, хотя, конечно, раньше она была не сахар. И не колбаса. Но коты умеют прощать людей. Что с них взять? Они же всего лишь люди. Даже не собаки. Коты – боги. Собаки – что-то вроде ангелов-хранителей. А люди – они люди и есть. Неразумные твари, нуждающиеся в том, чтобы их вели и защищали.
Ваське происходящее нынче в доме не нравилось. Неправильная у всего происходящего была волна… Умываешься себе на солнышке и чувствуешь – не то! Да только как же донести? Эти существа двуногие язык богов не понимают… Мучился Васька. Крутился вокруг этих убогих – Васи и Люси. Да как им объяснишь, что, если кота к новому зверю в доме не подпускают, – это нехорошо. Да и вообще, нехорошо с этой вашей девкой. Вот вам крест, магендовид и полумесяц в придачу! Нехорошо что-то…
А Вася работал с утра до ночи. И по ночам. Днём – комиссии одна за другой, что тот тополиный пух, полетели. Материнская смерть в стационаре случилась. На столе, мать его за ногу. Пару детских в реанимации новорождённых. Замершие беременности одна за другой. Мумифицированные плоды. В обсервационной операционной сперва лампа на стол грохнулась – хорошо, никого на столе не было. А потом эту же операционную дерьмом по колено залило, потому что в санкомнате трубы прорвало. Но это всё так… Мелочи. По сравнению с материнской и детской. А главный врач – он же в каждой бочке затычка, во всём всегда и за всех виноват: ему и ответ держать. Несмотря на весь его авторитет. Такие дела – дела серьёзные. Несколько вялотекущих судебных процессов обострилось. Как всегда вовремя. Заезжал домой только дочку поцеловать. Ну, и маму, конечно, молодую. Но больше дочку. С мамой вроде – тьфу-тьфу-тьфу – всё в порядке. Выглядит отлично, глаза горят. Ни разу заспанной не видел. Значит, отдыхает достаточно. «Тебе помочь? – Не надо!.. – Ты не устаёшь? – Нет!..» Носится и носится по дому, как сумасшедшая. Покормить, напоить, искупать – всё-всё сама. По пятнадцать раз в сутки памперсы меняет – Люся доложила. Глупость, конечно. Да и ладно. Деньги, слава богу, есть. Пусть меняет. Тряпок накупила дочурке, как не в себе. Через Интернет. Чтобы из дому не отлучаться. Люся говорит, что только не спит совсем. Да быть того не может. Когда дочка спит, наверняка и жена спит. Ей-то и забот, что ребёнок. От хозяйства отошла, спаси и сохрани от синдрома домохозяйки любую женщину, великий боже, хоть и нет тебя!.. Про какое-то раннее развитие ещё щебетала. Чуть ли не алфавит она уже с дочкой учит. Ну да, ну да. На четвёртой неделе жизни буквы – самое оно. Но это не вредно. Охота ей буквы по стенам развешивать – пусть вешает. Грудное вскармливание – и то смогла наладить, несмотря на реанимацию. Умница. Правда, надо бы докармливать, вот и неонатолог говорит… Но жена ни в какую. Только грудное молоко. Но пока никакого алиментарного истощения у ребёнка не наблюдается – нижняя граница нормы. Пусть пока…
Так и крутился Вася в его немолодом уже, прямо скажем, возрасте. Дома – ребёнку месяца ещё нет. На работе – форс-мажор на форс-мажоре, административный клиническим погоняет. В лаборатории центрифугу вдребезги ночью разнесло. Кровь по стенам, пробирки в толчёное стекло, санитарка в офтальмологию госпитализирована. Не то чтобы из ряда вон событие, но и тут главврач – первый. А капля уже, ей-ей, последняя. Для любого другого. Вася и тут спокойствие сумел сохранить. Как его не сохранить, если утром в гинекологию такое привезли, что никто, кроме него, и не пойдёт. Никто, кроме него, потом не отмоется, если что. Остерман же настолько в белом – на самом деле, а не фигурально, – что с него и тут, если что, как с гладкого гуся вода. Так что и на мобильный не всегда ответишь. В операционную же его не возьмёшь. На разносе в министерстве отключать принято. Потом – снова операционная. А он, оказывается, в министерство его и не брал. Смене на стол кинул, перед тем как уехать. Люся прорывается, как ненормальная. Людмила Ивановна просто так звонить не приучена. Она понимает, что Вася – главный врач блатного родильного дома, доктор наук, доцент кафедры – ему просто так звонить нельзя. Ну, не мог он час назад ответить. Никак не мог. Но акушерке крикнул, чтобы перезвонила ей, Люсе. Не отвечает. И жена не отвечает. Размылся Вася к чертям собачьим, начмеда вместо себя за стол воткнул – и домой полетел. Как во сне над бездной – стремительно. И надо же – ни пробок, ни гаишников. Мистика, да и только…
Машину даже во двор не стал загонять. Охотничий рефлекс сработал – если с пространством что-то не так, нужно действовать осторожно. Быстро, бесшумно и осторожно. Проверить. Оценить…
Выскочил у ворот – и во двор. Быстро.
К дому. Ещё быстрее. На тонкой струне готовности. Стремительно и бесшумно. Как кошка. Большая кошка на охоте. Как будто сам животным стал. Нет, ему, конечно, были знакомы похожие состояния. Он же всё-таки акушер-гинеколог с колоссальным опытом. Оперирующий. И охотник. Хоть и не часто, но с малых лет практикующий. А колоссальный опыт рано или поздно развивается в интуицию. Как развивают мускулатуру регулярные упражнения, как чувство настороженности развивается со временем в предвидение. Но тут было совсем другое. Не предвидение. Тут сейчас уже была опасность. Угроза. Животу. То есть – жизни. Не Васиной конкретной, а жизни вообще. Как форме существования белковых тел. Жизни как таковой. Жизни как лёгкому парению и мягкому нырянию…
Поэтому двигаться надо было стремительно. Но бесшумно.
