— Почему чудовище? — смеясь возразил Пен. — Honni soit qui mal y pense [36]. Моя юная приятельница находится под надежной защитой: с одного боку — мамаша, с другого — жених. Вдвоем они сумеют уберечь девушку от опасности. в
— Неизвестно, что может случиться, — продолжала мисс Бланш по-французски, — когда девушка чего-нибудь захочет и когда ее преследует такое чудовище, как вы… Представьте себе, майор, я видела, как ваш племянник стоял возле какого-то кеба и разговаривал с двумя дамами и мужчиной — и какой это был мужчина! — он ел омаров и смеялся, смеялся…
— Я что-то не заметил, чтобы он смеялся, — сказал Пен. — А что до омаров, так он, по-моему, и меня готов был проглотить вслед за омарами. Он пожал мне руку, да так, что у меня теперь все перчатки в синяках. Это один медик, из Клеверинга. Помните, там на Главной улице есть золоченая ступка с пестиком?
— Если вы заболеете и, обратитесь к нему за советом, он вас уморит, — не унималась мисс Амори. — И поделом вам, чудовище вы этакое.
Это назойливое повторение слова "чудовище" раздосадовало Пена. "Слишком легко она говорит о таких вещах, — подумал он. — Будь я и вправду чудовищем, как она это понимает, она приняла бы меня точно так же. Неподходящие это слова и мысли для английской леди. Лора, слава богу, никогда бы не сказала такого". И при этой мысли лицо его потемнело.
— О чем вы задумались? — спросила Бланш. — Теперь вы решили bouder? [37] Майор, побраните вашего mechant [38] племянника. Он не хочет меня развлекать. Он такой же bete [39], как капитан Кракенбери.
— Что это вы про меня сказали, мисс Амори? — спросил, ухмыляясь, гвардеец. — Если что-нибудь лестное, скажите по-английски, французского я не понимаю, когда говорят так быстро.
— Нет, Крак, ничего лестного, — сказал его приятель капитан Клинкер. — Пойдем отсюда, не будем мешать. Говорят, Пенденнис за ней ухаживает.
— Он, я слышал, очень умный, — вздохнул Кракенбери. — Леди Вайолет Либас говорит, что он черт знает до чего умен. Написал какую-то книгу, либо поэму, либо не знаю что, и пишет всякие умные вещи в этих… как их… в газетах. Черт побери, хотелось бы мне быть умным человеком!
— Поздно спохватился, дорогой, — утешил его приятель. — Я вот книги не умею писать, зато в дерби кое-что смыслю. Клеверинг-то как обмишулился! А бегум! Славная женщина эта бегум, во сто раз лучше своей дочки. Как она радовалась, когда выиграла в лотерею!
— А Клеверингу есть чем заплатить? — спросил капитан Кракенбери.
— Надеюсь, — отвечал Клинкер, и они затерялись в толпе.
До начала разъезда еще много джентльменов подходило поболтать у коляски леди Клеверинг. Эта достойная дама пребывала в наилучшем расположении, болтала и смеялась громко, как всегда, и радушно угощала всех своих знакомых, пока ее многочисленные корзины и бутылки не опустели, а слуги и форейторы не достигли того приподнятого состояния духа, какого слуги и форейторы обычно достигают в день дерби.
Майор заметил, что кое-кто из подходивших к коляске бросал на ее владелицу странные, многозначительные взгляды. "Легко же она это принимает!" — шепнул один другому. "У бегум денег непочатый край", — отвечал тот. "Что это она легко принимает? — подумал старый Пенденнис. — Разве кто-нибудь проигрался? Леди Клеверинг говорила, что сэр Фрэнсис нынче утром ее порадовал — обещал не играть".
Мистер Уэлбор, сосед Клеверингов по имению, прошел было мимо коляски, но бегум окликнула его и поддразнила, что он не хочет ее узнавать. И чего он не подошел к ним за весь день? Зачем не приходил завтракать? Миледи поделилась с ним своей радостью — рассказала ему, как рассказывала всем, что выиграла пять фунтов в лотерею. При этих ее словах на лице мистера Уэлбора изобразилось такое хитрое и вместе с тем печальное выражение, что майора Пенденниса кольнуло страшное предчувствие. Он сказал, что пойдет справиться насчет лошадей — на этих мерзавцев-форейторов надежда плохая. Когда он вернулся к коляске, от его улыбки не оставалось и следа, и вид у него был озабоченный. "Что это с вами?" — осведомилась добрая бегум. Майор сослался на головную боль — пересидел на солнце. Коляска свернула прочь от ипподрома и покатила к Лондону — один из самых блестящих экипажей в этой бесконечной живописной процессии. Пьяные кучера гнали во весь дух, под восхищенные возгласы пешеходов, насмешливые выкрики из тележек, запряженных ослами, и громкую ругань с козел почтовых карет, за которые лихие форейторы нет-нет да задевали колесами. Бегум сидела, благодушно развалясь на своих роскошных подушках; прелестная Сильфида улыбалась томной улыбкой. Каждый скромный горожанин, ради праздника втиснувший свое семейство в двуколку, каждый дешевый франт, возвращавшийся домой верхом на усталой лошаденке, любовался этим блестящим выездом и, верно, вздыхал о счастливой доле богачей. Стронг по-прежнему сидел на козлах, властно покрикивая на форейторов и на прохожих. Юного Фрэнка спустили с козел в коляску, и он мирно посапывал под боком у майора, разгоняя сном последствия непрерывного завтрака с шампанским.
А майор тем временем обдумывал новость, которая так его смутила. "Если сэр Фрэнсис Клеверинг не образумится, — размышлял он, — этот маленький пьянчужка будет банкротом, так же, как его отец и дед. Таких утечек состояние бегум не выдержит; их не выдержит никакое состояние; она уже раз десять платила его долги. Еще несколько лет на скачках, еще несколько таких проигрышей — и она разорится.
— Как вы думаете, мама, не устроить ли нам скачки в Клеверинге? — спросила мисс Амори. — Право же, нужно возобновить их. В прежнее время, в доброе старое время, там бывали скачки. Это ведь национальная забава. А потом можно бы устроить бал, и танцы для арендаторов, и деревенские игры в парке… О, это будет очаровательно!
— И то дело, — сказала леди Клеверинг. — Правда, майор?
— Скачки — очень дорогая забава, миледи, — отвечал майор Пенденнис с таким трагическим видом, что бегум, подтрунивая над ним, спросила, уж не проиграл ли он нынче?
И тут наследник, проспав часа полтора, стал обнаруживать признаки жизни — потягиваясь, заехал рукой майору в лицо и больно ударил ногой сестру, сидевшую напротив него. Пробудившись окончательно, этот милый юноша завязал непринужденную беседу.
— Ma, — сказал он, — а я сегодня взял да и сделал что хотел.
— Что ты взял да и сделал, Фрэнки? — спросила мать.
— Сколько будет семнадцать полкрон? Два фунта и полкроны, так? В нашей лотерее я вытянул Боракса, а потом выменял у младшего Леггата Антилоха и Модиета на два пирога и бутылку лимонаду.
— Ах ты гадкий мальчишка! С таких лет играть, да как ты смеешь? — вскричала мисс Амори.
— Уж тебя-то я не спрошусь, так что можешь помолчать, — осадил ее брат. — Слушай, ма…
— Ну что, Фрэнки?
— Когда я буду уезжать в школу, ты мне все равно дашь… — Он вдруг рассмеялся. — Слушай, ма, рассказать тебе что-то?
Бегум выразила желание послушать, и сынок продолжал:
— Когда мы со Стронгом были у главной трибуны, уже после заезда, я разговаривал с младшим Леггатом, он там был со своим отцом, и вижу — стоит папа, злющий, как зверь. А младший Леггат сказал, что слышал, как его отец кому-то говорил, что папа ставил на фаворита и проиграл семь тысяч фунтов. Я, когда мне исполнится двадцать один год, никогда не буду ставить на фаворита, никогда, вот увидишь… да оставьте меня в покое, Стронг!
— Капитан Стронг! Капитан Стронг! Это правда? — вскричала несчастная бегум. — Сэр Фрэнсис опять играл? Он же мне обещал, что не будет. Дал честное слово!
Стронг со своего места на козлах услышал последние слова юного Клеверинга и тщетно пытался заткнуть ему рот.
— К несчастью, это правда, сударыня, — отвечал он, перегнувшись с козел. — Я, как и вы, скорблю об этой потере. Он и мне дал слово, но игра для него, — слишком большой соблазн, он просто не может удержаться!
Леди Клеверинг ударилась в слезы. Она кляла свою горькую участь, называла себя несчастнейшей из женщин, заявила, что разъедется с мужем и не будет больше платить долги этого неблагодарного создания. Захлебываясь слезами, она рассказала десяток историй — увы, правдивых — о том, как супруг обманывал ее и как она снова и снова его прощала. И пока она пребывала в столь жалком состоянии, пока подающий надежды юноша думал о двух выигранных гинеях, а майор сумрачно соображал, не лучше ли отказаться от неких планов, которые он в последнее время вынашивал, — роскошная коляска подкатила наконец к дому бегум на Гровнер-Плейс, где зеваки и мальчишки, собравшиеся поглазеть на завершение знаменательного дня, встретили ее приветственными кликами и липший раз позавидовали счастливцам, которые в ней приехали.
— И ради сына этого человека я должна остаться нищей! — дрожа от ярости, сказала Бланш, поднимаясь с майором по лестнице. — Обманщик, лжец, шулер, грабит женщин!
