Так уж по-особенному был устроен этот баронет, что врал даже когда в этом не было нужды, и каждую новую схватку с судьбой начинал с того, что удирал и скрывался. Коридорный из заведения мистера Шорта, который носил письмо Клеверинга на Гровнер-Плейс и доставил оттуда чемодан, мигом смекнул, кто владелец этого чемодана, и сообщил об этом лакею, накрывавшему стол к завтраку, а тот принес эту новость в людскую, а оттуда ее передали миссис Боннер, экономке и доверенной горничной леди Клеверинг, а та сообщила ее самой миледи. Так все до одного обитатели дома на Гровнер-Плейс узнали, что сэр Фрэнсис, под фамилией Фрэнсис, скрывается в трактире на Блекфрайерс-роуд. И кучер сэра Фрэнсиса рассказал об этом кучерам других джентльменов, а те сообщили эту новость своим господам и в близлежащие конюшни Тэттерсола, где сразу же поползли зловещие слухи, что сэр Фрэнсис Клеверинг собирается совершить поездку по странам Леванта.
Просто поразительно, какое множество писем, адресованных "сэру Фрэнсису Клеверингу, баронету", скопилось в тот день у него на столе. А миледи со своей стороны получила счет от повара-француза; от торговцев, поставлявших провизию для ее стола; от господ Лент и Мишур — "Шелка, бархат, перья" и от известной модистки мадам Кринолин, причем к каждому из двух последних был приложен отдельный, весьма чувствительный счет на имя мисс Амори.
К вечеру следующего после дерби дня, когда Строю (повидавшись у Шорта со своим патроном, которого он застал в слезах за бутылкой кюрасо) приехал, по своему обыкновению, заняться делами на Гровнер-Плейс, он увидел эти неприятные документы, сложенные стопкой в кабинете у Клеверинга, и, недовольно сдвинув брови, стал их изучать.
За этим занятием его и застала миссис Боннер, экономка и горничная миледи. Миссис Боннер, почти член семьи и лицо, столь же необходимое своей хозяйке, как Стронг — сэру Фрэнсису, в ссоре между супругами держала, разумеется, сторону жены и разгневана была еще больше, чем сама леди Клеверинг.
— Не станет она платить, если послушает моего совета! — сказала миссис Боннер. — Поезжайте к сэру Фрэнсису, капитан… а он-то хорош, прячется по трактирам, жене и на глаза показаться не смеет… и передайте, что больше мы его долгов платить не будем. Мы из него человека сделали, вызволили его из тюрьмы (может, и не только его), сколько раз платили его долги, мы его в парламент пристроили, и дом ему завели в городе и в деревне, а он и на порог ступить боится, слизняк несчастный! Мы ему и лошадь подарили, и кормили его, и одевали, ну, а теперь хватит, довольно. Наше состояние, сколько от него осталось, останется нам, не будем мы больше его растрачивать на этого неблагодарного. Дадим ему сколько нужно на пропитание — и скатертью дорожка, сэр Фрэнсис! Так и передайте ему от Сьюзен Боннер.
Тут хозяйка Сьюзен Боннер, узнав, что Стронг в доме, послала за ним, и шевалье поднялся в ее покои, тая в душе надежду, что она окажется сговорчивее, чем ее фактотум миссис Боннер. Уже сколько раз он ходатайствовал перед ней за своего патрона, и она сменяла гнев на милость. Он снова попытал счастья. Самыми мрачными красками он расписал, в каком состоянии нашел сэра Фрэнсиса, и добавил, что не ручается за последствия, если баронет не добудет средств, чтобы ублаготворить своих кредиторов.
— Думаете, он себя жизни лишит? — засмеялась миссис Боннер. — Что ж, туда и дорога.
Стронг поклялся, что на столе перед баронетом лежала бритва, но тут леди Клеверинг в свой черед невесело рассмеялась.
— Ничего он с собой не сделает, пока остается хоть шиллинг, который можно отобрать у бедной женщины. За его жизнь можете не опасаться, капитан. Ох, и зачем только я его встретила!
— Первый — и то был лучше! — воскликнула ее наперсница. — Тот хоть был мужчина, — отчаянный, правда, но зато храбрый… а этот… миледи и долги его платит, и брильянты продает, и прощает его, а что толку? Горбатого могила исправит. Как представится случай, он опять ее начнет обманывать да грабить; и еще будет на ее деньги содержать всяких воров и мошенников… это я не про вас, капитан, вы-то наш друг, хоть лучше б мы вас отроду не видывали.
Из оброненных экономкой слов о брильянтах Стронг понял, что добрая бегум склонна смилостивиться, хотя бы еще один раз, и, стало быть, не все потеряно.
— Клянусь честью, сударыня, — сказал он, искренне сочувствуя леди Клеверинг, восхищаясь ее неиссякаемой добротой и напустив на себя покаянный — вид, чем немало повысил шансы своего бессовестного шефа, — все, в чем вы упрекаете Клеверинга и за что миссис Боннер честит меня, — все это мы заслужили, и верно, что лучше бы вам было не встречать нас обоих. Он поступил с вами жестоко; не будь вы самой великодушной женщиной на свете, ему не на что было бы надеяться, это я понимаю. Но разве можете вы допустить, чтобы отец вашего сына был опозорен, чтобы маленький Фрэнк вступил в жизнь с таким пятном на имени? Свяжите его любыми обязательствами, я вам ручаюсь, что он их подпишет.
— И нарушит, — вставила миссис Боннер.
— И сдержит! — воскликнул Стронг. — На этот раз не может не сдержать. Если бы вы видели, сударыня, как он плакал! "Ах, Стронг, — так он мне сказал, — я не за себя страдаю. Я страдаю за своего сына, страдаю за лучшую в Англии женщину, с которой я обошелся гнусно, просто гнусно". Ведь он не хотел ставить на эту скачку, право же, не хотел. Его обманом втянули: вся их компания попалась на удочку. Он думал, что играет наверняка, без малейшего риска. Теперь это ему урок на всю жизнь. Видеть, как мужчина плачет, — о, это ужасно!
— А когда из-за него моя дорогая барыня плачет, это ему ничего? — сказала миссис Боннер.
— Если у вас есть хоть капля совести, — сказал Стронг, передавая содержание этой беседы своему патрону, — то теперь уж вы сдержите слово. А не то, клянусь честью, я от вас отступлюсь и все расскажу.
— Что — все? — воскликнул сэр Фрэнсис, которого Стронг, воротившись от бегум, снова застал в слезах и за бутылкой кюрасо.
— Тьфу! За дурака вы меня, что ли, считаете? — взорвался Стронг. — Думаете, я совсем уж ничего не соображаю, Фрэнк Клеверинг? Да стоит мне открыть рот, и вы завтра же будете нищим. И не я один знаю вашу тайну.
— А кто еще? — пролепетал Клеверинг.
— Старый Пенденнис, или я очень ошибаюсь. Он узнал его в первый же вечер, как увидел, — когда тот пьяный вломился к вам в дом.
— Ах, так он знает? — взвизгнул Клеверинг. — Проклятье! Убить его мало.
— Вам бы нас всех убить, то-то была бы радость, съязвил Стронг, затягиваясь сигарой.
Баронет хлопнул себя по лбу вялой ладонью, — возможно, шевалье угадал его желание.
— Ах, Стронг! — вскричал он. — Я бы и с собой покончил, да боюсь. Я самая разнесчастная собака во всей Англии. Ведь я потому и безумствую. Потому и запил. (И он дрожащей рукой поднес к губам стакан своего лекарства — кюрасо.) Потому и вожу дружбу с этими разбойниками… я ведь знаю, что они разбойники, черт их побери, все до одного разбойники. Ну что я могу поделать? Я же не знал… Я же, честное слово, не виноват… пока я не увидел этого мерзавца, я понятия ни о чем не имел… Нет, я сбегу, уеду за границу, подальше от этих притонов… зароюсь в лесной глуши… повешусь на дереве… разнесчастный я человек!
Так, со слезами, божбой и визгом, этот жалкий болтун изливал свое горе, оплакивал свою участь и среди стонов и ругательств бормотал слова покаяния.
Заслуженная поговорка, гласящая, что нет худа без добра, подтвердилась на примере сэра Фрэнсиса Клеверинга и второго обитателя квартиры мистера Стронга в Подворье Шепхерда. По счастливой случайности человек, по совету которого полковник Алтамонт делал ставку на дерби, не ошибся, и в день расчетов, — когда капитан Клинкер, уполномоченный действовать за сэра Фрэнсиса Клеверинга, расплатился с его многочисленными кредиторами (ибо леди Клеверинг, послушавшись майора, не разрешила баронету самому улаживать свои денежные дела) — в тот же день полковник Алтамонт, игравший против фаворита, имел удовольствие получить выдачу в тридцати к одному за каждый из поставленных им пятидесяти фунтов.
Поздравить полковника явилось немало его друзей: вся его компания и чуть не все, с кем он встречался у гостеприимного Уилера, хозяина "Головы Арлекина", пожелали быть свидетелями его торжества и великодушно разделить его успех. Том Дайвер предложил полковнику поднять со дна Мексиканского залива тот галлеон, что затонул, имея на борту триста восемьдесят тысяч долларов, не считая слитков и дублонов; мистер Кейт ли намекнул, что сейчас самое время покупать акции, — "Тредидлум" стоят очень низко — можно купить за бесценок; Джек Холт напомнил о своем плане контрабандного ввоза табака, и эта спекуляция своей дерзостью приглянулась полковнику больше других. Джек Ракстро, один из завсегдатаев "Головы Арлекина", предлагал сторговать для полковника отличную пару лошадей; Тому Флинту требовалось всего двести фунтов капитала, чтобы его сатирический листок "Франт" начал давать тысячу в год чистой прибыли, — "и к тому же власть и влияние, полковник, и доступ за кулисы всех лондонских театров"; а маленький Мосс Абраме умолял полковника не слушать этих людишек, этих темных спекуляторов, и вложить деньги в надежные векселя, которые он, Мосс, может ему достать и с которых он будет получать пятьдесят процентов верно, как в Английском банке.
