Очередь в продуктовый изнемогала. Люди обмахивались газетами, прикрывали голову от палящих лучей авоськами, пакетами, загораживались ладонями…
– А ну, не лезь! – кричала продавщица из прохладной темноты. – Граждане, по одному заходим!
– Почему безумец? – Тадзио вскинул бровь. Мол, какие глупости вы мне говорите. – Я недаром свой хлеб в санатории ел. Похудел и посуровел, как видишь, зато всё рассчитал, как надо.
– Мы же умрем!
– Не умрем! Гиперпространственные прыжки запрещены лишь потому, что с их помощью можно пробить время. Выскочить из ловушки, как птичка из клетки. Именно поэтому в ближайших планах НССР – только ближний космос, где хватает более простых технологий. Та же ловушка, только размер другой.
– Это всё равно, что ехать на Красную площадь через Ярославль! Улететь на границу Солнечной системы, чтобы только там совершить прыжок. Не проще ли…
– Угу. Давай прямо на орбите затеем аварию. Нас же подстрелят, пискнуть не успеем. Чтобы запустить процессы, которые подготовят корабль к прыжку, мне потребуется перекалибровать основные двигатели и одурачить систему защиты. Как ты думаешь, я сумею сделать это за несчастные десять секунд, которые подарят мне наши ракеты земля – космос?
– Вот именно, что Земля.
– Вперед, я тебя не держу. Иди за железный занавес. Правда, меня бы на твоем месте волновала не столько граница с элитными охранными частями, а то, что снаружи время тоже искажено. Ты попадешь в прошлое. Или, того хуже, в модель прошлого. В декорации для главного героя на сцене «Земля» – для Нового Союза.
* * *
«Мы доигрались – с той системой координат, в которой мыслим не больше, чем слепые котята. Раскачали дисбаланс между будущим и прошлым до такой степени, чтобы время замкнулось, потекло само в себя и, питаясь ностальгией миллионов, закрутилось в воронку, из которой невозможно выбраться. Интересно, как живут те, кто оказался ближе к границе? Карл, Мария и их дети в Люблине, коллеги в Софийском филиале, друзья из Прибалтики… Надо отыскать способ как-то расспросить их, не привлекая лишнего внимания. Инна утверждает, что Интернет еще работает, несмотря на попытки КГБ свернуть сеть как можно быстрее. Попробуем через нее».
* * *
Аварийные лампы мигали алым светом, сирена заходилась от воя.
– Вероятность аварии с кодом «гипер» – семьдесят четыре процента! – Трофимов кричал во всё горло, но ему казалось, что он беззвучно шевелит губами. Так бывает в кошмарах, когда ты не можешь ни двинуться, ни сказать – ничего. – По служебной инструкции нам полагается…
– Отставить! – Как смог капитан Белов перекричать сирены и стон ломающихся перекрытий – загадка. – Чрезвычайное положение, отменяю кодекс. Ситуация критическая. Весь экипаж, кроме меня и Войцеховского, идет к аварийно-спасательному блоку.
– А вы…
– Капитан до последнего должен оставаться на мостике. А Тадзио – единственный, кто еще может спасти корабль. Без разговоров. Выполнять.
Лиза Трофимова, двадцать седьмая по счету женщина-космонавт Союза, закусила губу до крови и первый раз за три недели полета уцепилась за руку своего мужа.
– Ну-ну, – пробормотал он. – Мужчины не плачут. И женщины – тоже.
* * *
Звезды в иллюминаторах вспыхнули слюдяной крошкой, одеяло пространства, в которое был закутан корабль, сползло. Куда? Вниз, вбок, вверх? Привычные координаты потеряли смысл. Аварийный модуль, который мгновение назад плыл по левому борту, пошел рябью, а потом свернулся в трубочку, как прозрачная переводная наклейка. Трубочка дернулась и превратилась в спицу. Сергею показалось, что она вошла ему прямо в глаз. Вонзилась в мозг и начала поворачиваться, вращая вокруг себя россыпи созвездий в черных иллюминаторах, корабль, мостик, самого Сергея, Тадзио… Капитан обернулся.
Войцеховский, с ног до головы опутанный ремнями безопасности, едва заметно шевелил губами:
A w co wierzysz?W niebo wierzę…[6]
Слова его, как капли воды в невесомости, собирались шариками и метались по коридорам взад-вперед, ударяясь о стены. Которые уже не были стенами.
Корабль рвал носом реальность, и она взлетала по бокам неровными крыльями.
* * *
Четвертого сентября в две тысячи пятьдесят первом ленты новостей захлебывались, наперебой рассказывая о корабле странной конструкции, который вынырнул из гипа рядом с Сатурном. Ребята, мечтающие о космосе, даже отвлеклись на миг ради такой новости от музыки, игр, стереомоделлинга, притормозили визеры на гладких аллеях парков и вынырнули из виртуальных реальностей. Потому что, шутка ли, прошел слух, что корабль – из прошлого. В то время как любому ребенку известно – время обмануть невозможно.
Арина Трой
Насыщенный днями
– Жизнь несносна, – сказал Богдан. – Во-первых, чтобы жить, нужно поглощать чужую жизнь, а это само по себе отвратительно.
– Приятель, – ответил я и сразу соврал. Люди не всегда симпатизируют друг другу, даже проработав бок о бок столько лет. Богдан мне никогда не нравился, но должен же я был хоть как-то ответить его болезненной совести. – Мы оказались по эту сторону иллюминатора, а они по ту. И это не наша вина.
В слушателях Богдан никогда не нуждался. Он и дома любил подолгу разговаривать сам с собой. «Думать вслух» – так он это называл.
– Во-вторых, – продолжил он, – эмоциональная боль просто офигенная. Намного хуже физической. Будь я дома, скорее всего, надрался бы до чертиков. И в лучшем случае меня бы сбила машина, а в худшем я бы оказался в церкви, размазывая слезы перед совершенно незнакомым мне человеком.
Я не стал ждать, что будет в-третьих.
– Жизнь несправедлива, – мой отец всегда так говорил, когда лупил меня ремнем по заднице. – Нравится это тебе или нет – жизнь продолжается. Можешь подать ноту протеста Господу Богу, только вряд ли он когда-нибудь тебе ответит.
Я вздохнул и, поглядев на фотографию экипажа, прикрепленную к переборке, признался:
– Я тоже им завидую.
Сказал и пожалел. Кто знает, что сдвинулось в голове у этого рыжего шизика Богдана после аварии.
Любая нештатная ситуация не происходит вдруг. Все системы работают, полет идет нормально и вдруг… Так только в книжках бывает. И оказывается, что, болтаясь в конце цепи случайностей и закономерных событий, сложнее всего запретить себе думать «что было бы, если…». Потому что никакого «если» больше не существует.
Точно как в сказке, когда герой-везунчик доходит до легендарного камня, на котором высечены предсказания согласно азимуту. Он упрямо идет, не сворачивая. Надеется на то, что надпись «жизнь потеряешь» не соответствует действительности. И если бы (опять это бессмысленное «если») он мог вернуться назад и посмотреть на камень, то увидел бы, что кроме этой единственной никаких других надписей больше нет. Прошлого не изменить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
