«Валентин! — узнал одного из них Субботин, вглядываясь из-под приставленной козырьком ладони. — Лошадей, должно быть, Лиханов дал… Постой, кажется, там и женщина… Кто бы это мог быть?..»
Уже стало слышно пофыркиванье лошадей, и тогда со стороны кухни примчался пес Арапка, поднял лай. Лагерь зашевелился. Из своей персональной палатки, увенчанной антенной, потягиваясь, вылез радист Виктор Зайцев, добродушный лежебока, но знаток своего дела отменный, за что Василий Павлович вот уже шестой сезон подряд брал его с собой в поле. Оживленно вертя головой, словно бы принюхиваясь, выпорхнул завхоз. Подошли Вахлаков, Катюша, трое горняков.
— Здоров! — зычно приветствовал начальник Валентина, первым соскочившего с седла. — Эх, ремнем бы тебя, да уж ладно!.. Ну, прежде всего, знакомь с людьми, а все остальное потом.
Кряжистый Субботин, весело и властно поблескивающий одним глазом, выглядел внушительно. Даже Роман, за время пути от Гирамдокана показавший себя лихим, истинно столичным парнем, и тот подал начальнику руку с некоторой скованностью. А про Асю и говорить нечего — она откровенно заробела, что-то пискнула невнятно и попыталась укрыться за Валентиновой спиной.
— Студентка? Очень хорошо! — громогласно говорил Василий Павлович. Устроим вас пока вместе с Катериной. Роман может переночевать сегодня у меня, а завтра видно будет. Ребята! — начальник повернулся к горнякам. — Обиходьте лошадей. Смелей, смелей!.. Валентин, шнур и капсюля сейчас же сдай взрывнику… А теперь, значит, так. С дороги — первым делом в баню Ужин потом… Катерина, что там у тебя сегодня?
— Уху варим, смущаясь, отвечала повариха. — Рыбные котлеты можно…
— Пг'ыжки она стряпает с вареньем, — ввязался завхоз, уже успевший мимоходом ощупать сумы, притороченные к седлам. Пг'ыжки-ускоки, хи-хи!
— Ага, на третье сладкие пирожки Неплохо! — одобрил начальник. Так, прибывшие товарищи пусть пока отдыхают, мы же тем временем подготовим баню Завхоз, Виктор, за мной!
В стороне от палаток, среди замшелых древесных стволов и кустарника, в нескольких шагах от кромки озера, слабо дымил костер. Поодаль горел второй, поменьше, над ним на длинном тагане висели три ведра, доверху полные воды. Василий Павлович и Виктор, вооружась палками, подступили к большому костру и принялись отбрасывать в сторону полусгоревшие чурки, тлеющие головешки, угли, под которыми от крылась солидная куча крупных камней. Их чуть ли не с самого утра держали в огне, и сейчас они были раскалены до красна. Затем начальник с радистом наломали веток и, отчаянно морщась, отворачивая поминутно лица от нестерпимого жара, тщательно обмели камни от мелких углей и горячей золы. Завхоз же тем временем притащил темно-зеленую палатку-шестиместку. Ее, не мешкая развернули и со всей осторожностью, чтобы, не дай бог, не подпалить полевое имущество, поставили так, что пышущие жаром камни оказались внутри палатки. Закрепив последнюю оттяжку, Василий Павлович шагнул внутрь, принюхался, нет ли угара, вылез побагровевший и кивнул Виктору.
— Поддай-ка маленько для пробы.
Радист зачерпнул кружкой из озера, приоткрыл палатку, примерившись, шваркнул струю в адский полумрак и живо захлопнул полог. Внутри по-кошачьи, с шипеньем, взвизгнуло, ахнуло, палатка на миг раздалась от мягкого взрыва и, чуть помедлив, нехотя опала.
Завхоз прокопал меж полами щелочку, сунул туда нос, затем влез было по плечи, но тут же отпрянул.
— Ох и пар же, я вам доложу! — еле выдохнул он и с чувством зажмурился. — До чего же хлесткий!..
— Добро! — вдруг решил Василий Павлович. — Раз такое дело, пойду-ка и я с ребятами, радикулит свой погрею. А женщины пусть моются во вторую очередь… им не париться… Ты, Виктор, свяжи-ка мне веник, пока я за бельишком схожу…
Начальник вернулся быстро увалень радист едва-едва управился к его приходу. Следом подошел Валентин с тазами и порожним ведром.
— Эх, до чего ж я люблю наши полевые бани, — мечтательно жмурясь в предвкушении удовольствия, рассуждал Субботин. — Есть в них, знаете ли, особенная чистота. Каждый раз на новом месте. А в поселковой бане тыщи людей до тебя помылись. И после тебя тыщи помоются… Еще там сыростью пахнет, вот что мне всегда не нравится А здесь и дух лесной, и травка под ногами, и деревья кругом И веничек… Он взял в руки веник, оглядел его и недовольно покрутил носом. Дрянь веничек! Виктор, ты что мне подсунул — две ветки сложил да кукиш вложил. Как будто украл…
— Да нормальный же веник, Василь Палыч, — ухмылялся радист. — Вам целую березу срубить, что ли?
— Вот этими прутиками по одному месту тебя! Не ленись, свяжи еще парочку — Данилычу и московскому гостю.
Субботин разделся и решительно, плечом вперед двинулся в дышащую страшенным жаром палатку. Валентин тем временем принес два ведра — с горячей и холодной водой. Субботин тотчас выглянул, принял ведра, и миг спустя палатка аж подпрыгнула от вулканического удара изнутри. Послышалось довольное кряхтенье начальства.
Валентин, посмеиваясь, сбросил одежду, вошел и заморгал — опалило веки. В густом пару, в сумраке почти новенькой, а потому очень плотной палатки он не сразу отыскал Субботина. Тот стоял отделенный от Валентина горячими камнями, зловеще кряжистый, смутный, с полукругло расставленными руками, будто Вий.
— А скажи-ка, — прохрипел он, — кой черт понес тебя в управление? И зачем москвич этот сюда приехал?
Выслушав краткое объяснение Валентина, он сердито хмыкнул:
— Фантаст… Жюль Верн!.. Видно не пороли тебя в детстве… Но молодец — быстренько обернулся… А Роман, он, кумекаю, толковый, должно быть, геолог — как-никак ученик самого Стрелецкого. Надолго он к нам?
— Шеф послал его, чтобы вместе со мной посмотрел Учумух-Кавоктинекий водораздел. И прилегающую площадь.
— А заодно и весь регион, — желчно добавил начальник. — Не знаю, не знаю… Несбыточное дело… Ну, там видно будет, а пока надо наверстывать съемку. Этот водораздел ваш никуда не денется, а график из-за погоды уже полетел к черту. Наверстывать надо, наверстывать!..
— А москвич?
— К тому и веду. Москвича задержим и задолжим. Сам посуди: сколько нас, правомочных съемщиков? Всего три компаса — ты, я да Геннадий…
— Кстати, где Гена?
— На участке. Ему там еще недели на две работы… Вот я и говорю, что москвича надо подключить к работе. Если сделает маршрутов пятнадцать — будет нам великая подмога. А потом можно и о водоразделе подумать.
— М-да?
— Ты о плане думай, о плане.
— План — не самоцель.
— Поживи с мое, тогда поймешь, что самоцель, а что — нет.
И, сочтя на этом деловой разговор законченным, Субботин вынул из таза запаривавшийся в кипятке веник, чуть подержал его на горячих камнях, отчего по палатке пошел густой березово-банный дух, и, ухая, принялся с наслаждением охлестывать себя по плечам, по пояснице, по ногам.
— Разрешите? — полы чуть раздвинулись, и заглянуло недоверчиво-настороженное лицо Романа.
— Входи живей… Не остужай… баню, — в перерывах между взмахами просипел Субботин.
— Война в Крыму, все в дыму, — Роман прикрыл за собой вход, начал озираться, стараясь определиться в обжигающем влажном полумраке.
— Сейчас все увидишь. Поберегись!
Валентин прямо из таза плеснул на камни. Мощно пыхнуло жаром-паром. Москвич попятился.
— Вот это да! Ташкент!
— Действуй, — Валентин вложил ему в руку распаренный веник.
— Что ж… попробуем…
Роман осторожно, с явным недоверием начал шлепать себя по лопаткам, но очень скоро вошел во вкус и принялся действовать от души. Начальник поддал еще. В клубах пара слышались только тяжелые шелестящие шлепки, неясные фигуры судорожно изгибались и пританцовывали, почти корчились, и вся эта картина могла бы сойти за поджаривание грешников в аду, если б не блаженное рычанье, аханье и веселый гогот.
— Антракт! Рома, за мной! — вскричал Валентин задыхающимся голосом и, пригнувшись, ринулся наружу.
— Дверь, дверь закрой, бандит! — загремел ему вслед нахлеставшийся до мясо-красного цвета начальник.
«Дверь закрыл» Роман, выскочивший с некоторым запозданием. Валентин, фыркая, как морж, уже резвился в озере. Москвич без раздумий тоже кинулся в воду, молодецки крякнул и размашистыми саженками заспешил прочь от берега.
— Эх, Валька! — восторженно вопил он. — Вот это банька!.. Еще б пивка сюда — и тогда в гробу я видел Сандуны!..
8
Две свечи давали достаточно света, чтобы за столом чувствовался почти домашний уют. В глубоких мисках дымилась уха из пойманных под вечер хариусов. Свежий хлеб, выпеченный по-полевому, в печке-каменке, врытой в землю, еще не успел остыть.
Василий Павлович в честь приезда новых людей выставил бутылку водки. Остальные из десяти привезенных Валентином «белых носков» он распределил так: три выдал горнякам, одну завхозу (тот божился, что берет для натираний), пять запер под замок в свой вьючный ящик.
