бы в судорогах.
Теперь можно расслабиться. На пару минут.
«Все, колдун. Ждем. Я бы не отказался сейчас от чашки кофе. Только не с запахом мионского крема — лучше с ароматом роотского шоколада».
«Заманчивая идея, Сигей. Но кофе у нас только в зернах. Налить напиток в термос мы не удосужились. А сварить его здесь негде. Могу предложить тебе вино».
«Время для вина еще не пришло, — сказал я. — Но я обязательно вспомню о твоем предложении, колдун. Позже. Благо, поводов напиться у меня теперь — хоть отбавляй».
* * *
Герцогиня открыла глаза.
Наконец-то.
Я дождался, пока она сфокусирует взгляд на моем лице, и сказал:
— Очнулась? Хорошо. Значит, моя миссия выполнена. Я ухожу.
Демонстративно развернулся, показывая, что собираюсь направиться к выходу.
— Стой!
Я замер.
— Не могу пошевелиться, — сказала герцогиня. — Что со мной?
Ордош влил в Шесту тот же набор заклинаний, что и в стражниц у входа в Большую спальню, когда я пожелал с теми пообщаться. Я не хотел, чтобы герцогиня вдруг вскочила с кровати, и, испугавшись моей внешности, навязала мне борьбу. И чтобы не подняла тревогу до моего ухода.
— Тебя отравили, правительница. Но теперь с тобой все хорошо. Я исцелил тебя. Благодари за это богиню Сионору. Когда я уйду, ты вновь сможешь двигаться и нормально разговаривать.
— Кто ты?
Я погладил поверхность черепа-накопителя.
— Посланник богини любви Сионоры. У меня нет собственного имени. Я всего лишь тень моей госпожи. Меня нет, а есть крохотная частичка Ее могущества, воплотившаяся в вашем мире в угодный Ей образ. У меня нет собственных желаний и потребностей. Мои поступки — это поступки богини. Мои слова — это Ее слова. Мои приказы — повеления Сионоры. … Ну и так далее. Твои подданные любят тебя, правительница. Они молят Госпожу исцелить тебя. Богиня услышала их мольбы. И отправила меня в ваш мир.
«Хорошее было начало речи, Сигей. Очень пафосное».
«Что-то я устал, колдун. Влей-ка в наше тело пару малых бодростей».
Герцогиня скосила глаза, туда, где спала лекарка.
— Кто это рядом со мной? Где моя дочь? Что с ней?
— Эту женщину оставили присматривать за тобой, — сказал я. — Я усыпил ее, чтобы не мешала. С твоей дочерью все нормально. Слуги Сионоры приютили ее в своем доме. Сейчас ей ничто не угрожает.
— Ты сказала, сейчас? — сказала Волчица Шестая. — Что происходит? Почему она не рядом со мной?
Она осмотрела доступный ее взгляду участок комнаты. Вновь посмотрела на меня.
— Что последнее ты помнишь, правительница?
— Мы с ней поругались. С моей дочерью.
— Из-за мужчины, — сказал я. — Было такое. Что произошло после этого?
— Я… поднялась в комнату, что в Мужской башне.
— А потом?
— Беседовала с мужем дочери. Мы говорили…
— Дальше.
— Не помню. Я… не помню, как ушла от него. Почему? Что случилось?
— Тот, кого ты назвала мужем своей дочери, — сказал я, — уколол тебя иглой, смазанной соком сонного клевера. Вы называете этот яд пусайником.
— Уколол? — сказала Шеста. — Принц? Пусайник? Постой, подожди. Но… к пусайнику противоядия нет! Это всем известно! Именно этим ядом имперцы когда-то отравили Первую.
«Первую отравили? — сказал Ордош. — Похоже, травить правительниц — давняя традиция этого мира. Но… в учебниках сказано, что Волчица Великая умерла от какой-то экзотической болезни. В самом расцвете лет».
«Я помню это, колдун. Если бы Шеста умерла, в учебниках о причине ее смерти могли бы тоже написать: от экзотической болезни».
— Потому твои подданные и молились богине, правительница. Они просили о чуде. Не вспоминали о Сионоре тысячи лет. А тут вдруг толпами повалили к ее алтарю.
Я ухмыльнулся.
Пожалел о том, что около кровати нет зеркала — я не увидел, как блеснули зубы Злого Колдуна.
— Но богиня не злопамятна, — сказал я. — И ей нравится твое великое герцогство — тихое, спокойное, уютное. Сионора хочет, чтобы оно таким же и оставалось. Потому она и прислала меня явить вашему миру чудо: спасти тебя. Но! Помни, что у тебя теперь долг перед богиней, правительница. И еще: не забывай о том, что из всех богов лишь она откликнулась на мольбы твоих подданных. Только она. Помни.
— Я… не забуду, — сказала Шеста.
«Храму Сионоры быть, — сказал Ордош. — Но только эта самовлюбленная богиня не оценит твоих усилий, Сигей. Как бы ты ни старался».
«Мне это и не нужно, колдун. Не ради чьей-то похвалы стараюсь. А потому что я привык все делать хорошо. И если уж изображаю посланника богини, то должен сыграть эту роль так, чтобы никто не заподозрил во мне самозванца».
— Сейчас я уйду, правительница, — сказал я. — Пройдет совсем немного времени, и ты снова сможешь двигаться. Не залеживайся долго. Пока ты валялась в кровати, даже твой дворец превратился в свинарник. Наведи порядок во дворце, в городе, в государстве. Не забывай, что именно ты за них отвечаешь. Да! и обязательно помирись со своей дочерью, Волчица. Береги ее и себя. Не забывай о богине. Прощай.
«Считаешь, разумно оставлять герцогиню одну?»
«А почему нет? Гвардейцы у ее двери показались тебе похожими на заговорщиков? Мне — не показались. Да они бы нам зубами в горло вцепились, чтобы ее защитить! Если бы смогли. То, что я увидел во дворце, Сигей, не похоже на переворот и узурпацию власти. Дворец Волчиц сейчас напоминает склеп. Если бы армия что-то замышляла против герцогини, охранявшая ее покои стража имела бы совсем иной настрой. Да и вообще. Нас местная политика не касается. Кто здесь хороший, кто плохой, я не берусь судить. А Шеста — взрослая и опытная женщина. Не переживай за нее. Сейчас придет в себя и во всем разберется. Обязательно. Без нас».
* * *
Когда карета разворачивалась, я увидел за деревьями дворец. На вершине его центральной башни горели разноцветные огни. На фоне темного неба башня выглядела нарядной, словно украшенной для праздника. Траурный красный вымпел на ней сегодня так и не появился.
Почему не чувствую удовлетворения от хорошо проделанной работы?
«Колдун», — сказал я.
«Что?» — спросил Ордош.
«А ведь я не хотел убивать Северика».
«Я это знаю, Сигей».
Цокот копыт, грохот колес, скрип кареты.
Светятся окна домов. Фонари создают вокруг себя островки света.
Для столь позднего времени на улице многолюдно.
«Спасибо», — сказал я.
«Не за что, Сигей».
Живот заурчал, напоминая о том, что в последний раз я ел много часов назад.
Но аппетита не было.
«Я готов был исполнить любой его приказ, — сказал я. — Если бы ты его не убил, я продолжил бы ему служить,
