Рейтинговые книги
Читем онлайн Воспоминание о счастье, тоже счастье… - Сальваторе Адамо

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 60

Всё было по справедливости или же, на худой конец, красивым исходом, ясным и нравоучительным, на пути из нищеты, куда ввергло меня моё мало похожее на жизнь одиночество.

На деле же, я так и не узнаю, кого ж это я любил: авантюристку ли, бедолагу, неудачницу несчастную, растяпу или звезду, в полном её блеске. Одно понял я наверняка, поздно правда: умела она держать слово.

Спасибо, Шарли! Всё классно! Особенно то, как деликатно предоставила ты мне время попрощаться с любовью, которой так бы я и не узнал, приди тебе в голову её со мной разделить. Если только страдание, которым ты меня при том одарила, и есть проявление твоей любви. Тогда спасибо тебе за то, что заставила меня страдать, а значит и жить. Не знаю, чем тебе и подтвердить бесконечную признательность мою; разве что, приду вот к тебе и чмокну в щёчку несколько раз. Видишь, снова я о тебе думаю; как ни крути, а вся моя нежность с тобой. До скорого, надеюсь; бегу слушать сюиту № 1 соль-мажор Баха, очень мне её не достаёт.

А союзницу свою, Пьеретту, вернувшую мне уверенность в себя, предам ли я? «Дело» она продала, хотя подозреваю, что кое-что всё же приберегла (так, мелочь, копейки, но эти инвестиции устоят при любой моде и против любых финансовых потрясений, так что не стоит таким пренебрегать). Как великодушная, но в этот раз вовсе не заинтересованная «посредница» в стряпне счастья для двух, пусть с её слов и созданных друг для друга существ, пожелала она укрыть нас под своим крылом и даже соучаствовала в воодушевлении нашем.

Отправив Шадию за мной в Нью-Йорк, подселив славную сию представительницу берберского племени в квартиру мою в Ситэ, а вместе с ней и присущие её природе нежность и страсть, убедившись что херувимчики никуда отсюда в ближайшее время не сбегут, мадам Дюпре, в кои то веки, смирилась с тем, что деревья бывают и голубыми, и фиолетовыми, и красными… любыми, лишь бы в том был толк. Даже некоторую сумму нам пожаловала; пополненной из кубышки Шадии, хватило нам её, чтобы открыть свою художественную галерею… Скромную.

Пьеретта настоятельно советовала нам убраться из здешних мест. Монс и Шарльруа не подходили, они казались ей излишне местечковыми. Навела справки у проверенных своих клиентов, весьма подивившихся разговорам о живописи. Совет был один и тот же — если что-либо и предпринимать, то только в Брюсселе; тот становился столицей Европы.

Не познай я головокружительного перемещения в Нью-Йорк, этого перенесения в другую страну, как из деревни какой-то в столицу, я бы испугался. А так я согласился, с одним условием: осуществления одной старой моей мечты. Хотелось мне экспозицию в Ситэ организовать; прощальный, так сказать, подарок мой. Я и теперь слышу то, что и как ответила мне Пьеретта:

— Послушай, малыш, я что-то не въезжаю. Что ты собираешься в Ситэ выставлять? Показывать нечего, да и они, как бы, без лоска этого обойдутся.

— А мы ничего и не станем выставлять, картины они принесут.

— Кто это они?

— Жители Ситэ.

— Ну и ну, парень, ты бредишь… ты вообще себе представляешь…

— Отличная мысль — перебивает Шадия, — красивая и смелая.

Пьеретта смотрит ей глаза в глаза.

— Ты только посмотри… теперь они оба против меня. А что мы с этого поимеем?

— Ничего, — отвечаю, — а вот обойдётся нам это в несколько тысяч франков, только их нельзя сравнить с тем удовольствие, которое мы им подарим.

— Послушай, — это Пьеретта мне говорит, — ты в Брюсселе-то, надеюсь, не станешь из себя Дон Кихота корчить, а не то: мухи отдельно, котлеты отдельно.

— Мухи… котлеты… не смешно, — отвечаю ей, с улыбкой.

— Я серьёзно, голубчик мой. Нечего меценатов из себя корчить, или как там называют тех, кто содержат артистов, у которых в кармане ни гроша? Что, я не права?

— Верно, Пьеретта, знаю, что мы без средств, но уверяю, такое не повторится. И вот, ещё что, прессу уговорите; заполучим на эту затею громкий отклик, и это уже настоящий трамплин.

— А вот в этом есть резон, мальчик мой…

— Не забывайте, что помимо любви к искусству, за мной числится ещё и торговля нижним бельём; я же как бы бухгалтер, по образованию-то.

Тендер в мэрии мы выиграли, конечно же, не без помощи Пьеретты.

В середине марта были напечатаны афишки о «семейной», в некотором смысле, экспозиции в Ситэ. Мы просили всех, кому это было интересно, мужчин, женщин, детей, приносить свои произведения до 15 мая в ратушу. Вернисаж 1-го июня 1989 года. Нам хотелось, чтобы всё случилось до начала каникул, потому как и из нищеты Ситэ, ценой огромных жертв, чаще тягостными и долгими переездами в совершенно раздолбанных машинах, но уезжали иммигранты на побывку в родные места, повидать близких.

Нежданная опека в лице помощника бургомистра придала проекту официальный статус и сыграла на чувствах самих кандидатов на звание художников. Стены домов Эн-Сент-Мартина были оклеены нашими афишками. И нам, не спровоцировав нечто-то вроде революции, невмочь было втолковать окрестным жителям, что в экспозицию допущены лишь жильцы квартала каштанов. Вынуждены были согласиться мы принимать любую картину, если автор её сдавал с нею вместе анкету, в которую заносил имя своё, адрес, возраст и род занятий. В результате картины большей частью сгруппировались вокруг того или другого из истинных, ставших откровением шедевров.

Меж тем, Пьеретта приметила в Брюсселе на бульваре Жака вместительный, насквозь продуваемый ветрами ангар, по старой вывеске на котором, в виде раздолбанной колымаги с названием Old Ladies, можно было предположить, что ранее в нем укрывался цех автосборки. Состояние «никому ненужности», в котором тот гноили ни первый год, подтверждалось и смехотворной платой, спрошенной с нас за его аренду.

То было славное местечко: высоченные стены на площади в пару сотен квадратных метров, опоясанные антресолью с ведущей к ней симметричной лестницей; выглядело всё это почти что величественно.

Мы довольствовались тем, что стены выбелили, а выступы покрыли синевой электры. Художественная законченность помещения виделась нами достаточно убедительной. Подходил к концу февраль 1989-го. На свет явилась наша галерея, мы окрестили её Голубой виолончелью, в залог признательности, вам известно кому, даже не смотря на некоторую по этому поводу сдержанность Пьеретты.

На скорую руку подремонтированный оригинал, чьё имя носило и заведение, восседал в витрине. Ведь это же он счастье нам принес!

Отныне помыслы наши были устремлены на то, чтобы наполнить весь его объём красотой, вдохнуть в него душу и получить от него отдачу; к этому взывала Пьеретта, и я пообещал ей забыть о меценатстве.

В былые времена вечерних прогулок по Эн-Сент-Мартин пообвыкся я с громадою размеров типажей современного искусства, безымянностью художников и скульпторов, недоступных и неприкасаемых, пусть и от мира сего. Мы же остановились на авторах не столь заметных, деяния которых казались нам интересными и обречёнными на признание ценителями в будущем. Среди них, фотограф один, итальянец; приковал он к себе моё внимание и пленил мою чувственность. Он представлял миру предметы обихода такие, как ложка, к примеру, или же тарелка с супом, кофейник, ломоть хлеба, яйцо в скорлупе, какой-либо плод, пепельницу, карандаш, зубную щётку, самое в общем-то обычное, но в чёрно-белом изображении. И я не знаю, какой такой хитростью, каким же приёмом подсветки он пользовался, может специальным каким-то способом чернения, только контуры предметов казались притом подрисованными чёрным карандашом, что придавало их формам неожиданной реальности. Обыденные эти предметы, увеличенные до размеров два на два метра, обретали некую загадочную ауру и смотрелись, как бы, впервые.

Координаты фотографа этого я отыскал: звали того Анжело Боски, обитал он в Варезе, в Ломбардии. Предложил ему взять на месяц нашу галерею в полное своё распоряжение и разделить в конце вырученное с продаж, не давая друг другу никаких гарантий. Мы взяли на себя рекламу, транспортные расходы и кров. Обычная рутина для видавших виды устроителей экспозиций нам, новичкам, казалась за гранью риска.

Доселе в Бельгии он не выставлялся и был на седьмом небе от перспективы распахнуть для себя страну Магритта и Дельво[31]. Интересовало его лишь одно — достаточно ли у нас на фасаде места для фото в четыре на три метра. Мне хотелось всё обмозговать, он настаивал: во что бы то ни стало нужно задать ритм, заинтриговать всякого проходившего мимо, для того и прибегал он к заранее проверенному приёму: выставлял фото некого незнакомца, но из местных, и одну лишь голову, но размером в четыре на три метра. Для того и собирался он явиться за несколько дней до открытия, чтобы отыскать подходящую физиономию, снимок сделать, портрет вылепить и вывесить. Я ему обещал, что сделаю всё согласно его пожеланиям, на том и порешили.

1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 60
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Воспоминание о счастье, тоже счастье… - Сальваторе Адамо бесплатно.

Оставить комментарий