Осенью 1846 года мы возвращаемся в Москву; наши голубки не надышатся друг на друга! 7-го января 1847 года родился у них сын Михаил. Разумеется, я — крестная маменька. В апреле приходит ко мне сестра и говорит, что приехавший из Одессы чиновник губернатора, Александр Иванович Соколов, с позволения директора, приглашает молодых артистов и что она с мужем желала бы ехать. Жалованья по 600 рублей, бенефисы, проезд и отъезд на счет дирекции. И что некоторые уже согласились: А. Ф. Богданов — как актер и режиссер и С. В. Шумский; как ему, так и сестре с мужем это было очень полезно: в Одессе они свободнее могли развить свои таланты, что действительно так и было впоследствии. Я посоветовала принять приглашение, и дело уладилось. Через несколько дней муж мой приходит домой и говорит, что заходил в кофейную Печкина и там познакомился с А. И. Соколовым, который заговаривал о позволении приехать к нам и просить меня в Одессу. Я засмеялась и сказала, что им не по деньгам приглашать меня. У них положено первым персонажам платить по 600 р., а я никогда не соглашусь получать менее того, что получала. Этот отзыв муж передал А. И., и он является с предложением: 4 тыс. ассигнац. жалованья, два бенефиса и проезд и отъезд на их счет. Мужу то же, что и другим: 600 р. и бенефис. Я не вдруг решилась, но Ил. Вас. и даже доктор убедили, что в Одессе морское купанье, очень полезное от золотухи, и что на чужой счет я могу восстановить мое здоровье. Решились и заключили контракт.
А в это время постройка моего пирожного дома была в разгаре: мужу нельзя было скоро ехать, и я отправилась с сестрой, с ее мужем и почтенной женщиной для хозяйства.
Пятимесячного сына сестра оставила с кормилицей у тетки мужа. Мы поехали в мае: погода была прекрасная, путешествие приятное. Проехав уже более половины пути, мы вечером остановились у станции, и Миша пошел прописать подорожную. Вдруг видим, бежит толстенький человечек с фонарем в руках и, подбежав к нашей коляске, приподнял его и рассматривает нас с восторгом Мы глядим на него недоумевая. Сзади идет Миша и, смеясь, говорит: «Господин смотритель такой обожатель театра, что, только увидел в подорожной, что едут артисты, схватил фонарь и побежал смотреть на вас». — «Как на невиданных зверей?»— спросила я шутя. «Нет, сударыня! Я с молодых лет был поклонником театра и считаю особенным удовольствием видеть артистов. И теперь у меня здесь П. С. Мочалов…» Я так и встрепенулась: «Где, как, зачем..» — «Да он играл в Харькове, едет назад и кутит напропалую! Крестьян отбил от работы, поит их водкой, баб заставляет плясать, дарит их деньгами, и хотя мне очень приятно слышать читаемые им монологи, но я каждый день умоляю его ехать, а он не слушает, и это продолжается около недели». — «Где же он?» — «Да вот в этом доме — напротив». — «Миша! беги разбуди его, скажи, что я здесь и хочу его видеть». Вскоре Миша возвращается и говорит: «Нет, мамаша. Вам не увидеть его! Когда я пришел — он спал. Лакей не позволил, да я и сам не хотел будить его. Вдруг слышим: «Человек — трубку!» Я бегу к нему и говорю: «Здравствуйте, Павел Степанович!» — «А?., что?., кто тут?..» — «Это я — Шуберт… и П. И. Орлова здесь…»— «Что?.. Орлова? а… да… Орлова…» — что-то забормотал и уснул». Нечего было делать, мы поехали… Но я очень раскаивалась, зачем не остановилась, не дождалась его протрезвления… не уговорила ехать с нами в Одессу. Он тогда уже оставил московский театр. Но, верно, страх ревности мужа удержал меня. Притом я вспомнила, что Моч. сердился, что я оставила театр, и так писал Самарину Ив. Вас., когда он приезжал в П. Б. на гастроли: «При встрече с Межевичем — поклонись ему; и еще поклонись пониже нашей Офелии… но нет, нет и нет! не надо! Как ей не стьщно! я уверен был, что она по мужу дворянка… купчиха, купчиха, сударь, и какая купчиха! торгуется! А можно ли нам торговаться, если точно оно стучит в груди и просится на сцену! Знаю, к горю нашему, знаю! — оно в груди стучит не у многих; не много призванных, — они редки, и редки артисты, не купцы». И еще более я огорчилась и раскаялась, когда узнала, что, не доехав до Москвы, он где-то упал в воду, простудился и, приехав больной, вскоре умер[43]. Да, во всю мою долгую жизнь я не встречала другого артиста, как П. С. Мочалов, на которого так видимо нисходила искра Божия! Это смело можно сказать: своими кутежами он был вреден себе… но вообще был прекрасный, честный, добрый, истинно благороднейшей души человек! Да простит и помилует его Господь!
Приехали мы в Одессу под вечер. Квартира была нам приготовлена, и мы, переодевшись, пошли на бульвар, где бывает сборище всего города. И как нам было весело, что мы гуляли, слушали музыку, ели мороженое и никто не обращал на нас внимания, тогда как на другой же день уже некоторые, особенно лицеисты, узнали о нашем приезде и ожидали в Пале-Рояле, когда мы пойдем на репетицию. И так было почти всегда. А когда в спектакле мы играли «В людях ангел — не жена» и «Три искушения» (в 1-м я играла — жену, а во 2-м сестру чертенка), так и говорили, когда мы, бывало, идем: «Voila l'ange et diable»[44]. Конечно, наши спектакли всем понравились и публика посещала их. Известно, что Одесса город свободный и там живут более на иностранный манер, т. е. в кофейных и на улице. Вот и нас хотели приучить к этому. Когда приехал мой муж и некоторые с ним познакомились, начали просить позволения сделать нам обед в Пале-Рояле, у Куруты. Я наотрез отказалась, сказав, что я не привыкла и никогда не бывала в ресторанах. Если между приглашающими есть люди женатые, то они могли бы, познакомясь домами, пригласить нас, тогда бы и мы ответили им тем же. Но обед состоялся. Сестра с мужем согласились, и были приглашены все другие актеры и актрисы. С тех пор меня стали называть гордой, а я, занимаясь делом, старалась избегать пустых знакомств.
Однако я пропустила очень интересный эпизод, бывший в П. Б. Меня пригласили участвовать в благородном спектакле в пользу бедных. Вот как это было. Мой муж, как я упоминала, был знаком с кн. И. А. Гагариным, его женой, известной артисткой Ек. Сем. Семеновой, и с Ал. Ив. Храповицким, инспектором репертуара в императорских театрах. Ал. Ив. страстно любил сам играть, на театре, и в это время, в 1846 г., устраивались спектакли на даче Галлера. Побудительной причиной этих представлений был процесс, веденный дочерью княгини Надеждой Ивановной со своим мужем М. М. Карниолин-Пинским. Я, еще живя в Москве, знала, что супруги не долго жили вместе: она жаловалась на его характер, а он на то, что его обманули: обещали 100 т. ассигн. и не дали ничего. А тут, на беду, рассудительный М. М. влюбился на старости лет… и говорили, в молоденькую и хорошенькую девицу, которая и готова была выйти за него замуж. Вот он и вздумал развестись с женой и для этого посылал в Москву, где она жила, подсматривать, выведывать, уличать и наконец достигнул своей цели. Знаю только, что Над. Ив. приехала с матерью в Петербург и выбрала адвоката Галлера, которому почему-то запрещено было жить в столице и заниматься адвокатурой. Вот они и придумали, будто для забавы, на даче г-на Галлера, по Екатерингофскому проспекту, устраивать спектакли. У Галлера были большие дети и также участвовали с Ек. Сем. и Ал. Ив. Храповицким во главе. Конечно, многие желали видеть знаменитость прежних времен! Поэтому приглашались в спектакль г-на Галлера нужные люди по процессу и за это по возможности помогали им. Этим Ек. Сем. и Галлер не удовольствовались; они думали, что если государь или кто из царской фамилии увидят ее игру, то скоро окажут свое внимание и тогда ей легче будет обратиться с просьбой о защите. Вот они и решили дать публичный спектакль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
