– И верно! – воскликнул Хейниц. – Это наши драконы. Вон у того, что поменьше, шея перевязана!
Драконы вломились в стаю, словно два атомных ледокола в мелкое ледовое крошево. Потом развернулись и вломились снова. Их лапы и головы на длинных гибких шеях действовали с невероятной скоростью, хватая, ломая и перекусывая десятки врагов за раз. К визгу и реву примешался отчетливый смачный хруст.
– Не стрелять! – отдал на всякий случай команду Дитц (никто и так не стрелял). – Еще попадем в своих…
– А я предлагаю на всякий случай укрыться в Замке, – сказал Стихарь. – Дракошам, конечно, спасибо, но, кто знает, что им на ум взбредет, когда они с этой летающей гадостью расправятся?
– Хорошая мысль, – кивнул Велга.
И отряд побежал к Замку.
Бежали не со всех ног, но довольно быстро (Велга задал хороший темп) и уже через несколько минут остановились перед распахнутыми настежь воротами. Перед тем, как войти внутрь, обернулись. Драконы окончили битву полной победой и теперь, не торопясь, кружили над мостом.
– Прощайте! – крикнула Аня и помахала им рукой. – Спасибо! Мы вас любим!
– Ну, насчет любви ты, Аня, пожалуй, погорячилась, – заметил Дитц, – но спасибо – это верно.
И он вместе с остальными тоже помахал сказочной парочке рукой.
Глава тридцатая
Если издали Замок выглядел просто огромным, то вблизи он казался целым городом, состоящим из пяти башен, вознесенных на неимоверную высоту.
Они шагнули за ворота, и попали в сад. Или в парк. Или и в то, и в другое сразу. Этот сад-парк занимал, казалось, все пространство между башнями так, что за деревьями и кустами было не видно оснований самих башен. Здесь не было мощеных дорожек – только протоптанные неизвестно кем тропинки причудливо змеились в цветном разнотравье под сенью раскидистых деревьев совершенно незнакомых им пород.
И запах. Одуряющий сладковато-пряный запах, мнилось, был осязаем, висел зримо между стволами и плыл над травой.
– Ну, вот мы и в Замке, – воскликнул Валерка Стихарь. – Не так уж и страшно все оказалось. Чего ждем-то? Закладываем бомбы и – привет, Маруся!
– Не торопись, торопыга, – прогудел Малышев. – Дело нужно делать основательно, раз уж взялись. Мы пока не в Замке, а только за ограду зашли. Замок – вон, башни эти.
– Правильно, Миша, – одобрил таежника Велга. – Бомбы надо закладывать в башни. Конкретно – в центральную, в Главный Зал. Но там одну, а остальные, чтобы наверняка, нужно, наверное, в других башнях поставить.
– Башен пять, а бомб у нас три, – заметил Дитц. – Я предлагаю северо-западную, центральную и юго-восточную башни. Если, конечно, условно считать, что «Воронка Реальностей» находится на севере.
– Можно, – согласился Велга. – А начать с центральной. Только, вот, запах мне этот что-то не нравится… Аня, ты что скажешь?
– Все нормально, – помедлив, ответила девушка. – Это пахнут вон те лиловые цветы. Красивые какие, правда?
Велга озабоченно посмотрел на Аню, но промолчал. Что-то в интонации юной колдуньи показалось ему непривычным, но он так и не понял, что именно и, наконец, мысленно пожав плечами, отдал приказ двигаться.
Они углубились в сад-парк на расстояние не менее пятисот метров и потеряли сознание почти одновременно.
Первой молча опустилась в траву Аня, за ней – Стихарь, а следом, не успев прийти на помощь, и все остальные.
Все, кроме собаки Чарли.
* * *
Отряд спал, и людям снились сны. Сны разные и в тоже время одинаковые. Сны-реальности, сны-утешения, сны-соблазны. Они никогда не видели подобных снов и, собственно, не осознавали того, что спят. Каждому казалось, что все это происходит с ними на самом деле. И каждый думал, что война кончилась, и он остался жив.
Александру Велге снилось, что он целует обнаженную и живую Машу Новикову. Смяты свежие простыни, за распахнутым окном квартиры теплая майская ночь и баюкающий шум деревьев Лефортовского парка в родной Москве, завтра воскресенье, они идут на футбол (ЦДКА – «Спартак»), и вся эта ночь, и вся последующая жизнь в полном и безраздельном их владении. Скоро Маша родит ему сына, и счастье будет длиться до самой смерти, которая никогда не наступит.
Хельмут Дитц находился в офисе собственной компании в родном Дрездене и с удовольствием просматривал отчет о доходах компании за прошлый год. Все было прекрасно. Доходы росли, как на дрожжах и кривая их роста обещала в ближайшем будущем задраться еще выше. Компания пользовалась заслуженным авторитетом, как у потребителей, так и у коллег по бизнесу, а сам он, сорокалетний и богатый мужчина, еще не потерял вкуса к жизни и деньгам и собственному делу.
Михаил Малышев в отличном настроении шагал по июньской тайге. Лесником быть трудно, а хорошим лесником – вдвойне. Только что он завершил трехдневный обход своего участка и теперь, довольный, возвращался домой. Все было в порядке, а дома ждала его жена Аня (в девичестве Громова) и две трехлетние дочки-близняшки: Люба и Оля.
Курт Шнайдер выступал с трибуны в набитом до отказа зале. Выборы канцлера Германии – серьезнейшее дело, и он, Курт Шнайдер, долго, упорно и честно шел к этому много лет. Кто бы мог подумать, что он станет политиком? Никто. И в первую очередь он сам. Однако, это случилось, и он, бывший солдат Второй мировой войны, ни на секунду не пожалел об этом.
А Валерка Стихарь гулял в веселой компании друзей на левом берегу Дона. На столе – в изобилии вина, водки, пива и закусок, на коленях – развеселая и очень симпатичная ростовская девчонка, вокруг дым коромыслом и полный пердиманокль. Денег – полные карманы, он молод, здоров и удачлив, его любят друзья, он любит друзей… А больше для счастья ничего и не надо, верно?
Пулеметчик Рудольф Майер сидел в кресле-качалке у камина со стаканом горячего пунша в руке, смотрел в огонь, весело пляшущий на сосновых дровах, и думал о том, что счастье, наконец, достигнуто. На счету в банке достаточно денег, чтобы не заниматься больше никакой работой, дети и внуки обеспечены, и теперь можно исполнить давно лелеемую мечту, – отправиться в долгое-долгое путешествие на какие-нибудь острова в южных морях, где не бывает зимы, а кожа местных девушек похожа на теплый темно-коричневый шелк.
А сержант Сергей Вешняк собирал яблоки в собственном саду под родной Рязанью. Знатный в этом году выдался урожай, хватит и на варенье, и на хмельное яблочное вино, и родственников одарить, и на продажу. Жена в доме готовит вкусный обед, на чистом небе светит нежаркое сентябрьское солнце, и завтра из города приедут дети со своими семьями. Дом крепок и просторен – места всем хватит, а когда они усядутся за стол, то сразу станет понятно, что жизнь его прошла не зря, и род Вешняка никогда не пресечется.
Ефрейтор Карл Хейниц стоял на кафедре возле доски и математически доказывал коллегам-ученым со всего мира свою теорию устройства Вселенной. Теорию о множестве параллельных миров, о переплетении временных течений, о «Воронке Реальностей», о высшем, но не всемогущем разуме, и о многом другом. Коллеги слушали и смотрели, затаив дыхание, и он, Карл Хейниц, знал, что Нобелевская премия по физике за этот год, можно считать, у него в кармане.
И только Аня Громова видела плохой сон и понимала, что это именно сон. Но никак не могла проснуться. В этом сне она стояла на берегу фиолетового моря. Позади нее (она не оборачивалась, но знала это совершенно точно) был Замок. Впереди – разрастающаяся и набирающая силу жуткая «Воронка Реальностей». И оттуда, из непроглядно черного жерла, из самого его нутра, шел тихий, но удивительно внятный шепот: «Отступитесь, и все останутся живы. Отступитесь, и все останутся живы. Отступитесь, и все останутся живы. Отступитесь…». Словно завороженная, Аня стояла, не в силах сдвинуться с места, и очень старалась проснуться. А потом какая-то непонятная сила будто бы ухватила ее крепко за шиворот и повлекла-потащила к Замку, прочь от берега, жерла и шепота…
* * *
Собака по имени Чарли (на самом деле она собакой не являлась и носила совершенно другое имя) некоторое время с недоумением разглядывала своих, только что обретенных и внезапно уснувших хозяев, а потом забеспокоилась. Сначала она честно попыталась их разбудить, тычась в лица носом и толкая лежащих людей лапой, а когда это не помогло, ухватила Аню за воротник комбинезона крепкими зубами и, поскуливая от напряжения, потащила тело девушки прочь из сада-парка, на открытое место, к главной башне.
«Просыпайся! – отчаянно кричала сама себе Аня. – Просыпайся, дура несчастная, или этот сон станет вечным! Просы…»
И она проснулась.
И от неожиданности тут же села, с испугом оглядываясь по сторонам.
Она сидела на мощеной разноцветными шестиугольными плитами из неизвестного материала площади. Позади нее, метрах в ста пятидесяти, возносилась в зеленое небо главная башня Замка, впереди невинно шумел под легким ветерком сад-парк, в котором она не заметила, как уснула, а непосредственно перед ней сидел чудный пес Чарли и радостно скалил белые, величиной с указательный палец, клыки.
