А кто тогда об этом не мечтал? Тот же Хрущёв подхватит эстафету от Маленкова. А пока для начала Маленков, желая облегчить жизнь селян, ослабил налоговое бремя и повысил закупочные цены (чтобы войти в историю как реформатор и защитник народа), в результате колхозники перестали изводить домашний скот, свиней, птицу. И село впервые за свою историю стало рентабельным. Но дальнейшая борьба за власть показала, что реформы Маленкова партия осудила, вернув село на круги своя. Короткая передышка от налогов и благо высоких закупочных цен только и запомнятся народу, и в память премьера сложили частушку: «Сократил налоги Маленков, на селе прибавилось коров, а товарищ Берия попал в подозрение»…
Но мы чуть забежали вперёд. Теперь пора вернуться к прерванному повествованию о том, что в те годы происходило на местах, на том же благодатном юге, а именно – на Нижнем Дону и в бывшей столице Войска Донского.
Глава двадцать шестая
Со дня укрупнения колхозов прошло три года. У людей оно вызвало разные толки: кому-то было всё равно, что их колхоз утратил самостоятельность, и теперь другой председатель ими командовал, а кому-то оно подпортило много нервов, но больше всего Гавриле Корсакову. Хотя в тот год все народы большой страны были ошеломлены неожиданной смертью Иосифа Сталина. Сначала по радио и в газетах объявили о его болезни. И все думали, что вождь встанет, такой человек не может умереть.
Однако 5 марта 1953 года объявили о его кончине, и вся страна на несколько дней погрузилась в траур. Причём, как рассказывали старожилы, плакали все: и те, кто его боялся и ненавидел, и те, кто считал его вождём и учителем. Многие люди плакали и не могли себе представить, как отныне будет жить страна, продвижение которой вперёд без него, «к светлому будущему», уже никто не мог себе представить.
Виктор Зябликов тогда ещё служил в армии, он лишь помнил, как подумал: «А что о нём тужить, не из-за его ли коллективизации начался голод, и мы были вынуждены уехать на юг из родной деревни?» А потом он вскоре демобилизовался, переслужив больше трёх месяцев, и думалось, что это из-за него их задержали…
Но сейчас Виктор не хотел об этом думать, так как всё его внимание было поглощено и сосредоточено на вёрткой, беспечного вида, симпатичной, светловолосой, звучноголосой девушке по имени Зоя. Когда шёл концерт, её называли по фамилии, которую он чётко не расслышал (то ли Сумотова, то ли Сумина). Она под аккомпанемент гармониста пела очень задорно и весело, отчего её серо-голубые глаза так сияли, так лучились восторгом, что казалось вся душа её была как нараспашку. И Виктор уже тогда почувствовал как она накрепко запала в сознание и сердце. Но его весьма огорчал, вызывал досаду, стоявший с ней рядом рослый баянист. К тому же у него была такая же, как и у неё фамилия. И Виктор думал, что они муж и жена. Хотя она казалась намного моложе того баяниста. Правда, что-то ему подсказывало, будто между ними нет ничего общего, их узы свободны друг от друга.
И вот теперь, по окончании концерта, они находились порознь. Зоя стояла с девушками, которые посматривали на местных парней и чему-то посмеивались. А гармонист, Суматов Агафон, вышел из клуба и курил со своими, слушал разговор, который не хотел поддерживать. Курил он как-то странно, затянется папиросой, выпустит струю дыма и будто забывал о папиросе. Затем спохватится, посмотрит на горящий её кончик и опять нехотя, с лихорадочным блеском в глазах, затянется, точно таким своим подневольным курением кому-то делал большое одолжение или проводил над собой какой-то опыт.
Перед клубом расстилалась широкая уходящая влево, за крайнюю хату Винокуровых, к огородам поляна, которая другой стороной плавным подъёмом тянулась, уходя к колхозному двору. Окна клуба выходили на этот выгон, за которым виднелись колхозные постройки: фермы, сараи, кузня, контора, амбары. И гармонист, не глядя на своих земляков, смотрел в окно. Но сводную сестру Зою он не мог видеть, к которой испытывал по-своему волнующее чувство, хотя девушка ясно дала ему понять, что между ними не может быть общей судьбы, поскольку она это чувствовала. И некто ей подсказывал, будто скоро у неё будет совсем другой парень. Причём не из их хутора, но откуда, она не ответила, так как сама точно не знала.
К Агафону подбегали девушки из их хутора и просили начинать танцы. Но парень категорически отказывался играть для чужих танцоров и танцорок. И тогда вызвался местный гармонист Федул Треухов в белой рубашке и зеленоватого цвета брюках, высокий, стройный, светлоглазый, с весёлым неунывающим лицом, у которого к тому же как-то смешно оттопыривались уши. «Ну, я посмотрю, что он за игрок!» – подумал про себя Агафон.
И тот довольно уверенно начал играть вальс, склонив голову к гармошке.
Зоя смотрела на одного парня, который уставился на неё так пристально, отчего у неё от смущения всё холодело под ложечкой. Это был ни кто иной, как Виктор Зябликов. Звуки вальса его враз взбодрили и словно привели в чувства. Он оживился, зная, что вальс он научился танцевать в армейском клубе, куда по воскресеньям из рабочего посёлка приходили девушки.
«Если сейчас я не подойду к ней, – подумал про себя Зябликов, – то больше такой случай не представится». И он, удивляясь своей смелости, подошёл к Зое.
– Можно вас на вальс? – спросил он.
– Меня? – мило улыбнулась девушка. – Я согласна! – простодушно ответила Зоя.
И Виктор, взяв девушку под руку, повёл её в круг танцующих. И пошёл, пошёл вальсировать, положив руку на талию, а второй бережно взял тёплую руку девушки, у которой была очень гибкая талия и подвижная, лёгкая фигура. Правда, сначала он не мог взять ритм и сбивался, но скоро уловил его. И у него стало хорошо получаться, почувствовав это по восторженному взгляду девушки, глаза которой сияли радостью.
– Вы так хорошо ведёте! – приподнято сказала она с чувством неподдельного восхищения. – Вы часто бываете на танцах?
– Нет, я научился в армии… А давайте перейдём на «ты»? так будет легче общаться. Мы же не светские, какие были до революции.
– Давай! А у тебя имя есть? – усмехнулась она.
– Виктор Зябликов!
– А я Зоя.
– Ты хорошо пела. Я заслушался! Ты кем работаешь?
– В колхозе огородницей вместе со своей мамкой. Но теперь она доярка.
– Кстати, моя мамаша тоже была бригадир огородной. Но сейчас ходит в полевую…
Потом они молчали, кружась в вихре вальса. И обоим было так хорошо, что Зоя тотчас почувствовала, как ей нравится этот парень. С ним было очень легко и непринуждённо общаться. Она невольно повела голову к выходу из клуба и увидела Агафона, который уставился на них довольно сурово, от его взгляда она слегка поёжилась.
– Это твой… муж? – спросил не без волнения Виктор.
– Нет, сводный брат.
– А тогда чего он так хмуро смотрит? Ревнует?
– Лучше не будем пока об этом…
– Так ты должна знать: я предлагаю выйти за меня замуж…
– Ой, какой ты быстрый! – Зоя засмеялась, голубые глаза полыхнули весело. И у Виктора защемило тоскливо сердце от одной мысли, что она скоро уедет домой и когда-то теперь они встретятся. «Не может быть, чтобы она уехала, и мы больше с ней не увидимся», – печально подумал он. Поэтому, сделав ей предложение, он заронял в её сердце надежду, что отныне Зое есть о ком думать.
– Нет, я серьёзно… Или ты его любишь? – указал он движением головы в сторону Агафона.
– Не выдумывай того, чего не было и не будет! – смеясь беспечно, радостно, сказала она уверенно. – Это он мне не даёт прохода. Но я задолго до этого дня ему сказала: не будем мы вместе. Он хочет уехать в город, но наш председатель не отпускает.
– Павленко?
– Да. Теперь, как и у вас, у нас чужой пред.
– Давай я с ним поговорю…
– С кем «с ним»?
Но в этот момент вальс закончился, и Виктор с Зоей пошли к окну.
– С председателем…
– Да? А тебя он так и послушает, – проговорила недоверчиво Зоя.
– Чтобы твой брат не помешал создать нам семью.
– Какой ты смешной и самоуверенный! Ну, попробуй, разрешаю. Только ничего у тебя не получится.
Опять заиграла гармошка, и начались танцы. Но Зоя, при Агафоне, не хотела больше танцевать. А он вдруг пригласил Веру Куделину, которая так и не сводила с него глаз. И она пошла с ним. Зоя, почувствовав ревность, во все глаза смотрела на них. Её глаза при этом выражали недовольство, так как она полагала, что Агафон на этот раз непременно пригласит её. Ведь Виктору она отказала из-за него.
В клубе стоял тот особый запах сухого дерева, керосина, плёнки кино, и они смешивались с табачным дымом, женскими духами «Красная Москва», какими всё чаще стали тогда пользоваться девушки и женщины.
Агафон, танцуя с незнакомой ему девушкой, чувствовал её устремлённый на него взгляд, каким она пыталась привлечь к себе парня. Хотя тот выглядел уже вполне заматеревшим, зрелым мужчиной. Однако Агафон старался смотреть не на Веру, а на Зою и её щуплого кавалера. Он понимал, что между ними уже устанавливаются какие-то отношения. Но он ни за что бы не подумал, что Зоя, эта вертихвостка (чем она ему, как ни странно, нравилась) ухватится за такого малорослого паренька. И вместе с тем он находил его не таким уж дурным, Зоя улыбалась ему, а тот так настойчиво льнул к ней, которая с гордым и самодовольным видом смотрела то на Виктора, и осторожно на Агафона. Она увидела, как он обнял девушку, прижал её к груди и через плечо смотрел на Зою. Но тут она услышала над ухом.
