Мраморные памятники вывезли на продажу – потом они оказывались на фасаде какого-нибудь здания, а то и под ногами вместо тротуарной плитки. Морено, как и большинство других евреев, были вне себя от горя, когда увидели, как надругались над историческим и священным для них местом. Окажись оно в эпицентре землетрясения, и то пострадало бы меньше. Это была катастрофа.
Однако через несколько дней слезы горя сменились для Морено слезами радости. Тощий, как скелет, человек появился на пороге их дома. Это был Исаак. Кости сотен тысяч мертвецов обменяли на несколько тысяч едва живых.
Глава 20
Начался 1943 год, и голод в стране еще усилился.
Это стало главной заботой для всех жителей Салоников.
Мастерская Морено сумела сохранить всех оставшихся работников (помимо Иакова, еще трое умерли в трудовом лагере), но работы стало мало. Немцы больше не приходили заказывать костюмы, и даже состоятельные горожане («Наверняка сплошь коллаборационисты», – прибавляла кирия Морено) не могли достать тканей на новую одежду. Константинос Комнинос так взвинтил цены, что они были по карману только самым богатым.
Одной из очень немногих женщин, кому по-прежнему шили новые платья, была Ольга. Не столько от недостатка еды, сколько от тревоги за сына она еще сильнее, до болезненности исхудала. Кто-то, может быть, и принимал эту худобу за элегантную стройность, но под дорогим крепдешином торчали кости – в точности так же, как и у самых обездоленных бедняков. Теперь ее муж приглашал в гости немецких офицеров, и когда они сидели за столом, аппетит у Ольги пропадал окончательно.
Как и все остальные модистры и портные, Катерина была по-прежнему занята переделкой вещей. Манжеты истирались, ткань лоснилась от старости, но люди стремились сохранить хоть какое-то чувство собственного достоинства, поддерживая приличный внешний вид. В мастерской Морено брали за такую услугу совсем недорого, а для друзей это делалось и вовсе бесплатно.
Ходили слухи, что евреев депортируют из стран их проживания по всей Европе, но, поскольку в Греции ничего подобного до сих пор не случалось, у Морено не было причин думать, что это может коснуться и их. Однако внезапно, словно именно в Новый год кого-то осенила новая мысль, в январе 1943-го все изменилось. В Салоники прислали одного из заместителей Адольфа Эйхмана с целью «окончательного решения вопроса» относительно пятидесяти тысяч евреев этого города. Через месяц прибыла сотня немецких полицейских, которые и должны были претворять в жизнь новые меры.
– Что они там еще выдумали с этой звездой? – спросил Исаак; он приходил в мастерскую каждый день, хотя и был еще очень слаб, а его когда-то ловкие и умелые пальцы стали непослушными после нескольких месяцев черной работы.
– Звезда должна быть желтая – это все, что я знаю, – сказала кирия Морено. – Некоторые клиенты уже попросили нас пришить.
– И еще она должна быть десять сантиметров в диаметре, шестиконечная, – добавила Катерина, которая уже нашивала звезды на пальто и пиджаки.
Исаак стоял и смотрел на нее.
Звезды, пришитые Катериниными красивыми, ровными стежками, имели вид искуснейшей аппликации. Она уже видела на улицах пару человек со звездами на рукавах, кое-как приметанными грубыми стежками. Если уж ее друзьям-евреям приходится носить такое, так пусть это хоть выглядит аккуратно.
– Не понимаю, с какой стати мы вообще должны их носить, – сказал Исаак. – Я уже отработал свое на немцев. По мне, так этого вполне достаточно.
– Исаак, – прервал его отец, – у нас нет выбора.
– А кто приказал нам их носить? И как они нас заставят?
– Рабби Корец велел, – тихо сказала мать.
– Рабби!
– Не он придумал такое правило, Исаак, – заступился отец. – Он только передал приказ.
– А что еще ему велели нам передать?
Ненависть к немцам у Исаака была гораздо сильнее, чем у его родителей. Он несколько месяцев подряд испытывал зверства на собственной шкуре и знал, на что они способны. От родителей же он большую часть подробностей утаил.
Он видел, как они переглянулись.
– По всей видимости, – сказал отец, – нам придется переехать.
– С улицы Ирини? – в ужасе переспросила Катерина.
– Видимо, так, – ответила в слезах кирия Морено. – Точно еще ничего не известно.
– Но почему немцы хотят, чтобы вы переехали? Вы точно знаете, что это не сплетни?
Исаак вышел из комнаты, не в силах сдерживать гнев, а Катерина с Розой продолжали молча нашивать звезды.
Через несколько дней новость подтвердилась. Семью Морено, как и всех их работников, за исключением Катерины, переселяли в другой район, к железнодорожному вокзалу.
– Что ж, я уверен, у них на это есть причины, – сказал Саул Морено. – И думаю, в свой срок нам их разъяснят.
Слепую веру кириоса Морено в тех, кто распоряжался его жизнью, особенно в главного раввина, поколебать не могло ничто. Он верил в здравый смысл и не сомневался, что этому очередному приказу тоже должно быть какое-то объяснение.
Евреям было велено составить списки их имущества, и почти все послушно принялись исполнять это указание.
– Это, должно быть, для какого-нибудь налога, которым нас собираются обложить, – ворчал кириос Морено; у него уже зашевелились кое-какие подозрения, но от жены он их пока скрывал.
На следующий день ни один из его работников не пришел в мастерскую. Все сидели дома, укладывали пожитки, отбирали самое ценное и решали, что взять с собой в новое жилье. Их уже предупредили, что там будет, скорее всего, потеснее, чем в их нынешних домах.
В эту ночь к Катерине с Евгенией наведалось несколько рабочих из мастерской.
– Вы не против взять это на хранение?
– Может, подержите это у себя, пока мы не вернемся?
– Вы не могли бы кое-что спрятать? Ненадолго, надеюсь!
В этих просьбах слышалась напускная бодрость и беспечность. Катерина с Евгенией принимали на хранение броши, кольца и подвески. Им самим негде было надежно укрыть все эти ценности, и тогда они зашили их в подушки – там уж точно никто не найдет. На каждой подушке был вышит сложный узор, а в него незаметно вплетены инициалы владельца.
На следующий день в гости к соседям пришли Саул и Роза. Катерина ждала их. На руках, словно младенца, кириос Морено нес что-то – она не сразу поняла что. Это оказалось одеяло, в которое был зашит древний парохет. Катерина молча взяла его и ушла наверх, чтобы застелить поверх кровати. Кирия Морено отдала Евгении две вышитые картинки.
– Повесишь их на стену? – спросила она.
– Конечно повешу, – ответила Евгения.
Еще они принесли дорожный чемодан. Даже если бы за улицей Ирини наблюдали, то не заметили бы ничего подозрительного. Морено переезжают и не могут все забрать с собой. Конечно, им пришлось многое бросить. Несколько ковров, кровать, стулья и целый сундук с постельным бельем остались в доме номер семь.
– Оставим это Элиасу, – сказала Роза мужу. – Он-то, наверное, раньше нас вернется.
Несколько дней вся улица была забита тележками. Домашняя утварь громоздилась горами: сундуки, стулья, кастрюли и сковородки, а часто и стол торчал поверх всего этого, похожий на окоченевший труп неведомого животного.
На улицах царили грусть и отчаяние. Добавлял тоски и проливной дождь. Люди низко склонялись над своими пожитками, и даже молодые походили на стариков, а одинаковые желтые звезды превращали всех в какую-то однородную массу.
Матери крепко держали за руки малышей. На улице, где толпились десятки тысяч людей, легко было потеряться, а шаткие нагромождения вещей свободно могли рухнуть на кого угодно.
После депортации мусульман на улице Ирини жили вместе христиане и евреи, и теперь христиане изо всех сил старались чем-то помочь уезжающим друзьям – в точности так же, как помогали мусульманам двадцать лет назад. Тут были и объятия, и искренние обещания приходить в гости.
– Я-то все равно вас завтра увижу, – сказала Катерина плачущей кирии Морено. – Мастерская ведь будет работать, как всегда?
– Да, милая, наверное, так, – устало отозвалась Роза; она, казалось, постарела за эту ночь на десять лет.
Катерина смотрела на удаляющиеся фигуры Морено и вдруг задалась вопросом, а как же Элиас узнает, где искать своих родных, когда вернется. Хорошо, если она будет дома и расскажет ему. Ни дня не проходило, чтобы ее мысли не уносились туда, в горы.
На следующий день в мастерской Морено было, на первый взгляд, странно спокойно. Все явились к обычному часу. Работы было немного, и кириос Морено дал поручение – составить опись всего, что у них осталось, до последней булавки, пуговицы и клочка тесьмы. Все занялись делом, и в результате в мастерской воцарилась идеальная чистота и порядок. Несколько лет они были так заняты, что до этой работы руки не доходили. Кириос Морено считал это почти роскошью.
