— Но если мне ее не присудят? — усомнился Танага.
Дядя выразительно хмыкнул и тяжело поднялся со своего места. Аудиенция закончилась, и оба низко кланялись друг другу. Дядя, тяжело ступая слоновьими ногами, проводил племянника до двери.
Иесуке понял, что на него делается ставка.
Лифтер, открывая перед ним дверцу, с почтительной улыбкой пожелал ему успеха.
«Языковое погружение» закончилось, и Танага принял участие в конкурсе, получил там словно заготовленную для него премию, хотя был не из самых лучших знатоков русского языка, и… приехал в Москву.
Он видел ее лишь во сне и совершенно не знал города. Тем более не представлял, как найти Анисимова и Аэлиту.
И как всегда принято считать, ему помог случай, который отнюдь не был случайностью. К столику японца в отеле «Метрополь» подсел американский журналист Генри Смит.
Они вместе любовались мраморным фонтаном в ресторанном зале, плавающими в нем «красными рыбами», которых услужливые официанты по заказу вылавливали сачками, наблюдали за пестрой разноязычной толпой туристов и разговаривали, по-английски.
Генри Смит восхитился знанием Танагой русского языка. Он побывал на Окинаве и общался там с японскими бизнесменами, но не выучил по-японски ни слова. А тут — свободное общение с русскими! Когда же Смит узнал об интересе Танаги к искусственной пище и ее создателям, восторгу его не было границ. Он готов был оказать Танаге любую помощь — он знал Москву и русских людей. Иесуке Танага, растерявшийся в чужой стране, рад был предложенной помощи расторопного американца.
Генри Смит поговорил по телефону со своим «русским другом», как он сказал, с которым познакомился в Риме, и узнал от него адрес института академика Анисимова. К сожалению, самого академика в СССР не оказалось, он уехал на Ассамблею ООН в Нью-Йорк, но его заменяет профессор Ревич, «русский друг» попросит его принять Иесуке Танагу. Но… американский приятель почему-то попросил Иесуке Танагу не выдавать в институте своего знания русского языка.
— Значительно удобнее слушать, что при вас будут говорить русские на своем родном языке, не подозревая, что вы их понимаете. Это может пригодиться и вам… и нам, — многозначительно добавил Генри Смит.
Японец, благодарный Генри Смиту за помощь, пообещал говорить в институте по-английски, мысленно решив, что русским языком он воспользуется, когда дойдет дело до осуществления сокровенной мечты.
Так Иесуке Танага попал в кабинет профессора Ревича, который временно замещал академика Анисимова.
Ревич вышел из-за стола, низко (совсем по-японски) кланяясь посетителю. Иесуке тоже кланялся, удивляясь, какими сходными оказываются обычаи в его стране и здесь.
Говорили по-английски. Японец интересовался миссией академика Анисимова в Нью-Йорке, и, поскольку она освещалась всей мировой печатью, профессор Ревич не делал из нее никакого секрета.
Геннадий Александрович Ревич любил внешние эффекты. Разговаривая с японцем по-английски, он вспомнил «пир знатоков» и Аэлиту, так поразившую всех своим знанием японского языка, и решил блеснуть перед японцем русским гостеприимством. Дама-референт по его просьбе тотчас пригласила младшую научную сотрудницу Толстовцеву. Танага не знал фамилии Аэлиты и, хотя и понял обращение профессора к референту, не догадался, кто появится в кабинете.
Когда вошла Аэлита, он онемел, не мог произнести ни слова ни на своем родном, ни на одном из знакомых ему языков.
Аэлита узнала Танагу и несказанно обрадовалась:
— Это же доктор Танага! Как я рада вам, Иесуке-сан! — сказала она на японском языке, по-европейски протягивая гостю обе руки, и, обернувшись к Ревичу, добавила по-русски: — Представьте, это тот самый доктор Танага, который спас от смерти нашего Николая Алексеевича в Германии!
— Ну что вы! Это сделали больше вы, нежели я, — на приличном русском языке произнес Танага и спохватился.
Но было уже поздно. Профессор Ревич пронзительно смотрел на него. Почему это он скрыл при посещении академического института свое знание русского языка?
Вызов Аэлиты, как решил Ревич, оказался несомненной его ошибкой. Он сразу утратил ведущее начало в разговоре с иностранным гостем. Танага и Аэлита оживленно болтали по-японски, и это представлялось Ревичу вопиюще нетактичным. Он не понимал ни слова и решительно не знал, как вновь овладеть положением.
— Господин Танага так хочет увидеть Николая Алексеевича, — объяснила Аэлита. — Надеется, что ООН примет решение о строительстве Города Надежды.
— Но у меня на это мало надежды, — буркнул Ревич. — Слишком рискованная трата огромных денег. И зачем это делать в таком труднодоступном месте? — Ревич сказал это и прикусил язык. Ведь японец, скрывавший свое знание русского языка, понял его.
Академика ждали на следующей неделе. Иесуке Танага успел съездить в Ленинград и снова появился в институте.
Академик Анисимов принял его в том же кабинете, что и Ревич, переводчиков ему, прилично знавшему японский, не требовалось, хотя гость и не скрывал от него своего умения говорить по-русски. Получилось, что в знак взаимного уважения каждый из собеседников говорил на языке другого. И все-таки Николай Алексеевич попросил даму-референта пригласить Толстовцеву.
Японец оживился. Он уже понял, кто придет.
Они вспоминали втроем особую палату, покойного академика Мишеля Саломака, неугомонного бородача Вальтера Шульца и даже напыщенного профессора Шварценберга. Не забыли и медицинских сестер, даже санитаров.
Когда на следующий день Ревич узнал о решении Анисимова взять доктора Танагу на флагманский ледокол в качестве врача, то пришел в ужас.
Он присутствовал в кабинете, когда академик убеждал по телефону морского министра включить японца в советский экипаж.
— Что вы делаете, Николай Алексеевич! — шипел Ревич. — У меня есть неопровержимые данные, что японец подослан к нам.
Анисимов высоко поднял брови, но продолжал разговор с морским министром, который очень неохотно уступал маститому ученому.
Лишь положив трубку красного телефона, Анисимов вопросительно взглянул на Ревича.
— Надо быть бдительным, Николай Алексеевич. Вы согреете змею у себя на груди.
— Не забудьте, Геннадий Александрович, что эмблема медицины: змея над чашей. Она символ фармакологии. А доктор Танага будет лишь лечить больных в нашей экспедиции.
— Но он скрыл свое знание русского языка, посетив меня!
Академик расхохотался:
— Только и всего?
Ревич уничтожающе посмотрел на своего шефа, но смолчал.
Академик продолжал смеяться. Но ведь он не знал, что Танага действительно выполнял совет своего американского знакомого и просто не сумел выдержать навязанной роли, едва увидел Аэлиту!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
