Нет страшнее раны, чем рана душевная, родными детьми нанесённая. Потому и не смогла я её сразу залечить.
— Ух, попадутся они мне, братцы проклятые!
— Не кори их. Чужим умом живут. Под чужой волей ходят. Та воля и движет ими. Не безпокойся за отца. Матушка всё как надо сделает, и я коли что подсоблю. А твоя задача жёлуди принести. Совет мне нужен и помощь Родова.
— Принесу, сестрица! Ты только держись, родная. Я со всех ног побегу!
— Беги. От тебя не только мне, всей Земле нашей подмога нужна.
Отошёл Малёк от окошка, хотел обратно идти, но Яробой его взял да на тын поднял, а дальше уж он сам справится — что же это за мальчишка, что с забора не слезет?
— Тебя сторожить поставили? — спросила его Ясна. — Так что же ты супротив долга идёшь?
— Он же не побег устраивал, а поговорить пришёл. Чего мне вашим разговорам мешать?
— А чего же не через ворота его выпустил?
— Так тут ближе. Но коли честно, так и не ставил меня здесь никто. Обещал я матушке твоей проследить, чтобы по правде всё с тобой сделано было. Потому и пришёл убедиться, не сделал ли кто худого?
— Тебя как звать-то?
— Яробой.
— Ну и как, Яробой? По правде всё сделано?
— Пока вина с человека не снята и не доказана, надлежит в темнице его держать. Так что правильно всё.
— А как доказать вину его, коли не знает он её за собой?
— Кто не знает, а кто и знает да молчит. Таких с пристрастием допрашивают.
— А коли не доказана вина и нет её, а человека изуродовали да калекой оставили? Кто за то вину на себя возьмёт?
Задумался Яробой:
— То сломанное древо ведает, его волей святые отцы дела творят. А нам исполнять надо.
— Вот-вот, исполнять да думать поменьше. А то ведь до того додуматься можно, что и неугодным станешь. А раз раб неугоден, так и избавится от него хозяин. Ты лучше иди, а то заметит кто да подумают чего нехорошего. А коли не окажется меня тут денька через три-четыре, так на тебя покажут.
— Да как же ты сбежишь-то с темницы такой?
— А в кошку обернусь да вылезу. Али птицей улечу. А может, блохой упрыгаю или змейкой уползу. Я же ведьма!
— Тьфу на тебя! О чём говоришь-то? Чем шутишь?
— А что ты в тех зверях плохого видишь?
— В зверях ничего, да ты мне в этом облике люба, а не блохой да змейкой.
Смутился Яробой, что выдал любовь свою, замолчал. И Ясна молчит. Негоже над светлыми чувствами шутки шутить.
— Ладно, завтра у меня великий день! Посвящение в веру! А послезавтра снова приду. Ждать будешь?
— Ну, до послезавтра уж так и быть, подожду. А что на том посвящении будет?
— К воинству сломанного древа примкну! Гриднем стану. На большом обряде меня новым именем назовут.
— Ух ты! Это сильно. И что за имя у тебя будет?
— Пипесоний!
Сначала за окошком наступила тишина, а потом раздался приглушённый смех, и слышно было, что сдерживается Ясна из последних сил, да по темнице чуть не катается! Подвинулся Яробой ближе к окошку, заглянуть пытался, но в темноте не увидел ничего, только всхлипы да смех придавленный услышал.
— Эй, ты чего там?
Долго Ясна в себя прийти не могла, наконец, немного успокоилась.
— Это кто ж тебе такое имечко придумал? — ещё всхлипывая от смеха, спросила она.
— Ничего и не придумал. Это только у варваров имена придумывают. А у нас называют по именам святых людей, веры нашей подвижников, которые в этот день именинники. Ну, или вчера там, или завтра. В общем, в течение трёх ближайших дней. Тем самым покровительство их к себе призывая.
— Уж не знаю, что там этот святой сделал, чем он помочь может, только с твоим именем в бою яриться да врагов крушить, а с тем, новым, со сна по малой нужде бегать.
— Ты, девка, думай, что говоришь-то! Святой Пипесоний в чужой земле смерть принял. Он туда с войском пришёл да велел вождям варварским в истинную веру перейти. Но те отказались и не отринули ереси своей. За то он их сжечь приказал живьём. А потом, когда войско ушло, а он остался веру блюсти, так те язычники его смертью подло и убили.
— Так чего же святого в нём? Те вожди, что своей веры не предали, хоть и знали, что страшной смертью умрут, пожалуй, большей славы достойны. Нешто тебе, воину, их сила и воля не понятны? Ведь Пипесоний твой в их землю пришёл со своим уставом да войско с войной привёл. Значит, враг он для них. А ты принял бы вражью веру? Через слово можно к силе приникнуть, и она тебе поможет! А другое слово твою силу отберёт и в свою сторону направит. Твоё имя силы Земли призывает, в бою тебя хранит да на ворога страх наводит. А ты на что его менять будешь? С чем созвучно для тебя новое имя?
— …вот, истинно ты ведьма! Пойду я. Готовиться мне надо к завтрему.
— Конечно, иди. Будущий Пипесоний.
Развернулся Яробой да по тропинке снегом захрустел, злобу в себе давя. Уже не таясь дошёл до хором отца Мигобия.
— Эй, кто там? Ты чего тут среди ночи шлындаешь? — выскочил стражник.
— Гуляю я тут, — огрызнулся Яробой.
— А вот нечего тут гу-хак-к, — не закончил свою речь стражник, отлетая от страшного удара головой в сугроб.
— А ты мне тут поприказывай. Крыса храмовная, — поднял Яробой стражника за шиворот, — я тебя научу княжьих людей уважать, — замахнулся ещё раз.
— Не… не… не надо! — взмолился стражник.
Замерла в воздухе рука, в каменный кулак сжатая, будто в раздумье.
— Пшёл вон с глаз моих! — Отшвырнул, как кота помойного.
Стражник подхватил копьё, которое так и забыл применить, да убрался куда подальше, кровь с лица вытирая. Ну его, этого кметя княжьего, все они с кривой головой.
Для наилучшего расследования смерти отца Патона отец Мигобий решил узнать как можно больше разных сведений и для этого вызвал к себе недавно приехавшего отца Карлиона. Был он сух, ростом мал и согнут наподобие коромысла, будто всё время кланялся.
— Надлежит вам, отец Карлион, опросить всех соседей, друзей и подопечных ведьмы. Вызнать всё что можно, даже если это будет рассказ о том, как она пироги в печи пекла. Варвары злы на нас, поэтому возьмите десяток стражников на всякий случай.
— Сделаем, господин! Слушаюсь, господин!
Взял отец Карлион десяток стражников да отправился
