по партизанской и антипартизанской войне — он долго приглядывался к противоборствующим силам на Украине, изучал видео, читал программы партий, не совсем партий и совсем не партий, а просто отморозков, которые решили что им есть что сказать миру. И, наконец — сделал ставку. Видимо, не ошибся.
Перевез сюда — человека за человеком. Дал работу — на земле пахать, тут и пара тракторов была, и скотина. Все остальное время — тренироваться.
Готовиться…
Водитель был из новеньких.
— Как тебе здесь? — спросил Костенко, смотря за дорогой.
— Зае…, ой, извините, пан проводник. Дуже гарно здесь.
— По-русски говори, — мрачно сказал Костенко, — если привык. Дело не в языке.
Одно из того, что приезжих от Яроша немного шокировало — вопрос о языке. Костенко сразу сказал — кто на каком хочет, тот на таком и разговаривает, а все языковые вопросы — запрещены по определению. Костенко кстати считал, что языковой вопрос на Украине искусственно разогревается украинскими спецслужбами и врагами Украины. У него, латиноамериканца, живущего на континенте, который говорит на испанском весь, за исключением Бразилии[28] — было свое видение этого вопроса.
Сила и слабость нации, ее единство — отнюдь не в языке, и даже не в культуре. Здесь, на испанском говорят такие разные страны, как Аргентина, как нищее Перу, как коммунистическая Венесуэла и капиталистическая Колумбия. И не только говорят — бывает, что и враждуют и воюют. Вопрос не в языке. А в пути. Каждому — свое. Кому-то — банки и недвижимость, кому-то повезло с нефтью, кому-то — с землей. А у кого-то — по центру разграбленной столицы индейцы ходят или жрать нечего, как сейчас в Венесуэле. В стране первые по величине нефтяные запасы мира и при этом нечего жрать. Это как?!
Язык — это не более, чем средство общения и нельзя допускать, чтобы он стал чем-то иным. Вопрос в другом. Объединение людей в нацию происходит не потому что они говорят на одном и том же языке или когда-то там в Крутах подростков перебили и они теперь это чтят… Это все вторично. Объединение людей в нацию происходит, когда они все заняты общим делом, и неважно — хорошим или плохим. И ли когда они вместе что-то получают.
Немцы объединились в нацию, чтобы навалять французам, но главное что их сплотило — планы порабощения России. Это был смысл и Первой мировой, и Второй мировой. Просто в Первой мировой — все еще было немного патриархально, люди не озверели. В начале четырнадцатого года закончился срок десятилетнего торгового договора, предоставлявшего немцам исключительно выгодные условия на российском рынке — и Николай II дал понять, что о продлении не может быть и речи. А чтобы все было окончательно понятно — отправил сербам сто двадцать тысяч винтовок и несколько сотен пулеметов. С этого момента война стала неизбежна, нужен был только повод. Главные призы — Украина, Прибалтика, Польша. И конечно — продление неравного торгового договора с тем, что останется от России.
А во Второй — Гитлер уже открыто говорил в чем его цель — поработить славян.
У сегодняшней Украины может быть только одна цель — развалить Россию.
Если это получится, Украина автоматически станет хозяином на всем постсоветском пространстве. Крупнейшая после России страна, налаженные связи с ЕС и США. Какие-то территории можно будет принять в состав Украины — Дон, Кубань, это же земли казаков. Какие-то — просто поддерживать, быть проводником между этими странами и Западом. И богатеть на этом. Стать своего рода Польшей постсоветского пространства.
Вот это — как раз и идея, объединяющая разных людей в нацию, дающий смысл оставаться на своей земле и работать, а не уезжать за поляками горшки выносить. Панувать! Быть хозяевами не только на своей земле — а во всем бывшем СССР. В славянском мире так точно. Быть проводником и переводчиком для США.
Но на этом пути — надо развалить Россию. Единственный способ сделать это — индивидуальный террор…
— Так точно.
— Патронов хватает?
— Хватает, пан проводник. Каждый день стреляем. Калаши не дуже хороши.
— Чем они не хороши?
— Болгария. Похоже, из гражданских переделаны, греются… Но мы над ними поработали уже.
— Это хорошо…
…
— Огонь!
Несколько автоматов — одиночными, один за одним выбирают все цели. Попперы — падают один за другим.
— Добре…
— Вторая боивка на огневую!
— Так е!
Чуть в стороне — бывший майор украинской армии, выживший в Донецком аэропорту, самый старший по званию здесь, — обстоятельно объясняет Костенко.
— Мы отработали схему, как должно быть. За основу взята старая схема УПА. Пять бойцов образуют боивку. Пять по пять — гурт. Каждая боивка может действовать самостоятельно, в ней есть снайпер и подрывник.
— Добре, це добре.
— Готовность! Огонь!
Снова треск одиночных
…
Приехав, Костенко собрал командиров на особо совещание. Сейчас он должен был сказать, что они планируют делать далее.
— Панове… — обратился он. Дело было прямо в киллхаусе, в отсутствующее окно подувал степной ветерок и можно было подумать, что там, где-то там, за горизонтом — Днепр.
Днипро…
Песня о нем играла в магнитофоне — ее поставили, чтобы никто не подслушал и не стал записывать.
Рейн і Дунай, і велика Волга,
Їх лінія довга.
Темна вода і такі глибокі хвилі,
Їх видно за милі,
Та де б я не був, я бачу тебе.
Що мені дим, сльози і стіни?
Ти завжди зі мною! Ти — моя душа,
Ти — мій талісман, моя Афіна!
Небо над Дніпром —
Что без тебе я?
Небо над Дніпром,
Кличе кров моя[29]!
— … прежде всего, я хочу послухать мнение командиров боивок о готовности.
Первым поднялся командир первой боивки — тоже участник обороны аэропорта, но луганского.
— А шо тут говорить — сказал он — если бы мы были так готовы там, если бы у нас такое оборудование было, мы бы уже и в Луганске и в Донецке были бы.
Следом выступили другие командиры боивок. Но Костенко был чем-то недоволен. Наконец, он заговорил.
— В который раз я слышу про Донецк и про Луганск. Вы что, думаете, что если Украина вернет Донецк, Луганск и Крым, то все кончится?
…
— Наша цель не вернуть территории. Тем более что большинство из тех, кто на них живет — не украинцы а лютые вороги Украины. Кто то не согласен?
Все молчали. Потом один из звеньевых сказал:
— Так и есть.
