Милдред осторожно коснулась ее руки и зацепилась за взгляд. А ведь миссис Фильчер мертвецки пьяна, что, правда, не мешает ей притворяться леди. Впрочем, Лука уже успел понять, что приличные леди – еще те притворщицы. – Это была ваша идея, верно? О том, чтобы Зои вышла замуж за Николаса Эшби? И вы не желали зла. Вы хотели для своей дочери лучшей жизни, правда?
Теперь голос Милдред звучал мягко.
И миссис Фильчер всхлипнула. А Милдред подала знак, чтобы он отошел. И верно, задушевные разговоры не терпят суеты.
– Я… я просто устала… целый день… убирать и мыть, мыть и убирать. Готовить. Выглядеть так, чтобы нравиться… а он… ходил к этой шлюхе Элисон… все ходили к этой шлюхе… она появлялась в церкви каждое воскресенье, гордая, будто совершила что-то и вправду достойное. Шла. И на нас смотрела свысока. Как же я ее ненавидела…
– Так бывает. Мужчины часто не ценят то, что делают для них женщины.
– Он сказал, что в постели я – бревно, что ни на что не способна. Он смеялся надо мной. Издевался. Нет, не бил… хотя бы не бил, но мог сказать такое, что потом целый день сердце болело. У меня ведь есть сердце.
– Конечно, есть.
Лука поставил стул. Он не знал, правильно ли это и не помешает ли он разговору, но Милдред кивнула.
– Просто некоторым приходится его прятать. Вы любили Зои.
– Он меня упрекал. Девочка. А он сына хотел. Нет, он любил Зои, но ведь он сына хотел. А я… я больше не могла. Не желала… ребенок в доме – это так утомительно. Стирка и стирка, уборка… я с ног валилась, а он говорил, что хорошая жена должна успевать все. Я так хотела стать хорошей женой.
За дверью было тихо.
Здесь пахло лекарствами. И еще отчаянием, которое читалось в дрожащих пальцах, в расцарапанном до крови мизинце, в глазах, в которых застыли слезы.
– Я попросила… одну женщину… в Тампеске. Она продавала лекарства. Верное средство. А потом… эта айоха… все знают, что айоха разбираются в травах. К ней многие ходили, чтобы… вы же понимаете, мужчины порой совершенно ненасытны, а расплачиваются за это женщины. Она помогала. И молчала. И всем было хорошо.
Руки прижались к подбородку, который мелко задрожал.
– Зои, – напомнила Милдред. – Вы любили ее. Вы хотели, чтобы она была идеальной.
– Да. – Вздох. – Она… она всегда была такой умницей… и красивой… для женщины очень важно быть красивой. Я воспитывала ее как маленькую леди. Я сама шила ей платья, и лучше не было даже в Нью-Йорке!
– Я верю.
– Я говорила ей, что мужа следует выбрать правильно. Сейчас женщины ведут себя совершенно безнравственно. некоторые даже позволяют это… не мужьям. Вы же понимаете?!
– Понимаю. – Голос Милдред слегка дрогнул.
Ей бы пошло свадебное платье, такое, чтобы белое и с кружевами, вроде тех, которые пересматривала Милли. Она выписывала каталоги и могла листать их часами, а после долго и въедливо сравнивать один наряд с другим.
И главное, требовала, чтобы Лука тоже сравнивал. Он пытался. Честно. Но разницы особой не видел. А она была. И Милли обижалась, думая, что он издевается.
– Зои была не такой… я отправила ее в Тампеску. В нашей дыре не найти приличного мужа. А Тампеска большая. Людей в ней много. Вдруг бы и сложилось. Она хотела петь, и я подумала, что пускай, лишь бы в приличном месте. И ни с кем до свадьбы. Моя девочка была воспитана в строгих принципах.
– У нее не сложилось?
– Нет… она пела, конечно. И хорошо. Жила у моей сестры… Той повезло, она вышла замуж за богатого человека. И у нее была домработница. И кухарка. И еще няня, которая возилась с детьми. Если бы мы могли позволить себе няню, я бы решилась на второго ребенка. Но я не могла! Просто не могла!
– Никто вас не винит.
– Он винил.
– Ваш муж?
– Да… раньше он был добрым. И заботливым. А потом стал ходить к этой шлюхе и пить… много пить. Здесь почти все пьют, кто-то больше, кто-то меньше. Это от тоски. И он… он говорил, что я ему жизнь испортила.
– Когда Зои вернулась?
– Она… встретила неподходящего человека. Музыкант. Нищий совершенно. Зачем моей девочке нищий музыкант? Она была уверена, что любовь преодолеет все. Но правда в том, что любви надолго не хватит. Понимаете?
– Понимаю. Вы были против ее брака с… как его звали?
– Понятия не имею. – Миссис Фильчер пожала плечами и икнула. – А она сбежала… представляете? Моя Зои сбежала с этим… с этой… она вернулась, когда любовь прошла. Моя девочка получила урок. Тяжелый урок. Но нужный, да… оказалось, что счастье в шалаше – совсем не счастье. Он продал ее украшения. Он забирал ее деньги, потому что был плохим музыкантом и ему не платили. Зои пришлось голодать. Он даже одежду ее продал… да… а потом стал поколачивать. Ничтожные мужчины часто любят пускать в ход кулаки. Если бы я могла, я бы убила эту скотину. Она вернулась, когда поняла, что беременна.
Судорожный вздох.
И пальцы левой руки вновь дерут мизинец правой. Когти царапают, расковыривая мелкие ссадины до крови, но миссис Фильчер будто не чувствует боли.
– Нам… пришлось решать эту проблему.
– Она не возражала?
– Сперва возражала. Говорила, что хочет оставить ребенка. Но это было совершенно невозможно! Зачем ей ребенок?! К чему портить себе жизнь, если все можно решить тихо? У меня была одна знакомая, которая занималась… я понимаю, что это незаконно, но она нам очень помогла. Мы с Луи убедили Зои не делать глупостей. Кому она была бы нужна с ребенком? И здесь тоже… мы бы могли солгать о браке, но все равно… мою дочь считали бы неудачницей.
Лука смотрел на дверь, гадая, как идет вскрытие и понял ли Джонни хоть что-то, что может принести пользу.
– Еще и Эшби стал проявлять внимание, верно? – тихо спросила Милдред, прижимая пальцы к носу.
– Д-да… Эшби… Николас вернулся… помню, был на редкость неприятный мальчишка. Толстый. Неопрятный. Толстяки сильно потеют, и от него вечно пахло потом. А еще эта манера смотреть куда-то вбок… конечно, Эшби, но Станиславу не повезло с сыном, это да… Но вернулся он другим. Совсем-совсем другим. Красивый. И я подумала, что почему бы нет? Пара ведь вышла бы чудесная, да…
– Ваша дочь согласилась?
– Ее пришлось лечить. Этот подонок, ее дружок, совсем девочку измучил. Она все время плакала, запиралась в комнате. Стала много есть. Мне пришлось ее ограничить. Даже замок поставила на
